Верность Тлашкалы

Верность Тлашкалы

Как только в Тлашкалу пришло известие о нашем приходе, сейчас же Машишкацин, Шикотенкатль «Старый», Чичимекатекутли и другие многие касики и знатные, и большинство жителей Уэшоцинко, двинулись к нам навстречу. Свидание у этого поселения [Уэшоцинко] было сердечное, трогательное, и многие из индейских вождей плакали. Машишкацин, Шикотенкатль, Чичимекатекутли и Тапанека говорили Кортесу: «Ох! Малинче, Малинче, нас глубоко печалит твое горе, смерть стольких твоих и наших братьев! Сколько раз мы советовали тебе не доверять мешикам! Ну, что же, теперь нам остается лишь лечить ваши раны и укрепить вас доброй пищей. Считайте же себя у нас, как на родине; отдохните, сколько нужно, а там обоснуйтесь в городе Тлашкале. Но из-за беды не умаляйте своего дела; вырваться из недоступного Мешико — подвиг, и если раньше мы завидовали вашей храбрости, то теперь еще в большей степени. Конечно, многие из нас, особенно женщины, оплакивают своих погибших мужей, братьев, сыновей, что были с вами, но не слишком огорчайтесь их слезами и воплями!»

Кортес и все мы были глубоко растроганы, горячо обнимали этих честных, преданных людей, старались одарить их, насколько это было теперь в наших силах. Много было радости и ликования, но и немало слез; шумно приветствовали спасшуюся донью Луизу, горевали о донье Эльвире и Хуане Веласкесе де Леоне, которому она была отдана.

Вскоре мы вступили в город Тлашкалу, окруженные попечениями великих касиков и прочей знати. Кортес поселился у Машишкацина, Педро де Альварадо — у Шикотенкатля. Раны наши стали подживать, но все же четверо еще умерло, а многие так и остались искалеченными на всю жизнь.

Первым делом Кортеса было выяснить положение в Вера Крусе. Ведь пока он знал лишь, что Хуан де Алькантара и двое других, посланные из Вера Круса за причитающимся им золотом, были перебиты и весь транспорт золота был захвачен.

Теперь же он послал трех тлашкальцев с письмом, извещая о главнейших событиях, но без особых указаний на величину наших потерь, а также требуя величайшей бдительности, осторожности и неослабного надзора за Нарваэсом и Сальватьеррой; кстати, велено было прислать в Тлашкалу возможно больше пороха и весь запас арбалетов. Другое письмо направлено было к адмиралу Кабальеро, чтоб он никоим образом не допускал сношений с Кубой, и прислал бы ненужных ему людей и лишние запасы оружия.

Посланцы быстро вернулись. Оказалось, что в Вера Крусе все благополучно, но несчастье наше уже известно в полном объеме, благодаря лазутчикам толстого касика Семпоалы. Кабальеро же прислал лишь семь человек, да и то мало годных…

Между тем, в Тлашкале случились дела немалые. Молодой Шикотенкатль, как известно, всегда был нашим недругом. Теперь, по его мнению, наступил момент разделаться с нами, и он собрал своих близких для обсуждения плана о полном нашем уничтожении, тем более, что возможно было заключить союз с Мешико на этот счет. Старый Шикотенкатль, конечно, узнал об этих интригах, страшно разгневался на сына и велел ему бросить предательские козни. Но сын не унимался, и тогда слепой старик, позвав Машишкацина, Чичимекатекутли и других сеньоров Тлашкалы, заковал сына и всячески доказывал ему преступность его действий. Но и тут молодой Шикотенкатль оставался при прежних воззрениях, несмотря на угрозы и даже побои старших; он отведен был в тюрьму, и с ним вместе посажены были его единомышленники. Кортес же, не вмешиваясь в это дело, даже делая вид, что он о нем ничего не знает, получил твердую уверенность в непоколебимой лояльности вождей Тлашкалы.

Двадцать два дня продолжался полный наш отдых, после чего Кортес хотел совершить экспедицию в соседнюю Тепеаку, чтоб наказать ее за убийство множества испанцев. Слух о новом походе угнетающе подействовал на людей Нарваэса: опасностей и битв, по их мнению, было более, чем достаточно, и они мечтали об уюте на Кубе, о своих энкомьендах с индейцами и о безопасной эксплуатации тамошних золотых россыпей. Они прямо заявили, что больше служить не желают, и громче всех вел себя Андрес де Дуэро, недавний сторонник Кортеса. Как ни пытался Кортес отговорить их, они составили даже формальный акт протеста с перечнем всех наших потерь и нужд и с указанием, что, не воспользовавшись теперь кораблями, мы скоро раскаемся, ибо они будут разрушены червем. Протест был предъявлен Кортесу, и тут вмешались мы, объявив, что войско никого домой не отпустит, так как дело государя и веры требует не своеволия, а железной дисциплины. Нечего делать — пришлось им подчиниться! Правда, Кортес обещал им возвращение при первой возможности, но ропот не унимался: новая, дескать, война с Мешико — безумие; Кортес, дескать, настаивает лишь для того, чтоб потешить себя неограниченной своей властью, а мы, дескать, идем за ним потому, что нам нечего терять1…

Для похода на Тепеаку Кортес потребовал от Тлашкалы 5 000 вспомогательных войск, что ему и было обещано с радостью, ибо тамошние жители часто нападали на тлашкальские пределы, разоряя поселения и уничтожая поля. Впрочем, неприятель тоже подготовился, а из Мешико прислали значительные военные силы.

Выступило нас 17 всадников, 6 арбалетчиков, 420 солдат, большинство с мечом и щитом, и 4000 тлашкальцев. Ни артиллерии, ни аркебуз у нас не было, так как пушки все погибли при отступлении из Мешико, а для оставшихся аркебуз у нас не было пороха. Провианта мы взяли тоже немного, так как путь наш лежал по богатой стране. Население бежало, все было пусто, и с большим трудом нам удалось схватить несколько мужчин и женщин. Их вскоре же отпустили, наказав отправиться в город Тепеаку с сообщением: пусть те немедленно отошлют мешикские войска и подчинятся нам, иначе их постигнет горькая доля, как бунтарей и убийц столь многих испанцев. Посланные вскоре вернулись с двумя мешикскими сановниками, державшимися необыкновенно надменно. К тому же они знали, что испанцы никогда не обижают послов, и это, как и недавние успехи, исполнило их гордостью и чванной уверенностью. Ни о каком мире они и слышать не хотели, а требовали, чтоб мы «убрались туда, откуда пришли, иначе они на нас нападут, и будет еще большее пиршество, нежели в битвах в Мешико и при Отумбе».

Кортес наскоро созвал военный совет, который решил, что провинция Тепеака, как отпавшая и возмутившаяся, должна быть примерно наказана. Битву следующего дня мы выиграли при малых потерях — всего три тлашкальца и одна лошадь убитыми; конница была выше всяких похвал, но и наши тлашкальцы бились великолепно. Пленных захватили мы большое количество.

Вскоре присланы были посольства от Тепеаки и соседних с ней поселений Куечулы, Текамачалько и других, названий которых не помню, о мире и подчинении. Кортес принял их довольно приветливо и заставил всех знатных вновь присягнуть нашему государю. Затем заложен был новый город, названный нами villa de Segura de la Frontera [(«Страж Границы»)], поскольку он был на пути к Вера Крусу, а потом начались розыски, где и кем убиты были испанцы. Всем виновным выжгли раскаленным железом букву «G» , что означало «война»2, и они стали рабами.

В Мешико же за это время произошли крупные изменения: сеньор, который выставил нас из Мешико, умер от оспы3; ему наследовал зять Мотекусомы, которого звали Куаутемок4, обходительный и храбрый человек, не старше 25 лет, но быстро добившийся безусловного повиновения и почитания. Умом он также не был обижен и сейчас же, после поражения при Тепеаке, понял, что мы ищем союзников, а посему разослал послов по всем провинциям и окрестным землям, обещая подарки и уменьшение дани за верность и военную помощь.