Внутренние распри. Уничтожение флота

Внутренние распри. Уничтожение флота

В Вера Крусе ожидал нас корабль, прибывший с Кубы. Командовал им Франсиско де Сауседо, которого мы прозвали «Щеголем» [(Pulido)], и с ним вместе прибыли Луис Марин, который был потом капитаном при взятии Мешико, персона очень известная, и десять человек солдат. Главнейшей их новостью было, что Диего Веласкес получил назначение аделантадо Кубы, разрешение торговать где и как угодно, а также по своему усмотрению основывать новые города. Все это, конечно, немало подняло дух его сторонников.

Между тем постройка крепости кончалась, и нам стало тягостно длительное бездействие. Почти единогласно поэтому заявили мы Кортесу, что пора пощупать великого Мотекусому и убедиться, так ли велика его мощь, как говорят. А перед походом следовало бы направить к Его Величеству точную реляцию о всех событиях, послав также в подарок Его Величеству все золото — не только от Мотекусомы, но и то, какое мы выручили от обмена. Кортес вполне согласился с нами, так как и сам давно имел те же мысли. Одно лишь только казалось ему неподходящим: если каждый из нас возьмет приходящуюся ему долю добычи, то для государя не так уж много останется. А посему он предложил Диего де Ордасу и Франсиско де Монтехо, как ловким и оборотистым дельцам, в отдельности переговорить с каждым из солдат, не пожелает ли он отказаться пока от своей доли. Всем, конечно, было ясно, что первый подарок Его Величеству должен был быть значительным, а посему всем и пришлось согласиться на отказ, что они и закрепили своей подписью. Никто не увильнул. Тогда мы выбрали и двух уполномоченных для поездки в Испанию. Выбор пал на Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро и на Франсиско де Монтехо. Им дали лучший наш корабль, двух пилотов между прочим, и Аламиноса, пятнадцать матросов и достаточное количество припасов. Сам Кортес написал весьма пространное донесение Его Величеству, которое подписали власти нового города и десять солдат, среди них и я, а капитаны и солдаты составили еще и от себя большую, тщательную бумагу, разделенную на множество глав. Все там было описано по порядку, начиная с открытий Франсиско Эрнандеса де Кордовы и Хуана де Грихальвы, а затем о Диего Веласкесе, Кортесе и так далее. Не забыли мы изобразить и громадную величину новых стран, а также здешние нравы и обычаи, верования, одежды и, конечно, и самих жителей, четырех из которых (мы их освободили в Семпоале из клеток, при откармливали для жертвоприношения) мы и послали для образца. Сказали мы и о себе, о четырехстах пятидесяти солдатах, которые, окруженные целыми враждебными мирами, готовы сложить свои кости во славу Бога и королевской короны, лишь бы во главе их был Кортес, самый лучший из генералов. Вышло так складно, что происки Веласкеса и его креатур тоже были выставлены в должном свете. Все мы расписались, притом в двух экземплярах, так как нам это казалось надежнее.

Послание наше прочитал и Кортес и нашел его правдивым и точным; обрадовался он и нашим посулам ему; одно лишь казалось ему лишним — упоминание о пятине золота, идущей прямо в его кассу, и о первых открывателях тоже, пожалуй, можно было умолчать. Действительно, мы впоследствии узнали, что сам Кортес ни слова не сказал о Франсиско Эрнандесе де Кордове или Хуане де Грихальве и честь приписал лишь себе1.

Но, что сказано, то сказано. Послания были переданы нашим уполномоченным, и настрого им наказано не заходить в Гавану. Затем отслужил мессу падре [Бартоломе де Ольмедо] из [Ордена Нашей Сеньоры] Милостивой, и в 26-й день2 месяца июля 1519 года они вышли в море. Еще дорогой Франсиско де Монтехо уговорил пилота Аламиноса подойти к Кубе, недалеко от Гаваны, где у него было поместье, чтобы там забрать свежий провиант. Так и сделали, несмотря на возражения Пуэрто Карреро. А ночью во время стоянки, один из матросов тайно уплыл на берег с письмами для Диего Веласкеса!

Губернатор Диего Веласкес был вне себя от полученных новостей, особенно от величины подарка, посылаемого Его Величеству. Он сейчас же снарядил два небольших судна, вооружил их наилучшим образом и дал приказ поймать наш корабль и привести уполномоченных и золотую казну прямо к нему в Гавану.

Но наше судно было уже далеко! И Диего Веласкесу осталась лишь возможность снарядить экспедицию уже прямо против нашего войска, что он и предпринял с лихорадочной энергией. Месяцев через одиннадцать набрал он флот из восемнадцати судов и до тысячи трехсот людей во главе с генерал-капитаном идальго Панфило де Нарваэсом, могучим, голосистым, надменным человеком3. Впрочем, об этой экспедиции скажу в свое время.

Наши же уполномоченные благополучно прибыли в Севилью, а оттуда, на почтовых, в Валъядолид. Молодой император наш сеньор опять был в отлучке во Фландрии, а президент Королевского Совета по делам Индий, дон Хуан де Фонсека, который был епископом Бургоса и назывался архиепископом де Росано, принял их не только сухо, но и оскорбительно. Письма и подарок государю он также взял.

Оказывается, Бенито Мартин, капеллан Диего Веласкеса, тоже очутился в Вальядолиде и рассказал о нас сущие небылицы, как о бунтарях и смутьянах. Монтехо как-то не умел сопротивляться, зато Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, имевший знатную родню, не стеснялся и на одно слово отвечал десятью, сильно донимая епископа. Тогда тот вспомнил ему старую историю, как он года три тому назад увез чужую мужнюю жену, и велел его арестовать, а сам, уже не стесняясь, донес Его Величеству во Фландрию о великих заслугах Диего Веласкеса, не упомянув даже о наших реляциях и письмах.

Когда же Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро был освобожден, он, вместе с Мартином Кортесом, отцом нашего вождя, и лиценциатом Нуньесом, тоже родственником Кортесов, послал особого курьера к королю во Фландрию, снабдив его дубликатами всех наших донесений, а также жалобой на действия и слова епископа Фонсеки, как отъявленного сторонника Диего Веласкеса. Так Его Величество узнал, наконец, все дело в настоящем свете, и много дней при дворе только и говорили о Кортесе, нашей храбрости и удаче, и службе Богу Нашему Сеньору и Его Величеству, о великих новых и богатых странах. Оказалось, что Фонсека переслал Его Величеству далеко не весь наш подарок, и вскоре ему пришлось узнать, что за штука немилость и всеобщее презрение. Нашим же посланцам велено было ждать возвращения Его Величества в Испанию, чтобы он лично мог их увидеть и вознаградить. Но это случилось не скоро.

А пока нужно вернуться в наш лагерь к Кортесу, где уже через четыре дня после отплытия корабля с нашими уполномоченными произошли крупные неприятности. А именно; вскрыт был заговор сторонников Диего Веласкеса, приготовивших уже судно для бегства на Кубу, а также мечтавших о поимке наших уполномоченных вместе с золотом. Заговор был вскрыт одним из его участников в самый последний момент, и Кортес еле-еле успел захватить мятежников, а также снять с корабля снасти, компас и руль. Многих лиц они еще оговорили, но Кортес не дал этому хода, зато зачинщиков судил настоящий военный суд, вынесший строгий приговор: повешены были Педро Эскудеро и Хуан Серменьо, пилоту Гонсало де Умбрии отрублена была нога, а другие приговорены к 200 ударам палками; священника Хуана Диаса спас лишь его сан, а то бы пришлось ему плохо. Помню, как Кортес, подписывая приговор, воскликнул: «Какое счастье, если бы я не умел писать!» Но ведь это или подобное говорилось уже не раз, начиная с императора Нерона!

При экзекуции Кортес отсутствовал. Он бросился на коня и помчался в Семпоалу, велев 200 солдатам и всем конным следовать за ним; туда же он велел прибыть и Педро де Альварадо, который с другими 200 солдатами был отправлен Кортесом 3 дня назад в горные поселения. Таким образом, Педро де Альварадо не было ни на суде, ни при казни4.

В Семпоале Кортес стал подготавливать большой наш поход против Мешико. Мы же, его сторонники, оставшиеся пока в Вера Крусе, на сходке предложили, чтобы все корабли наши были уничтожены, дабы таким образом пресечь возможность новых бунтов, особенно в наше отсутствие. К тому же не мешало воспользоваться матросами — ведь их было около ста человек!

Знаю я, что мысль об уничтожении флота принадлежала самому Кортесу, но не он ее выявил, так как опасался, что впоследствии с него же и потребуют возврата стоимости кораблей.

Предложение было принято, и старший альгуасил Хуан де Эскаланте, храбрейший человек и верный друг Кортеса, получил соответствующий приказ. Все ценное было снято с кораблей, а сами они были посажены, на мели, где прибой их вскоре разрушил окончательно. Оставлены были лишь лодки. Матросы переведены были в армию, а неподходящие — в гарнизон Вера Круса.

Затем Хуан де Эскаланте прибыл к Кортесу в Семпоалу, и тот представил его всем касикам, как брата своего и наместника, который останется в Вера Крусе и защитит их в случае нужды от Мотекусомы. Сам же Кортес надеялся на капитана Хуана де Эскаланте, который был и старшим альгуасилом Новой Испании, как на каменную гору, и лучшего выбора он не мог сделать на случай разных козней со стороны Диего Веласкеса.

Приготовления все были сделаны; носильщики для пушек стояли наготове, а также пятьдесят наиболее отборных индейских воинов; сам Кортес сказал нам замечательную речь, с многими примерами про римских героев, как говорил Юлий Цезарь при Рубиконе, потом — что мы все исполним долг свой, служа Богу и Его Величеству, — вдруг случилась задержка. Прибыл гонец от Хуана де Эскаланте с известием, что в виду Вера Круса показался корабль, который, несмотря на костры, флаги и другие способы призывов, не пожелал пристать к берегу и вновь ушел, и теперь, по наведенным справкам, стоит на побережье на расстоянии трех легуа.

Кортес сейчас же передал командование Педро де Альварадо и Гонсало де Сандовалю — это было первое поручение столь знаменитому потом Сандовалю — а сам вскочил на коня и с еще четырьмя всадниками и пятьюдесятью отборными пехотинцами отправился в Вера Крус, куда мы и прибыли ночью.

Отсюда мы, без отдыха и еды, направились вдоль берега, и вскоре нам удалось изловить четырех испанцев, которые принадлежали к отряду, возглавлял который Алонсо Альварес де Пинеда или Пинедо5, только что основавшему городок на реке Пануко. Снаряжена же эта экспедиция была губернатором Ямайки Франсиско де Гараем6, который еще в 1518 году, после известий о многих новых землях, открытых Франсиско Эрнандесом де Кордовой и Хуаном де Грихальвой, со множеством золота, исхлопотал себе в Испании, при содействии епископа Бургоса Хуана де Фонсеки, лиценциата Сапаты и секретаря Кончильоса, послав к ним своего майордома Торральбу, — патент Его Величества на открытие и колонизацию всех земель к северу от реки Сан Педро и Сан Пабло7 и ныне снарядил экспедицию из трех кораблей и 270 человек, которыми командовал Алонсо Альварес де Пинеда или Пинедо, который и находится ныне в Пануко в трех днях пути.

Кортес дружески обошелся с пленными, стараясь их перетянуть на свою сторону, и, наконец, спросил их: как бы овладеть кораблем? Они предложили хитростью заманить экипаж на берег, но… как они ни звали на помощь, люди с корабля не высаживались, так как, наверно, заметили нас. Поэтому Кортес придумал другую уловку: четверо из нас должны были переодеться в платье наших пленников и остаться на месте, мы же, остальные, якобы совсем ушли, на деле же с наступлением темноты вернулись и засели в засаду вблизи места высадки Но и это не удалось. Правда, утром с корабля отвалила лодка с шестью матросами, так как оставшиеся на берегу четверо наших неистово кричали и махали плащами; но приближалась она осторожно и высадила сперва, вдалеке, лишь двух людей с водой, а те, подойдя к переодетым скоро узнали обман, крикнули своим, и лодка понеслась опять к кораблю! Эх, хотели мы было послать им вдогонку добрую порцию пуль, но Кортес удержал нас.

Так и вернулись мы в Вера Крус ни с чем, с шестью лишь пленными, изнуренные и голодные. А оттуда, не медля, двинулись в Семпоалу, к армии, где все приготовления уже были закончены. На месте, например, было двести здоровенных носильщиков — tamemes для переправки артиллерии, ибо было у нас только наше оружие: копья, аркебузы, арбалеты, щиты и другое, а иного скарба у нас, бедняков, тогда не было — ведь не было даже и настоящей обуви, а лишь альпаргаты. Осталось выбрать лишь путь, и касики из Семпоалы советовали двинуться на Мешико через Тлашкалу, так как жители ее им друзья, а мешикам — лютые враги.