За веру и верность

За веру и верность

Начало мая в столичном Петербурге ознаменовывалось торжественным парадом войск столичного гарнизона. Происходили эти традиционные майские парады на Марсовом поле. У Летнего сада сооружалась царская ложа; слева и справа от нее, вдоль Лебяжьей канавки, на всю длину поля устраивались открытые трибуны для гостей и зрителей. После объезда воинских построений император верхом на белом коне останавливался впереди царской ложи. При нем был только трубач в алом чекмене. Художник Г.Г. Чернецов запечатлел такое событие на своей известной картине «Парад на Царицыном лугу» 1831 года, а участники майских смотров оставили свои воспоминания о них, что дает нам возможность представить это грандиозное торжество так, как оно происходило.

Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге. Г.Г. Чернецов. 1831–1837 гг.

Открывали парад казачьи сотни из собственного его величества конвоя, проносившиеся в алых чекменях. Затем, печатая шаг, проходили воспитанники военных училищ, преображенцы, Семенов цы, измай ловцы, егеря, Павловский полк с ружьями наперевес. За пехотой следовала гвардейская артиллерия с запряжками из рослых, откормленных коней. В центре поля был оркестр-хор Преображенского полка. Звучали воодушевляющие марши.

Затем наступала минутная пауза, во время которой перед царской ложей выстраивался на серых лошадях хор трубачей Кавалергардского полка. Приближался самый эффектный момент парада. Со стороны Инженерного замка появлялась блиставшая на солнце золотая конная масса тяжелой кавалерии. Могучие ганноверские лошади, двухметровые всадники в рыцарских кирасах и касках, с посеребренными или позолоченными двуглавыми орлами на них, палаши, гремящие в стальных ножнах, — все это создавало впечатление силы, способной на своем пути разметать любое сопротивление. Первая гвардейская кирасирская дивизия проходила спокойным шагом. Она шла в строю развернутых эскадронов, на эскадронных дистанциях. Серебристые линии кавалергардов на гнедых конях сменялись золотистыми линиями конной гвардии на рослых вороных… Потом были чубатые донские казаки, драгуны (конногренадеры) с конскими хвостами на касках, уланы с пестрыми значками. Лихо пролетали одетые в красные доломаны царскосельские гусары с белыми ментиками на плечах.

Все эти столь разные — и по происхождению, и по цвету мундиров — кавалерийские полки после прохождения перед царем выстраивались на противоположной стороне Марсова поля, занимая всю его длину. Генерал-инспектор кавалерии (великий князь) выезжал вперед перед этой конной массой. По его команде над головами всадников взметались сабли, шашки, палаши. По следующему сигналу весь этот многотысячный конный строй сорвавшейся лавиной устремлялся к Летнему саду. Земля дрожала под копытами многих тысяч лошадей. Казалось, что ничто не может остановить эту стихию. Но в десяти шагах от императора все замирало — шашки, сабли и палаши склонялись к ногам самодержавного повелителя.

Так заканчивался Майский парад, представлявший во всей силе и красе императорскую гвардию (ту самую, которая в прошлом не раз решала судьбы власти в России). Полки возвращались в свои казармы — к жизни по уставу и по неписаным традициям.

А Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки возвращались также и к своей особой представительской службе в императорских дворцах. Для этого у них была особая форма: поверх белого мундира надевалась супервесты из красного сукна, перчатки с крагами, а на ноги — белые замшевые лосины и средневековые ботфорты. Много было общего во внешнем виде и в служебных обязанностях у этих двух аристократических полков. Однако отношения между ними издавна, и уже традиционно, были непростые, а словесные перепалки между кавалергардами и конногвардейцами подчас заканчивались дуэлями. (Вспоминаются описанные Александром Дюма отношения между гвардейцами короля и кардинала.) Обратимся к истокам этого необычного явления в истории русской гвардии.

В марте 1724 года Петр I, чтобы сообщить больший блеск и необычность коронации своей супруги Екатерины, учредил для сопровождения ее особы почетный конвой, набранный из представителей знатных российских фамилий. Эта конная рота получила особую нарядную форму и была названа Кавалергардским корпусом. После окончания коронационных торжеств ее расформировали. При коронации Елизаветы Петровны чины, помогавшие ей совершить государственный переворот, были одеты в форму петровских кавалергардов, хотя именовались уже по-новому — «лейб-компанией». У Екатерины II были свои придворные кавалергарды. Император Павел сначала упразднил такой кавалергардский корпус, но в январе 1799 вновь восстановил его. Ему было дано значение личной гвардии Павла I как великого магистра рыцарского Мальтийского ордена. Корпус состоял из 189 знатных дворян, носивших на своих одеждах знак мальтийского креста. А в январе следующего 1800 года Павел решил расширить свою личную гвардию и преобразил ее в лейб-гвардии Кавалергардский полк. О рыцарской принадлежности полка должны были свидетельствовать не только его наименование, но и кирасы на всадниках и их тяжелое вооружение. Сформировать новый кирасирский полк царь поручил генералу Ф.П. Уварову.

Павел I в костюме гроссмейстера Мальтийского ордена. В.Л. Боровиковский. 1800 г.

В Петербурге в это время уже был полк, гарцующий на высоких сильных конях и одетый в кирасы, один из четырех старейших русских гвардейских полков, лейб-гвардии Конный полк. Основан он был в самом начале царствования императрицы Анны Иоанновны, повелевшей 31 декабря 1730 года «бывший Лейб-Регимент (личный конвой князя Меншикова. — A.A.) назвать Конная гвардия». От старого лейб-эскадрона конногвардейцы унаследовали серебряные литавры, отбитые у шведов на берегах Днепра при Переволочной, во время преследования разбитого под Полтавой неприятеля.

Кавалергарды в царствование императора Павла I. С акварели А. Бальдингера

По совету графа Миниха императрица приказала набрать три кирасирских полка, что было делом новым. Кирасирским стал и Конногвардейский полк. По воспоминаниям К.Г. Манштейна: «Как Россия не имела в областях своих сильных лошадей для тяжелой конницы, то надлежало покупать оных в Голштинии, а король Прусский снабдил еще не малым числом офицеров и урядников для приведения оный в порядок и по прусскому образцу».

Для размещения лейб-гвардии Конного полка в Петербурге было отведено место на левом берегу Невы, напротив Охты — от Литейного двора до Смольного монастыря. Так и образовалась со временем так называемая Конногвардейская слобода. О тогдашнем житье в этой слободе сообщает современник: «Жили в светлицах, больших деревянных связях, разделенных сенями пополам и состоявших из двух больших покоев, в каждом из них помещались холостые и женатые солдаты. Между строениями довольно большие пространства пустой земли, занятые под огороды… Офицеры жили в больших деревянных связях».

Но такие военные городки были устроены только для некоторых гвардейских полков. Армейские же части размещались на постой у городских или сельских жителей. Такое совместное проживание солдат и обывателей представлялось правительству выгодным для государства: отпускаемые казной свечи и дрова освещали и обогревали одновременно и солдата, и обывателя.

Так протекала жизнь военного люда в мирное время. При Павле I положение изменилось. Государь Павел Петрович стал размещать свои полки в казармах, дабы освободить солдат от забот гражданского быта, не относящихся к службе. Он говорил: «Казарма есть не только жилище для солдата, но и школа, где он воспитывается». Эту идею император усвоил всецело, и создание повсеместно казарм для гвардии и армии сделалось одной из главных его забот.

Офицеры лейб-гвардии Конного полка. 1796–1801 гг.

В апреле 1799 года гофинтендатская контора получила царский указ: «Таврический дворец… отдать лейб-гвардии Конному полку под казармы, который и принять оного полка командиру…» Таким образом, к полковой слободе прибавился Таврический дворец, в который и стали переселять солдат полка. Волей Павла ликвидировали вскоре и Конногвардейскую слободу: все строения ее вместе с землей распродавались в пользу полка. Тогда же конногвардейцы были одеты и в новые мундиры, подобные тем, какие носила английская конная гвардия, — красные с синими отворотами, вышитыми золотом.

Но долго пользоваться дворцовыми помещениями полку не пришлось.

6 января 1800 года на параде полк Конной гвардии своей плохой выправкой навлек на себя гнев императора и был выслан в Царское Село, где должен был постигать премудрости гарнизонной службы. И обучать его был отправлен, то есть тоже выслан, цесаревич Константин Павлович, командовавший полком. Конногвардейский полк тогда состоял из двух батальонов по пяти эскадронов в каждом и отличался особым духом товарищеской сплоченности и готовности сопротивляться всяким несправедливостям. Один из эскадронных командиров, полковник H.A. Саблуков, вспоминал: «Этот дух нашего полка постарались представить в глазах государя как направление опасное, как дух крамольный, пагубно влияющий на другие полки».

Вот в это самое время и прибыл в Царское Село генерал Уваров, которому, как указывалось выше, было поручено сформировать лейб-гвардии Кавалергардский полк. Решить эту задачу Уваров намеревался за счет попавшего в немилость полка.

Для комплектования Кавалергардского полка от конногвардейцев были взяты, вопреки громким возражениям великого князя Константина Павловича, лучшие люди и лошади. Это около трех эскадронов. Понятно, что офицерское собрание обиженного полка такое бесцеремонное обращение восприняло с большим неудовольствием. О последствиях этого события затем вспоминали так: «Способ формирования — причина натянутых, чтобы не сказать враждебных отношений, возникших между конной гвардией и кавалергардами. С сего дня и зародилось в великом князе (Константине. — A.A.) неудовольствие против кавалергардского полка и шефа его Уварова».

Поселили новый гвардейский полк в казармах, устроенных в бывшем Баурском «доме с колоннами» (некогда приобретенном генералом Бауром для Генерального штаба), что был у Поцелуева моста на Мойке. К казармам присоединили и находившийся рядом Литовский замок.

В ноябре 1800 года Конногвардейский полк был возвращен из ссылки и помещен в дом у Измайловского моста на Фонтанке, приобретенный в казну в 1797 году у полковника Гарновского. Дом этот походил на крепость: «…с толстыми стенами, выстроенный в виде пустого четырехугольника, с двумя только воротами».

Лица, близко знавшие императора Павла Петровича, вспоминали, «что он имел искреннее и твердое желание делать добро. Все, что было несправедливо или казалось ему таковым, возмущало его душу, а сознание власти часто побуждало его пренебрегать всякими замедляющими расследованиями». Малейшее колебание при исполнении его приказаний, малейшая неисправность по службе влекли за собой жестокий выговор, и даже наказание без всякого различия лиц. Никто не мог быть уверенным в своем нынешнем служебном положении и будущем. За исключением простых тружеников и солдат, которым нечего было терять. Последние были довольны тем, что не одним им достаются в жизни шишки, а первые стали желать перемен. Особое недовольство в светском обществе вызвал разрыв с Англией, захватившей Мальту, и неожиданная дружба с Бонапартом.

Такие перемены в настроениях общества почувствовал Саблуков, когда после возвращения в Петербург стал получать приглашения на интимные обеды и вечера. Противоположные намеки и сомнения стали терзать его душу. В этой сложной ситуации полковника конной гвардии выручил советом его старый друг, художник, поэт и философ Н.И. Тончи.

Николай Иванович сказал: «Будь верен своему государю и действуй твердо и добросовестно; но так как ты, с одной стороны, не в силах изменить странного поведения императора, ни удержать, с другой стороны, намерений народа, каковы бы они ни были, то тебе надлежит держаться в разговорах того строгого и благоразумного тона, в силу которого никто бы не осмелился подойти к тебе с какими бы то ни было секретными предложениями». Саблуков постарался следовать этому совету, что было не легко. Его примеру последовали и другие офицеры полка.

Во главе заговора против императора стоял тот, кому Павел больше всех доверял, безоглядно верил. Это был граф П.А. фон дер Пален — столичный военный губернатор, начальник тайной полиции, первоприсутствующий в Коллегии иностранных дел. Он сосредоточил в своих руках фактическую власть в столице и использовал ее для увеличения числа недовольных Павлом, привлечения их к заговору и предупреждения очень возможного провала. В числе руководителей и организаторов задуманного переворота были также граф Н.П. Панин, шеф Кавалергардского полка генерал-адъютант Уваров, братья Зубовы. Кавалергарды приняли деятельное участие в этом заговоре, имевшем в виду «революционные» перемены (говорили и о конституции).

Первоначально низложение Павла было намечено на 15 марта 1801 года: в этот день в караул Михайловского замка (резиденцию Павла) вступал полк, на который заговорщики могли положиться. Однако им пришлось поторопиться: должен был приехать преданный царю граф Аракчеев. Акция теперь была назначена на 11 марта, понедельник 6-й недели Великого поста.

В это время во внутренних покоях императора должен был находиться караул от эскадрона Саблукова лейб-гвардии Конного полка. Пален и Уваров взяли на себя устранение этого опасного для них обстоятельства.

11 марта после утреннего развода H.A. Саблуков повел 24 рядовых, трех унтер-офицеров и одного трубача нести караульную службу в комнате перед кабинетом императора. Николай Александрович на этот день был назначен и дежурным по полку (вопреки служебным правилам, не допускавшим совмещения таких двух ответственных дежурств на одно время) и вынужден был вернуться в казармы, поручив караул корнету Андреевскому.

Однако в десять часов вечера за ним явился фельдъегерь от царя с приказом немедленно явиться во дворец.

После ужина в хорошем настроении Павел вышел в комнату перед своей спальней, где был построен караул от конногвардейцев. Обращаясь к Саблукову, он заявил: «Вы — якобинцы». Озадаченный полковник отверг это обвинение. Тогда император распорядился: «А я лучше знаю. Сводить караул!» Саблуков подал соответствующую команду. Караул повернулся направо, к выходу, и отправился домой. Вместо него Павел у дверей своей спальни поставил двух невооруженных лакеев в гусарской форме.

Льстивый царедворец Пален внушил императору мысль о ненадежности Конногвардейского полка, ссылаясь на полученные им сведения. Руководитель тайной полиции ненавидел Павла и готовил ему гибель, устраняя теперь последнее для этого препятствие рукой самого доверчивого и обманутого монарха.

По ночным улицам Петербурга, в санях, полковник Саблуков вернулся в казармы у Измайловского моста на Фонтанке. Там он продолжил свое тревожное необычное дежурство, размышляя об увиденном.

Время уже шло к четырем часам утра, когда к воротам казармы прибыл из Михайловского замка новый вестник. Он сообщил, что император Павел скончался — умер от удара. Полк должно было немедленно привести к присяге императору Александру.

К пяти часам, когда уже начало светать, весь полк был построен в пешем строю во дворе казарм. Полковой священник вынес крест и Евангелие на аналое и поставил его перед полком.

Однако солдаты, еще недавно видевшие Павла в добром здравии, отказались присягать. Они хотели убедиться в том, что Павел действительно мертв. Солдаты любили Павла и в большинстве своем были преданы императору. Строгости царя в основном относились к командирам. Солдаты же после вахтпарадов и смотров получали двойную порцию пищи, порцию водки и денежные награды.

Пришлось отправить взвод лейб-эскадрона в Михайловский замок якобы за штандартами, необходимыми для присяги. С наказом, чтобы там посланцам полка непременно показали государя Павла Петровича — живого или мертвого.

В Михайловском замке солдатам первоначально не хотели предъявить тело погибшего царя: над ним еще не поработали косметологи. Но пришлось. Эскадрон вернулся к казармам со штандартами, и правофланговый, статный и высокого роста Григорий Иванов, доложил, что государь действительно мертв — «крепко умер». И что присягать Александру они будут, «хотя лучше покойного ему не быть».

Те, кто ворвались ночью к спящему императору, были изуверски жестоки. Они сначала заставляли Павла отречься от престола. А тот стал доказывать этим дворянам, заранее запрограммированным на убийство, совершенно пьяным от влитой в них водки, несправедливость их обвинений. Но его не слушали. Обер-шталмейстер граф Николай Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху ударил императора в левый висок. Павел повалился на пол. Его стали бить, топтаться по животу и груди, хватать за самое чувствительное место тела, а затем задушили офицерским шарфом. Совершив «революцию» (по терминологии того времени), торжествующие «победители» удалились, предоставив возможность дворцовым слугам переложить бездыханное тело на кровать.

Вот таким, «крепко умершим», солдаты Конной гвардии и увидели того, кому они присягали пять лет назад.

Обряд присяги оставался для них священным таинством. Но для некоторых «просвещенных» дворян он уже переставал быть таковым. Наверное, это пошло со времен императрицы Елизаветы Петровны, когда ею (и теми, кто ей помогал) была нарушена присяга, данная на Евангелии, в верности младенцу-императору Ивану VI. Отвечать за печальную судьбу внучатого племянника Анны Иоанновны пришлось уже внучатому племяннику Елизаветы Петровны. Ничто на земле не проходит бесследно.

В последующие дни победившей «революции», по воспоминаниям современника, «заговорщики держали себя чрезвычайно заносчиво и как бы гордились совершенным преступлением». Офицеры же Конной гвардии «с таким презрением относились к заговорщикам, что произошло несколько столкновений, окончившихся дуэлями». Таково было дальнейшее развитие неприязненных отношений между конногвардейцами и кавалергардами. Они переросли в прямо враждебные.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна настояла, чтобы Пален и братья Зубовы были навсегда высланы из Петербурга. Сама же после Пасхи удалилась в свой Павловск. Когда стал вопрос о карауле в этой резиденции, императрица сказала: «Я не выношу вида ни одного из полков, кроме Конной гвардии». При себе она пожелала иметь только эскадрон Саблукова.

Александр I эскадрону, направленному в Павловск, пожаловал чепраки, ладунки и пистолетные кобуры с Андреевской звездой, имеющей надпись с девизом «За Веру и Верность». Эта награда за безукоризненное поведение во время заговора была затем распространена и на весь лейб-гвардии Конный полк.

В Павловске, одетая в глубокий траур, Мария Федоровна ночью бродила по аллеям парка, безутешно отдаваясь своему горю у поставленных ею памятных знаков, напоминающих о минувшей жизни.

Верность долгу, проявленная конногвардейцами во время мартовских событий, была затем вознаграждена и другим образом. В 1803 году по высочайшему повелению находящиеся у Поцелуева моста казармы отобрали у Кавалергардского полка и передали Конной гвардии. Кавалергарды же переместились туда, где некогда квартировали конногвардейцы. Здесь, неподалеку от Таврического дворца, на Воскресенской улице, для кавалергардов начали строить новые казармы.

Инициатива такого перемещения, очевидно, принадлежала великому князю Константину Павловичу. Цесаревич в это время стал генерал-инспектором всей кавалерии и пожелал, чтобы полк, шефом которого он являлся, получил центральное место в городе — в ущерб ненавистным ему по близким воспоминаниям, кавалергардам.

Первоначальное строение, принятое Конной гвардией от кавалергардов (так называемый Баурский корпус), представляло собой четырехугольное здание с внутренним двором. Лицевой фасад корпуса, украшенный колоннами, был обращен к плацу, примыкавшему к Мойке. В главном здании и боковых флигелях размещались офицеры полка. С обратной стороны корпус был замкнут длинным каменным строением, в котором помещались солдаты. Реконструкция Баурского корпуса была поручена архитекторам Руска и Воронихину.

Высочайше утвержденным планом строительства казарм для Конногвардейского полка предусматривалось и сооружение двух новых зданий. Они должны были быть поставлены вдоль Адмиралтейского канала (бывшего тогда на месте современного Конногвардейского бульвара. — A.A.).

Первым из них был так называемый трехэскадронный корпус, строительство которого поручили архитектору Ермолаеву и каменных дел мастеру Бетмиллеру. Это трехэтажное здание сохранилось до наших дней.

Вторым зданием был Конногвардейский манеж. Его сооружение доверили гениальному Кваренги. Этот шедевр архитектурного искусства также стал наградой полку за его верность.

7 апреля 1806 года полк Конной гвардии, по возвращении своем из Аустерлицкого похода, был расквартирован уже в новых казармах.

Затем последовала Восточно-Прусская кампания. После некоторой передышки на страну навалились испытания Отечественной войны 1812 года, битвы при Бородино. А потом и Заграничный поход 1813–1814 годов. В военных действиях этого времени была задействована и первая, гвардейская кирасирская дивизия. Конногвардейцам и кавалергардам часто приходилось сражаться на виду друг у друга. Соперничество их здесь приняло уже другой характер. Наград и отличий досталось довольно обоим полкам.

Но пришел декабрь 1825 года, и вновь проявилось различие в характере, традициях и духе полков. Вновь дала о себе знать аристократическая склонность кавалергардов к заговорам, интригам. По делу декабристов проходило 28 кавалергардов. Что касается конногвардейцев, то они и в это время оказались в стороне от деятельности незаконных тайных обществ, помышлявших и о цареубийстве. Лейб-гвардии Конный полк немедля выступил против бунтовщиков, когда они перешли к активным действиям, благо, что был расквартирован неподалеку. Он атаковал их и изолировал от города. Это отобразил художник К.И. Кольман на своей известной картине, запечатлевшей события на Сенатской площади.

Николай I навсегда сохранил в себе чувство благодарности по отношению к Конной гвардии. Будучи после великого князя Константина Павловича шефом Конногвардейского полка, он тоже постарался должным образом вознаградить за верность, как он говорил, «мою старуху Конную гвардию». Высочайший шеф постарался надлежащим образом обустроить ту часть города, в которой проживала «его старушка».

Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. К.М. Кольман. 1830-е гг.

Грязный Адмиралтейский канал, по которому транспортировали лес и другие материалы со складов Новой Голландии к адмиралтейским верфям, был заключен в подземную трубу и засыпан. В 1846–1847 годах на этом месте садовые мастера Эрлер и Альверд высадили дубы, устроив таким образом новый бульвар, названный Конногвардейским. Тогда же перед бульваром на двух стоящих рядом высоких колоннах из сердобольского гранита были поставлены подаренные прусским королем Вильгельмом I бронзовые фигуры, изображающие Славу. Такова была оценка делам Конной гвардии.

Облагорожен был и обращенный к бульвару фасад трехэскадронного корпуса, ставший теперь лицевым. Над ним появился треугольный фронтон с двуглавым орлом. За этим корпусом был поставлен новый дом полкового командира и полковых служб.

На другой стороне бульвара сооружается знаменитым архитектором Константином Тоном полковая церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, в русском стиле (не сохранилась).

Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы. Фото 1900-х гг.

На месте бывшего Баурского дома и плацпарада у Поцелуева моста Николай приказал построить новые казармы. Проектировал и строил их архитектор И.Д. Черник. Большое здание новых конногвардейских казарм получило П-образную форму в плане, имело обширный плац для построений и занятий. Снаружи строгое архитектурное убранство казарм напоминало крепость и чем-то походило на Михайловский замок.

Государь Николай Павлович ежегодно посещал полк Конной гвардии во время церковных парадов, устраиваемых в день полкового праздника (совпадающего с празднованием Благовещения Пресвятой Богородицы, 25 марта). Приезжал он также в день своего действительного восшествия на престол, каковым он считал 25 декабря, — пока в полку еще служили участники тех событий.

В памятнике Николаю I, установленному в 1859 году на Исаакиевской площади скульптор П.К. Клодт изобразил императора таким, каким его видели на церковных конногвардейских парадах, — галопирующим на коне, в мундире полка, шефом которого он был.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.