Глава XI. Храмы

Глава XI. Храмы

I. Набожность египтян

Египтяне, по словам Геродота, были самыми набожными из людей.[560] Они верили, что все на свете принадлежит богам, что боги – источник всеобщего процветания, что они знают все их помыслы и желания и могут в любой момент вмешаться в дела людей. Рамсес II, покинутый своими воинами и окруженный врагами в битве при Кадеше, сумел преодолеть все опасности и победить лишь потому, что голос его долетел до Фив и был услышан Амоном. Яркое солнце озаряло путь его невесты, хеттской царевны, лишь потому, что бог Сетх ни в чем не мог ему отказать. И если его экспедиция нашла в пустыне Икаита воду, то это тоже лишь потому, что отец его Хапи любит Рамсеса II больше, чем других царей, которые были до него.

Вера в то, что боги покровительствуют отдельным людям, порождала иногда безумные идеи. Фараон Аменхотеп III, например, пожелал при жизни узреть богов.[561] Принц Хорнахт, сын Осоркона II и царицы Каромамы, потребовал, чтобы божественный коршун помогал ему, когда он будет среди антилоп и небесных птиц,[562] очевидно, для того, чтобы узнать их язык, доступный лишь немногий избранным, и выслушивать с их помощью повеления богов. И многие египтяне верили, что такие избранные могут повелевать природой, что им покорны земля и небо, день и ночь, горы и воды, пространство и время.[563]

Впрочем, это было временное безумие. Рамсес III в Большом папирусе Харриса просил богов Египта, великих и малых, о самых простых и разумных вещах: для себя – счастливую вечность, для сына – чтобы он стал могучим и почитаемым царем, правил долго и чтобы Нил одарял его щедрыми разливами. Он полагал, что заслужил это, ибо боги поставили Рамсеса на место его отца, как они поставили Хора на место Осириса. Он не угнетал людей. Он не крал. Он исполнял волю богов.

Желания простых людей, богатых или бедных, куда скромнее. Бездетные родители просят Имхотепа даровать им ребенка. Бата, которого преследует обезумевший от ярости брат, вспоминает, что Хорахти умеет отличать ложь от истины, и полагается на него. Все верили, что боги пекутся о бедняках. Когда все оборачивалось против них, бог оставался их опорой, неподкупным судьей: он не заставлял свидетелей менять показания. На суде бедняк, у которого нет ни серебра, ни золота для писцов, ни одежд для их слуг, вдруг видит, что сам Амон принял облик везира, чтобы правда восторжествовала и слабый одержал верх над сильным.[564] Писец надеется, что бог Тот поможет ему стать более искусным: «Приди ко мне, Тот, священный ибис, бог любящий Шмун, главный писец Эннеады богов. Приди ко мне, направь меня, сделай меня умелым в твоем искусстве, ибо твое искусство – самое прекрасное. Ведомо каждому: кто владеет им в совершенстве, становится вельможей».[565]

Эта пылкая и в то же время рассудительная набожность часто ставит нас в тупик. Тяга богов к роскоши свойственна всем странам во все времена. Однако богатства египетских храмов в период Нового царства поистине невообразимы. С момента прихода к власти фараона Яхмоса в них скапливаются все излишки, все, что удается сэкономить. Главной заботой фараонов становится постройка новых и восстановление старых святилищ. Они расширяют и украшают древние храмы, заново возводят их стены, заменяя кирпичные на каменные, ставят новые ворота, строят священные ладьи, умножают статуи, меняют отечественное дерево на экзотическое, покрывают золотыми пластинками пирамидионы обелисков и стены великих гробниц, устанавливают во всех их покоях мебель, инкрустированную золотом и драгоценными камнями. Разумеется, во времена Эхнатона и, может быть, в малоизвестные годы, предшествовавшие царствованию Сетхнахта, кое-что было разрушено и утрачено: происходила как бы репетиция того, с чем пришлось столкнуться последним Рамсесам. Однако изобильные и славные годы правления других фараонов с успехом возмещали этот ущерб.

Подобно грекам и римлянам, мы удивляемся количеству и разнообразию египетских богов. На одном из папирусов Каирского музея изображена царская дочь жрица Исетемхеб на берегу водоема. Грациозным движением она простирается перед крокодилом, который лежит под деревом на другом берегу.[566] Без тени отвращения она пьет воду, где только что плескалось это равнодушно взирающее на нее чудовище, ибо крокодил – это Себек, один из самых почитаемых богов. Два главных центра его культа находились: один в Фаюме, позднее названном греками Крокодилополем, и другой в Сумену южнее Фив, а храмы – почти по всей стране.

Жители Мемфиса и Она предпочитали крокодилу быка, которого первые называли Апис, а вторые – Мерур (Мневис). Быка Аписа отличали по особым признакам, известным еще греческим авторам.[567] Когда его находили в стаде, жрецы праздновали его рождение и торжественно вводили в храм Птаха. Священному быку давали лучший корм и осыпали почестями до конца его дней, а когда он умирал, вся страна погружалась в траур. Тело Аписа, или Мерура, мумифицировали и хоронили, как «князя».

В Шмуне священными считались ибисы.[568] Избранному ибису поклонялись, как богу. Со всего Египта приносили мертвых или мумифицированных ибисов и хоронили в огромной пещере. Всюду почитались священные соколы, и не только в городе Нехене, который греки позднее назовут Гиераконполь, но также напротив Нехена, в Нехебе, а также в Даманхуре («Городе Хора») или Санхуре («Защите Хора») и в других городах, например в Атрибисе, где древний некрополь был полностью восстановлен Джедхором Спасителем, а также в Танисе, где наша экспедиция недавно нашла мумии соколов в маленьких сосудах.

Жители Бубаста поклонялись кошке. В Имете богиней была ужасная змея Уаджет. Крестьяне Фиваиды приносили в жертву змее, которую, правда, называли другим именем, Рененутет, первые снопы нового урожая.

Однако божественные почести доставались не только животным и птицам. Растения тоже пользовались большим почетом. Парами и поодиночке египтяне с благоговением подходили к сикомору и протягивали руки, чтобы получить воду от богини, скрытой в этом дереве. Каждый город поклонялся своему священному дереву, однако местного божества было недостаточно, чтобы утолить религиозную жажду. В каждом мало-мальски значительном городе кроме местного бога почитались и другие божества из соседних городов, а то и из далеких стран. Когда Рамсес II основал свою столицу в Восточной Дельте, он собрал там целый синклит богов, где Амон соседствовал с Сетхом, своим бывшим и будущим противником, а Атум из Она, Птах из Мемфиса и другие египетские боги стояли рядом с финикийскими и сирийскими богами, потому что египтяне начали принимать в свои святилища богов соседних стран, как будто им не хватало своих собственных.[*82] Убийца Осириса сменил свою собачью голову на человеческую и предстал в облачении Баала: на нем расшитый передник с кистями и остроконечный шлем с солнечным диском, двумя острыми рогами и длинной лентой, свисающей до земли. Вместо прежней его сестры, Исиды, теперь его родственницей стала ханаанейская Анат.[569] Когда Астарта пришла в Египет, ее признали «царицей всех богов».[570] Как мы уже знаем, Рамсес II, построив для ожидания своей невесты крепость между Египтом и Сирией, не мог ее оставить без божественных покровителей: он выбрал на эту роль двух египетских богов и двух азиатских.[571] Начиная с царствования Тутанхамона ханаанейский бог Хорон, который, как и Хор, имел облик сокола, приобретает все большее влияние и, похоже, вытесняет древнего покровителя фараонов.[572] Мемфис, где целый квартал принадлежал выходцам из Тира, представлял собой как бы музей всех египетских и иноземных культов.[573] А стовратные Фивы могли бы с тем же успехом называться городом ста богов.