I. Блеск и нищета воинства

I. Блеск и нищета воинства

Писцы считали воинов ниже себя, однако их юные ученики, ослепленные блеском военной карьеры, порой меняли кисточку и папирус на меч и лук, а тем более на колесницу с горячими конями. Этим юношам прежде всего следовало показать, что воинский труд – не забава. Среди ученических упражнений эпохи Рамессидов большое место занимают описания этих воинских трудов. Будущего пехотного командира назначали с колыбели. Когда он достигал роста двух локтей, его отправляли в казарму. Там его обучали, да так, что на голове и теле оставались шрамы на всю жизнь. Если он ленился, его били, как бьют лист пергамента. А когда он годился наконец для походов, жизнь его превращалась в кошмар:

«Приди, [я расскажу] тебе о его походе в Сирию, о его движении по хребтам, причем его довольствие и вода на плече его подобны грузу осла, и образует шея его хребет, как у осла. Хребет спины его разбит, он пьет воду протухшую. Он гонит сон. Достигает он врага, причем он подобен подстреленной (?) птице.

Когда ему удается вернуться в Египет, он как палка, которую изъел червь. Он болен. Его схватывает болезнь, [при которой он должен лежать]. Его доставляют на осле, а его одежды украдены, и его провожатый [слуга] сбежал» (перевод О.Д. Берлева).[467]

Все эти беды минуют военачальника на колеснице. Получив два прекрасных коня из царской конюшни и пять рабов, он не находит места от радости. Прежде всего он хочет показаться в своем родном городе. Он задирает всех, кто не выказывает ему восхищения. Он уже отдал внаем двух из своих пяти рабов, и теперь он собирается купить личную колесницу. Дышло стоит три дебена серебра, колесница – пять дебенов. На это уходит все небольшое наследство, которое он получил от отца своей матери. Но вот – очередная стычка с завистниками. Наш военачальник падает. Он ранен. Его упряжь – в придорожной канаве, а как раз в это время высшее начальство проводит общий смотр. И вот несчастного хватают и приговаривают к палочному наказанию. Его укладывают на землю и награждают сотней ударов.[468]

В этом описании много фальши. Писцы, конечно, не любили военных, и те отвечали им взаимностью. Старые воины, вернувшиеся из походов в Сирию, Нубию или Ливию, могли окончить свои дни в относительном достатке, как Яхмес, сын Абен, или получить фиктивную должность при дворе, как Яхмес из Нехеба, и не поминали злом свою службу в армии.

«Имя героя [живет] в содеянном им, – говорит сын Абен, – оно не исчезнет в этой стране вовеки».

Воинская служба оправдывала себя. После каждой победы воины делили добычу. Самый храбрый, чье имя возвещал царский глашатай, получал участки в своем городе и рабов обоего пола, отнятых у врагов фараона. Например, Яхмес получил девятнадцать рабов и рабынь и золото за храбрость в виде ожерелий и кубков, подобных кубку Джхути, на котором была выгравирована следующая иероглифическая надпись:

«[Сей] дар – по милости фараона Менхеперра благородному князю, божественному отцу, любимцу богов, кто наполнял сердце фараона [радостью] во всех чужеземных странах и на островах Великой Зелени, кто наполнил его склады лазуритом, золотом и серебром, начальнику чужеземных стран, военачальнику, любимцу доброго бога (т. е. фараона. – Ред.). Владыка Обеих земель обеспечивает тебя навечно, царский писец Джхути».[469]

Другой старый вояка, Диду, которому пришлось сменить немало должностей – он был начальником пустынь западнее Фив, посланником в иноземных странах, знаменосцем его величества, капитаном ладьи «Мери-Амон» и под конец начальником стражи, – тоже неоднократно удостаивался похвал и награждался золотом. На его нагрудном ожерелье красовались золотые пчелы и идущий лев.[470]

Другой знаменосец и его современник, носивший громкое имя Небкемет («Владыка Египта»), получил в награду за службу браслет из позолоченного серебра.[471]

Однако счастливее всех оказался знаменосец Небамон, который состарился на службе фараона и ни разу за всю свою долгую жизнь не был обруган или наказан. Его величество фараон решил вознаградить его двухэтажным домом с внутренним двориком, осененным пальмами. А кроме того, ему были дарованы земли с рабами, освобожденные от всех царских налогов. Ему присвоили почетное звание «имаху» («почтенный»). И наконец, не желая, чтобы он совсем отошел от дел, фараон назначил Небамона начальником стражников в пустыне западнее города. Все эти титулы и подарки были оглашены и вручены ему на военном параде.

Когда Небамон был знаменосцем, он, подобно упомянутому выше Диду, ходил на военном корабле «Мери-Амон». Кстати, на знамени, которое он держал, был изображен корабль с кабиной посередине, с рулевым веслом и такелажем. Вся команда собралась на судне, чтобы присутствовать при награждении ее бывшего капитана. Военачальники сидят на табуретах с перекрещенными ножками. Матросы выстроились в четыре ряда. Небамон отдает знамя, которое носил, когда был соратником властелина Обеих земель, в чужеземных странах Севера и Юга. Он преклоняется перед знаменем. Затем один из носильщиков царского опахала вручает ему другой штандарт с изображением газели со страусовым пером на спине – символом частей стражников, патрулирующих пустыню к западу от Фив, а также цилиндрик в форме пальмы чуть длиннее ладони, в котором, наверное, был папирус с копией дарственной грамоты Небамону. После этого патрульные пустыни, меджаи,[*72] пройдут парадным маршем перед своим новым начальником. Два военачальника преклоняются перед ним, опираясь на локти. Проносят штандарты; на них написаны имена, номера и символы отрядов меджаев. Наконец звучит труба, и начинается парад. Впереди идет знаменосец, за ним – лучники, а потом – тяжеловооруженные пехотинцы с копьями и щитами. Когда они проходят перед Небамоном, лучники приветствуют его поднятым в правой руке луком, затем вешают его себе на шею и маршируют дальше, сжав руки в кулаки.[472]

Этим людям поистине не пришлось жаловаться на своих повелителей. Однако было немало других военачальников и рядовых воинов, которые не смогли построить себе пышные гробницы с росписями, изображающими их военные подвиги, а потому мы о них ничего не знаем. И тем не менее дошедшие до нас изображения рассказывают кое-что о жизни простых египетских воинов. Высшее воинское начальство, царские писцы и наборщики рекрутов – Чануни, Хоремхеб, Аменемхеб и прочие – весьма заботились о войсковом довольствии. Как правило, оно состояло из хлеба, говядины, овощей, пирожков и всяких иных продуктов, способных угодить воинам. С командирами во главе они подходили строем, каждый со своим мешком. Вот они входят в ворота и видят на дворе кувшины и корзины с сухарями, пирогами и кусками мяса. Позади корзин сидят на земле пожилые люди в белых одеждах. Это, несомненно, пекари и повара. Писцы отмечают в списках людей и полученную ими провизию.[473]

В обязанности Небамона, после того как он встал во главе отрядов меджаев, входило, помимо всего прочего, воспитание и обучение новобранцев. Этот счастливчик исполняет их, сидя на табурете; рядом с ним два денщика, которые держат наготове еще один табурет, сандалии и палки. Перед ним писцы запечатывают кувшины с вином, клеймят быков, отмеряют продовольствие и все записывают.[474] Надо полагать, что вся эта провизия предназначалась не только одному Небамону, но и его воинам.

Рамсесы, как и их предшественники, старались, чтобы воин был сыт и хорошо снаряжен. Они делали все возможное, чтобы воины не жаловались на свою судьбу. Именно поэтому Рамсес II так сурово обвиняет своих воинов, которые бросили его одного среди врагов, и ему пришлось уповать только на помощь Амона:

«Как ничтожны вы сердцем, мои колесничие! Нет у меня отныне доверия к вам. Разве есть хоть один среди вас, кому я не сотворил бы добра в стране моей? Не одарял ли я вас как владыка, когда вы были бедны? Не назначал ли я вас по благосклонности своей начальниками? Не отдавал ли я сыну имущество отца его, положив конец всякому злу в сей стране? Я дал вам рабов и вернул вам других, отобранных у вас.

Всякому, обращавшемуся с просьбой ко мне, я говорил каждодневно: „Исполню я это“. Никогда еще не делал владыка для войска своего того, что совершал мое величество по прошениям вашим. Я позволил вам обитать в городах ваших, когда вы не выполняли обязанности воинов, и моим колесничим открыл я доступ в города их, говоря: „Я тоже найду их в тот день, в час сражения“» (перевод М.А. Коростовцева).[475]

Рамсес II явно жалел, что сделал жизнь своих командиров и колесничих такой вольготной, однако Рамсес III не извлек из этого урока и поступал точно так же. Через несколько лет после восшествия на престол все враги его были укрощены и не смели показываться на границах. Воины превратились в своего рода рантье, жили в избранных ими городах со своими семьями и бездельничали.

«Дал я пребывать в праздности войску и колесничим в мое время, причем шердены и кехеки (ливийские наемники. – И. С.) пребывали в своих городах покоящимися в праздности. Не испытывали они страха, ибо не было мятежей в Сирии и схваток в Куше. Их луки и их оружие мирно покоились на складах, тогда как они насыщались и пили с радостью. Их жены были с ними, и дети их при них. Не оглядывались они назад [из беспокойства]. Сердца их довольны, ибо был я с ними, защищая и охраняя их» (перевод И.П. Сологуб).[476]

Короче говоря, все, что рассказывает Геродот о египетской армии времен Псамметиха, вполне применимо к армии эпохи Рамсесов. В ней служили воины двух родов войск – «каласирии» и «гермотибии»; точно так же Рамсесы различали пехотинцев, «меша», и колесничих, «нетхетер». Они не обучались никакому ремеслу, кроме воинского, и передавали его по наследству от отца – сыну. Царская гвардия получала дополнительное довольствие зерном, телятиной и говядиной.[477]