На пути терроризма

На пути терроризма

По многим признакам казалось, что в 1875 г. Россия стояла на пороге революции. Конечно, «хождение в народ», организованное народниками, не оправдало возлагаемых на него надежд, однако этот негативный опыт заставил задуматься над другими возможными средствами. Кроме того, русское общество уже не походило на то, каким оно было в 1860-х гг.: к крестьянству, до того времени главной социальной силе, добавилась стремительно увеличивавшаяся масса рабочего населения. Начатое в 1855 г. расширение железнодорожной сети способствовало подъему промышленности. Если металлургия отставала в развитии, то рост текстильной и ряда других отраслей свидетельствовал том, что предпринимательский дух все-таки утвердился в России. В 1861 г. часть рабочих, ранее покинувших деревню, подались было обратно: кто мог знать наверняка, не начался ли там «раздел земли» — давняя мечта русского крестьянина? Однако иллюзии быстро развеялись, и они вернулись в город вместе с теми крестьянами, которые были разочарованы условиями наделения землей, предусмотренными реформой. Вся эта масса рабочего люда, сконцентрированная в нескольких городах, еще не превратилась в класс, осознающий себя таковым, но уже представляла собой слой недовольных людей, готовых откликнуться на любой призыв, который бы отвечал их чаяниям.

В середине 1870-х гг. в стране насчитывалось около миллиона рабочих. Они уже имели определенный опыт выступлений. Забастовки — первое событие подобного рода на столичной текстильной фабрике произошло в 1870 г. — организовывались главным образом с требованием повышения заработной платы. Масштаб забастовок был незначителен, поскольку число их и количество рабочих, принимавших в них участие, были невелики. Однако власть начала проявлять озабоченность, тем более что она усматривала преемственность между мировоззрением крестьян, или крестьянского мира, и недавно пришедших из деревни рабочих, которые мечтали о равенстве и оказывались восприимчивы к социалистическим идеям.

Народники быстро осознали, что городская среда тоже представляет благоприятную почву для их деятельности. И здесь они прибегали к пропаганде, нацеленной на просвещение рабочего человека и внушение ему идеи, что в один прекрасный день ему придется принять участие в масштабном движении. Небольшие кружки, в которых велись беседы, курсы, предназначенные для рабочих, передвижные библиотеки — таков был арсенал средств, применяемых одновременно для просвещения народа и его раскачивания. Однако слабость народников в области ведения просветительской деятельности в рабочей среде заключалась в том, что она не могла одновременно отвечать потребностям и деревни и города. Кроме того, народники всегда придерживались убеждения, что крестьянин обладал склонностью к стихийному восстанию и что он — главная надежда революции: так что в этом смысле те, кто занимался пропагандой, сами оказались ее жертвой. Несмотря ни на что, их работа среди рабочих не прекратилась, но распространилась также на железнодорожных служащих. К движению примкнули студенты, которые, впервые проявив себя в Петербурге, привлекли на свою сторону рабочих с предприятий Москвы и из ряда городов центрально-промышленного района, а также центральной части Одессы, где в тот период сложился, просуществовавший, правда, недолго, «Южнороссийский союз рабочих».

Деятельность, направленная на просвещение рабочего класса, дала впечатляющие результаты. В 1876 г. один студент умер во время заключения в стенах Петропавловской крепости, и очень быстро возникла идея использовать его имя и память о нем в качестве знамени. Это событие спровоцировало манифестацию студентов, собравшихся 3 марта, чтобы почтить память погибшего. Чуть позже рабочие, должным образом настроенные теми, кто внушал им социалистические идеи, решили, что им тоже следует отдать дань памяти юному мученику, павшему за общее дело. 6 декабря разношерстная толпа, состоявшая из рабочих, число которых, правда, было невелико, студентов, интеллектуалов всех мастей наводнила площадь перед Казанским собором. Разумеется, это не было организованной рабочей демонстрацией, но тем не менее этого оказалось достаточно для того, чтобы привести власти в ярость. Выставленное на показ Красное знамя, на котором было начертаны слова «Земля и воля» — призыв Плеханова к социальной революции, вызвали жестокую реакцию. Все, кого удалось схватить, — хотя части манифестантов удалось бежать, — были приговорены к суровому наказанию. В восприятии власти эта демонстрация, сколь бы умеренным ни был ее характер, сигнализировала о том, что между интеллигенцией и рабочими начало складываться содружество и что народнической пропаганде удалось мобилизовать как городское, так и сельское население. Для народников, разочарованных результатами «великого похода» в деревню, сигнал был не менее ясен: не следовало терять веру в народ, нужно было только поменять методы, а возможно, и цели своей деятельности.

К числу фактов, привлекавших внимание в тот период, относилась перемена, произошедшая в общественном мнении в связи с балканским кризисом. Своего рода священный союз сплотил русское общество вокруг желания прийти «на помощь братьям-славянам». Но этот кризис, на некоторое время сблизивший власть и общество, в конечном счете привел к обратным последствиям. Либералы и славянофилы, объединившись в порыве солидарности с братьями-славянами, выступили единым фронтом с призывом к правительству, немедленно провести в России политические реформы, которых Россия требовала от правителя Османской империи в отношении христиан. И поскольку Александр II, все мысли которого в тот момент были заняты Балканами, не откликнулся на этот призыв, интеллигенция ловко воспользовалась случаем и направила значительные пропагандистские усилия на муссирование этой темы. Она чувствовала себя еще более раскованно, чем в 1875 г., поскольку правительство в целях предупреждения выступлений, подобных демонстрации на площади Казанского собора, прибегло к многочисленным арестам, намереваясь, избавившись от агитаторов, обуздать оппозиционные настроения.

Вина за происходящие события была моментально возложена на правительство. Ситуация усугублялась тем, что, как только энтузиазм по отношению к братьям-славянам угас, русское общество увидело, в каких тяжелейших условиях оказались русские войска, что досадным образом напоминало период Крымской войны, и неудачный берлинский мир. Несмотря на то, что внешняя политика Александра II, несомненно, упрочила положение России, внешняя канва событий в очередной раз убеждала в обратном, что придавало интеллигенции смелости и предоставляло в ее распоряжение новые аргументы. Возобновить борьбу — вот какой вывод она для себя сделала. Но как?