Запад как «крыша» для русского терроризма
Запад как «крыша» для русского терроризма
Вслед за русскими интеллигентами весьма хладнокровно наблюдал за охотой на русского царя и Запад. Выдавать террористов царскому правительству Европа не спешила, хотя к своим собственным политическим преступникам относилась достаточно жестко. За «насильственное посягательство, имеющее целью изменить государственное устройство и форму правления», в Германии можно было получить тогда пожизненное заключение, в Италии – 23 года тюрьмы, а во Франции – бессрочную ссылку «в укрепленную местность».
Нежелание сотрудничать с Россией объяснялось многими причинами. Во-первых, в России за политический террор могли не только посадить в тюрьму, но и казнить, а это казалось Западу чрезмерным. Во-вторых, террористы из «Народной воли», как позже и их идейные последователи – партия социалистов-революционеров (эсэров), в своих прокламациях, направляемых на Запад, неизменно подчеркивали, что для них террор – мера вынужденная. Русские террористы очень любили цитировать слова народника Александра Михайлова: «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки». И народовольцы, и эсэры не раз заявляли, что, если бы они жили в свободной стране, то есть на Западе, не было бы необходимости в террористических актах.
В одной из своих прокламаций «Ко всем гражданам цивилизованного мира», изданной в Париже, партия социалистов-революционеров, на совести которой множество кровавых террористических актов, пишет:
Вынужденная решительность наших средств борьбы не должна ни от кого заслонять истину: сильнее, чем кто бы то ни был, мы во всеуслышание порицаем, как это всегда делали наши героические предшественники «Народной воли», террор как тактическую систему в свободных странах. Но в России, где деспотизм исключает всякую открытую политическую борьбу и знает только один произвол, где нет спасения от безответственной власти, самодержавной на всех ступенях бюрократической лестницы, мы вынуждены противопоставить насилию тирании силу революционного права.
Подобные заявления убеждали на Западе тогда многих, хотя на самом деле в них крылась преизрядная доля лукавства. Большинство народовольцев и социалистов-революционеров к западным свободам, и в частности к парламентаризму, относились точно так же, как впоследствии ленинцы. То есть как к «парламентскому кретинизму». Один из самых известных русских боевиков Борис Савинков, рассуждая на эту тему в своих «Воспоминаниях террориста», заметил: «Мы все сходились на том, что парламентская борьба бессильна улучшить положение трудящихся классов, мы все стояли за action directe [непосредственное действие (фр.)]».
Он же приводит два любопытных высказывания по этому поводу другого известного русского террориста Ивана Каляева. Первое из них взято из официального документа – кассационной жалобы на вынесенный приговор, где Каляев, придерживаясь партийной дисциплины, формулирует свое отношение к парламентаризму таким образом:
В государственном вопросе партия социалистов-революционеров стоит на точке зрения европейской социал-демократии, проповедующей участие рабочего народа в государственном управлении посредством выборов в парламент. Наша партия, как и социал-демократы, выставляет в настоящее время требование всеобщего избирательного права и очень далека от анархистского отрицания блага государственного народоуправления.
Но это декларация для чужаков, для внешнего потребителя. Важнее второе заявление, где Каляев в кругу друзей, на этот раз вполне искренне, высказывается по поводу попыток успокоить европейское общественное мнение следующим образом:
Я не знаю, что бы я делал, если бы родился французом, англичанином, немцем. Вероятно, не делал бы бомб, вероятно, я бы вообще не занимался политикой… Но почему именно мы, партия социалистов-революционеров, то есть партия террора, должны бросить камнем в итальянских и французских террористов?… К чему такая поспешность? К чему такая боязнь европейского мнения? Не мы должны бояться – нас должны уважать. Террор – сила. Не нам заявлять о нашем неуважении к ней… Я верю в террор больше, чем во все парламенты в мире.
Общественное мнение в Европе слышало только то, что хотело услышать от русских революционеров, а сами русские революционеры с удовольствием Европе подыгрывали.
Впрочем, у Запада имелась и еще одна тривиальная причина, чтобы не спешить на помощь русским властям: терроризм ослаблял Россию, а следовательно, был выгоден ее европейским противникам. Шла большая и далеко не чистоплотная политическая игра.
Пытаясь действовать в правовом поле, Россия с 1867 по 1877 год заключила с различными европейскими странами девять конвенций о взаимодействии в поиске и обезвреживании преступников, однако все эти документы помогли царской власти мало, поскольку до 1881 года, то есть до убийства Александра II, международное право предусматривало принцип невыдачи политических преступников.
Из крупных террористов при жизни Александра II России выдали из Швейцарии лишь одного – Сергея Нечаева, да и то только потому, что он был обвинен не в политическом, а в уголовном преступлении: Нечаев – автор известного «Катехизиса революционера» – приговорил к смерти и казнил другого конспиратора – студента Иванова, заподозренного в предательстве.
Постепенно Запад превратился в тыловую базу русских террористов: здесь они укрывались после совершения преступления в России, здесь готовились к новым террористическим актам, здесь получали надежные паспорта, здесь нередко добывали динамит для своих бомб.
Отношение европейского правосудия к русским революционерам было непростительно терпимым, а наказания, если они изредка и случались, удивительно мягкими. Когда в августе 1906 года в Швейцарии террористка Татьяна Леонтьева в одном из местных кафе выстрелила в невинного французского старика, приняв его по ошибке за бывшего российского министра внутренних дел Дурново, швейцарский суд приговорил ее всего лишь к четырем годам заключения.
Приведем еще один фрагмент из воспоминаний Бориса Савинкова. Воспоминания относятся к периоду его пребывания за границей в короткий период между двумя убийствами: министра внутренних дел Плеве и московского градоначальника великого князя Сергея Александровича. Савинков пишет:
…Каляев и Моисеенко уехали в Брюссель, я же остался в Париже, ожидая паспорта и динамита. Паспорта я и Швейцер получили английские, я – на имя Джемса Галлея, Швейцер – на имя Артура Мак-Куллона. Впоследствии, после смерти Швейцера (он погиб случайно, подорвавшись на своей же бомбе), в Лондоне состоялся суд над Мак-Куллоном и посредником между ним и нами – Бредсфордом – по обвинению их в незаконной передаче паспорта русским революционерам. Оба англичанина были приговорены к денежному штрафу по 100 фунтов каждый, а штраф этот был внесен боевой организацией. В то время боевая организация обладала значительными средствами: пожертвования после убийства Плеве исчислялись многими десятками тысяч рублей… В начале ноября члены боевой организации выехали в Россию. Динамит был уже готов, и мы под платьем перевезли его через границу.
Именно этот заграничный динамит и оторвал чуть позже голову великому князю.
Из западных источников нередко шло и финансирование революционной и террористической деятельности в России. Тот же Савинков свидетельствует:
Член финской партии активного сопротивления журналист Конни Циллиакус сообщил центральному комитету, что через него поступило на русскую революцию пожертвование от американских миллионеров в размере миллиона франков, причем американцы ставят условием, чтобы деньги эти, во-первых, пошли на вооружение народа и, во-вторых, были распределены между всеми революционными партиями без различия программ. Впоследствии в «Новом времени» появилось известие, что пожертвование это было сделано не американцами, а японским правительством. Циллиакус опровергал это, и центральный комитет не имел оснований отнестись с недоверием к его словам… На американские деньги решено было снарядить нагруженный оружием корабль, который должен был доставить свой груз революционным партиям, выгружая его постепенно на Прибалтийском побережье и в Финляндии. На имя норвежского купца в Англии был приобретен корабль «Джон Крафтон». Он принял груз исключительно из оружия и взрывчатых веществ и с командою главным образом из шведов летом 1905 года ушел в море.
Напомню о том, что 1905 год – это год первой русской революции. Но даже эта буря ничуть не насторожила и не образумила Запад, он продолжал не без сочувствия наблюдать за деятельностью русских радикалов.
Апофеозом сотрудничества с революционерами стала спецоперация немцев по переброске в 1917 году в Петербург «взрывчатки особо убойной силы» – Ленина и его соратников-большевиков. Чем эта идеологическая диверсия закончилась, хорошо известно: революционный взрыв в России ощутили во всем мире.
Сильнейшей ударной волной накрыло и самих немцев. О прямом влиянии русской революции на события в Германии можно рассказывать долго, начиная со «спартаковского восстания» или Советской республики в Баварии, которые ценой большой крови были разгромлены в 1919 году, и кончая знаменитой Берлинской стеной. Бумеранг вернулся.
В XX веке на Западе, темпераментно ругая Советскую Россию, очень редко задумывались о собственных прегрешениях, о том, что во многом именно западные политики способствовали русской революции.
Случай с «пломбированным вагоном», в котором в Россию прибыл Ленин, вспоминают часто, но ведь с той же легкостью возвращались домой из комфортной эмиграции и другие вожди пролетарской революции. Например, Лев Троцкий – один из активнейших фигурантов кровавых событий 1905 года, – громогласно объявив, что едет в Россию делать новый переворот, под аплодисменты провожающих благополучно отплыл из Нью-Йорка.
Западные друзья России иногда понимали свой союзнический долг своеобразно. В канадском порту Галифакс по просьбе министров Временного правительства Троцкого все-таки задержали. Но очень скоро, принеся пассажиру извинения за причиненные неудобства, его снова посадили на корабль… чтобы профессиональный революционер Лев Давидович Бронштейн, он же Н. Троцкий, Львов, Яновский, Тахоцкий, Неофит и т. д., мог помочь Ленину арестовать в Петербурге Временное правительство, подписать Брестский мир с Германией и приступить к созданию Красной армии.
Ну а начал торить дорогу на Запад для русских радикалов один из активнейших членов «Народной воли» террорист Лев Гартман. Этот народоволец сначала работал в нелегальной динамитной мастерской, изготовлявшей бомбы для убийства царя, а затем, в сентябре 1879 года, вместе с «женой», роль которой играла Софья Перовская, поселился в доме рядом с полотном Московско-Курской железной дороги, чтобы сделать подкоп и взорвать императорский поезд.
Покушение состоялось, но оказалось неудачным. После взрыва Гартману пришлось бежать во Францию, где он какое-то время проживал под чужим именем, но в конце концов был выслежен русской агентурой и арестован французскими властями.
Сразу же после ареста Гартмана «Народная воля» обратилась за помощью к общественному мнению Франции, поставив вопрос следующим образом: может ли их товарищ быть выдан «на произвол и мщение азиатско-деспотическому правительству, невежественному, узурпаторскому и кровожадному?» На защиту Гартмана поднялась, как написал один советский историк, «вся передовая Франция». Сам Виктор Гюго в категорической форме заявил французскому правительству: «Вы не выдадите этого человека!»
Французское правительство не только не выдало Гартмана, но и отпустило его в Лондон, где он нашел полное понимание со стороны английских властей, а также Карла Маркса, крепко подружившегося с террористом.
Русский демократ Герцен, считавший, что революционное насилие не может привести к социальной справедливости и государственной стабильности, Марксу очень не нравился. Зато крупный специалист по «рельсовой войне» Гартман понравился основоположнику научного коммунизма до чрезвычайности. Что не удивляет, если вспомнить об известном марксовом постулате, гласящем, что именно насилие является «повивальной бабкой», подарившей человеческой цивилизации все самое доброе и прогрессивное.
В своей книге «Российская интеллигенция и Запад» Борис Итенберг пишет:
Дело Гартмана изменило отношение народовольцев к революционной эмиграции. Стало очевидным: бороться с царизмом можно и за пределами России. Осенью 1880 года исполнительный комитет «Народной воли» поручил Гартману организовать в Европе и Америке кампанию против самодержавия… В письме… [Гартман] утверждал, что «Маркс подал инициативу» отправить его в Америку «на предмет агитации в пользу русской партии». Идея эта была одобрена, и за океан последовало письмо исполнительного комитета… к американскому народу.
Правда, в отличие от Франции и Англии, дружелюбно настроенная к Александру II Америка встретила динамитчика не очень любезно. Через некоторое время пропагандистские выступления в местных аудиториях Гартману пришлось прекратить и срочно выехать в Канаду, поскольку американские власти дали понять, что могут выдать его России.
Пока Маркс снабжал своего русского друга рекомендательными письмами, «жена» Гартмана – Софья Перовская, дворянка и генеральская дочь, готовила новое покушение на царя, на этот раз оказавшееся удачным. Обрадованные новостью, Маркс и Энгельс прислали на имя Гартмана – он в это время председательствовал на митинге славян по случаю юбилея Парижской коммуны – следующее приветствие:
Когда пала Парижская коммуна, победители не могли предполагать, что не пройдет и десяти лет, как в далеком Петербурге произойдет событие, которое в конце концов должно будет неизбежно привести, быть может после длительной и жестокой борьбы, к созданию российской Коммуны.
Между прочим, бомба, брошенная в императора, убила не только Александра II, но и мальчишку-подмастерье, случайно проходившего по улице, но радости Маркса и Энгельса – «вождей мирового пролетариата», как, впрочем, и всего западного социалистического движения это ничуть не омрачило.
Орган немецких социалистов газета «Der Sozial-demokrat» вспоминала слова Шиллера из «Вильгельма Телля»: «Смотри, дитя, как умирает изверг!» Авторы утверждали:
Не было еще смертного приговора столь справедливого, как этот. С кощунственным высокомерием Александр II дерзал распоряжаться не только телом, но и духом миллионов и десятков миллионов людей. Не было таких жестоких безобразных средств, которыми бы он не воспользовался, чтобы насильственно подавить дух прогресса в своем народе.
Умеренная французская пресса писала о «трагической и ошеломляющей развязке», хотя и сама в немалой степени приложила к трагедии руку, защищая Гартмана.
Зато от всей души и здесь, как и в Германии, радовались социалисты. Французская газета «Ni dieu, ni maitre» («Ни бога, ни хозяина») заявила, например, что «казнен человек, который как император олицетворял собой рабство».
Об отмене крепостного права в России автор статьи, естественно, знал, но идеологическая ненависть удивительно легко помогает обходить факты.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.