10. Народ и независимость
10. Народ и независимость
Таким был процесс политический. Какие же силы лежали в его основе и делали его не только возможным, но и продолжительным?
Каждый автор предлагает свое объяснение. В XVII в. за истинное начало национальной независимости принималось чудо при Оурики (см. ниже гл. 12). В дальнейшем стали появляться и другие гипотезы, среди них: соперничество португальских баронов с галисийскими (которые были на стороне графини Терезы, что спровоцировало мятеж ее сына); поддержка со стороны португальских епископов, заинтересованных в получении независимости своих епархий от леонских; активность жителей прибрежных районов и давние торговые контакты и т.д.
Все эти гипотезы, возможно, отчасти верны; однако совокупность факторов, приведших к независимости, будет оставаться неполной, если не учитывать волю населения, проживавшего на территории Португалии, и социальные условия его жизни. Возможно, Афонсу Энрикиш и основал королевство, опираясь лишь на свое умение и извлекая выгоду из игры на феодальных интересах в политическом кризисе, последовавшем за смертью Альфонса VI. Однако сохранение этой политической конструкции в последующие века свидетельствует о том, что за новым государством стояло общество, дававшее ему жизненные силы и позволявшее существовать на протяжении длительного времени.
Основная причина, по которой недооценивается роль народа в процессе обретения Португалией независимости, заключается в малочисленности письменных источников. Почти все имеющиеся документы связаны с церковью, с вопросами собственности или с тем и с другим. Поэтому они относятся к классам имущих и в особенности к церковным корпорациям. Ведь именно представители духовенства владели грамотой. С ранних времен у монастырей существовали собственные архивы. Вообще, гораздо проще написать историю какого-нибудь монастыря или аббатства, нежели города или какого-нибудь конселью. Когда положение «нет документов, нет и истории»[30] возникает в буквальном смысле, это ведет к разбалансированному и обманчивому видению прошлого, в котором народу почти не остается места.
Однако сохранились свидетельства того, что народу принадлежала решающая роль как в отношении социальной дифференциации территории, так и в поддержке, оказанной им рождающейся независимости.
Сила влияния окрепшей после Реконкисты знати менялась в зависимости от района: более ощутима она была в Галисии, уменьшалась в районе междуречья Доуру и Минью и едва ощущалась к югу от Доуру, где поселения были разбросаны, не было сеньоров и муниципальных образований. Отголоски этой ситуации сохранились в топонимии, а именно в процентном соотношении количества названий с элементами «вила-» и «пасу-» к северу и к югу от Доуру. Элемент «вила-» (порт. vila — «поселок», от лат. villa) пришел из времен римской колонизации; название «пасу-» (порт, радо— «дворец», от лат. palatium) означает уже наличие в поселке нового сеньора, живущего во дворце. Согласно исследованиям Орланду Рибейру, на территории Португалии к северу от Доуру существует триста пятьдесят три топонима с элементом «вила-» и триста двадцать восемь с элементом «пасу-». В Бейрах[31] эта пропорция кардинально меняется: здесь мы находим уже двести семнадцать названий с элементом «вила-» и семьдесят восемь с элементом «пасу-». Как видим, на севере сеньоров было больше, чем на юге.
Местонахождение бегетрий[32] подтверждает это. Бегетрия представляла собой тип организации, промежуточный между конселью и феодальной сеньорией. Жители деревни или района зависели от сеньора, представителя знати, однако имели право его избирать. Бегетрии были распространены в основном в Галисии, реже встречались в Минью и почти отсутствовали к югу от Доуру. В том же направлении пропорционально возрастает число конселью, общин жителей, в которых управление осуществлялось коллективно самими их членами.
К моменту рождения Афонсу Энрикиша уже существовало много конселью. Немалый вклад в приближение независимости внесли Коимбра и прилегающие к ней территории. Одним из свидетельств живучести конселью Коимбры стало восстание 1111 г., в ходе которого горожане оказались достаточно сильны, чтобы добиться нового форала[33], дававшего гражданам более широкие гарантии, и даже воспрепятствовали прибытию в город двух чиновников, вероятно, сборщиков налогов, вызывавших особую ненависть жителей. Другим свидетельством широкой автономии конселью Коимбры стало в 1145 г. распоряжение, которым конселью запрещал своим гражданам отправляться в Иерусалим, то есть откликнуться на призыв ко второму крестовому походу. И мы теперь знаем, какую важную роль сыграли горожане Гимарайнша в поддержке Афонсу Энрикиша.
Такое сосуществование зон — одной преимущественно сеньориальной, где население жило в условиях личной зависимости, а разные формы закабаления были обычным явлением, и зон, в которых преобладали народные конселью и население жило чаще всего в условиях личной свободы, — нельзя не признать социальным фактором независимости. Власть короля была единственной силой, способной гарантировать социальный прогресс населения и противостоять нажиму, который всегда оказывали привилегированные классы.
С другой стороны, муниципальная организация предоставляла королю войско, что позволяло ему быть гораздо более сильным, чем любой другой вельможа, и это служило основой королевской власти.
Все известные сведения о комплектовании войск, которые король использовал для проведения своих военных кампаний, свидетельствуют о том, что речь шла о войске конселью. Солдаты, участвовавшие во взятии Сантарена, были из Коимбры. В походе в Алентежу Жералду Бесстрашного тоже сопровождали воины — уроженцы этого города. Фернан Гонсалвиш отправился завоевывать Бежу вместе с конницей, состоявшей из рыцарей-вилланов[34] из Сантарена. Афонсу Энрикиша в первом походе на Алкасер-ду-Сал сопровождали воины, вооруженные как рыцари-вилланы: у них были щиты, копья и мечи; однако в отличие от благородных рыцарей у них не было лат. Конселью, вероятно, выставили и большую часть войск, собранных для завоевания Лиссабона; однако в середине осады король отправил их назад, домой: к тому времени уже истекли недели срока военной службы, которую они обязаны были нести в соответствии с форалами, и Афонсу Энрикиш уважал это право.