XLI.

Благосклонность Екатерины к князю Потемкину превратилась в дружбу, какой мало видим примеров. После фавёра своего, Потемкин остался все также могуществен, как и во время первоначальной благосклонности к нему Екатерины, если еще могущество его более не увеличилось. Все после него генерал-адъютанты императрицы были рекомендуемы ей князем Потемкиным, исключая Зубова, представленнаго Екатерине в Царском селе на место графа Мамонова, и секретаря кабинета ея, Стрекалова.

Стрекалов привез Екатерине в Царское село утвержденные ею доклады к подписанию и обратил на себя внимание государыни.

Потемкин был недоволен возвышением Стрекалова.

Фавёр Стрекалова пробежал, как гонимое ветром облако; ему были пожалованы три тысячи душ и он был уволен от двора.

Зубова Потемкин не жаловал. Когда брат Зубова, Валериан, присланный к Потемкину с депешами, должен был возвратиться в Петербург, Валериан, при получении ответных бумаг от князя Потемкина, спросил его:

— Что прикажете, ваша светлость, доложить словесно ея величеству о здоровье вашем?

— Доложи государыне, я во всем здоров, только один зуб мне есть мешает; пpиeдy в Петербург, вырву его!

Лучше было бы, когда бы князь не объявлял намерения своего вырвать зуб. Князь приехал в Петербург, и, как все утверждают, ему был дан Зубовым медленно умерщвляющий яд.

Банкир Зюдерланд, обедавший с князем Потемкиным вдвоем в день отъезда, умер в Петербурге, в тот-же день, тот-же час и, чувствуя такую же тоску, как князь Потемкин чувствовал, умирая среди степи, ехавши из Ясс в Николаев.