XII.

Вместе с приказом, отданным при пароле во Владимире об исключении 32 штаб и обер-офицеров из службы, курьер привез высочайший указ правительствующему сенату о перемещении сенатора Лопухина присутствовать в санктпетербургских сената департаментах. Как сигнальная пушка в крепостях утром поднимает на ноги сосланных преступников в крепостныя работы, так всемилостивейший высочайший указ сенату о перемещении сенатора Лопухина привел в движение кареты и лица; все скакали на Тверскую улицу, где жил Петр Васильевич Лопухин, изъявить его превосходительству искреннейшее желание ему благополучнаго пути и вожделеннаго здравия; поздравлять Лопухина с перемещением нельзя, перемещение не есть ни повышение, ни производство; указано сидеть в том же сенате, да на другом месте. Кстати будет здесь сказано, не были с визитом у Лопухина боярин генерал-аншеф Петр Дмитриевич Еропкин; у супруги Лопухина, Екатерины Николаевны, не была супруга фельдмаршала, графиня Дария Петровна Салтыкова, рожденная графиня Чернышева. Прочия все спешили на Тверскую, даже и обер-камергер, кн. Александр Михайлович Голицын. Пример аристократическаго тона и меланхолик Остерман сенатор, который часто сидящему подле него чесал за ухом вместо своего уха, и стоик кн. Иван Иванович генерал-лейтенант Прозоровский также приезжал ударить челом будущему вскоре князю светлейшему.

К супруге Лопухина возили со всех сторон чудотворныя иконы, Иверскую, Всех скорбящих, Утоления печали, Взыскания погибших, да прости, Господи! всех и не сочтешь; служили напутственные молебны, святили воду, окропляли Анну Петровну и заставляли ее ложиться на пол и через нее переносили святыя иконы, и вместе с этою благоговейною набожностию Екатерины Николаевны, она усерднейше служила богине любви, по пословице — у нея был муж наружи, да пять в сундуке (Неразобрано слово) постоянно при востребовании всегда готовый к услугам ея превосходительства был Федор Петрович Уваров, подполковник Екатеринославскаго кирасирскаго полка.

Его высокоблагородие за личную и усердную службу получал pour ses menus plaisirs 100 руб. ассигн. в месяц; сенаторша нанимала ему экипаж, карету с 4 лошадей за 35 руб. ассигн. в месяц. Подумаешь, как было тогда все дешево; благословенныя были времена! Ныне маменьки берут для подготовления детей, не знаю к чему, студентов, преимущественно происходящих из духовнаго звания, потому что у семинаристов латынь тверда и они латынь глубоко вперяют. Да такой дока латинист не весть что стоит маменьке, а тогда, о благословенныя времена, подполковник стоил, и со всеми экстраординарными расходами, тысячи две руб. ассигн., что это—misere! да вишь подполковник, от него ни кутьей, ни халтурой не воняет!

Духовенство пропело напутственныя молитвы, архиереи, архимандриты и духовный отец благословили, оставалось сесть в карету и покатить во град св. Петра, но вдруг возникло препятствие: Екатерина Николаевна с места не хотела двинуться без Ф. П. Уварова! Ей толковали, ее вразумляли, что это невозможно, Уваров состоит на службе, уволить его в отпуск прежде никто не смеет и в таком случае, если-бы свет разрушался. Нет! баба кричала: „я хочу, мне обещано, сказано, что все будет по моему, чего захочу". Прежде мачиха убеждала падчерицу согласиться, теперь пошло навыворот, падчерица не убеждала мачиху, а просто сказала ей: „я хочу, чтобы вы сей-же час ехали со мною, не поедете—я еду одна, но подумайте, что тогда будет с вами, когда я одна приеду", и приказала обер-полицеймейстеру, генерал-маиopy П. Н. Кавелину:

— „Павел Никитич, прикажите, чтобы подали мой экипаж!" Кавелин, с поклоном чуть не до пола, доложил будущей светлейшей княжне: „все готово, ваше превосходительство".

Екатерина Николаевна, увидев, что падчерица не шутит, бросилась в ея объятия.

— „Нет, милая Анета, я с тобой не разстанусь, едем", и вся компания и господин полицеймейстер, и нащокинский дурак Иванушка присели кто на что попало; потом минуты через две три встали и молились святой иконе и поехали.

Маршрут путешествия Анны Петровны в град св. Петра был так соображен, что прибытие Павла Петровича последовало через день после приезда Лопухиной. На третий день прибытия, высочайшим приказом при пароле, Екатеринославскаго кирасирскаго полка подполковник Уваров произведен в полковники и переведен лейб-гвардии в конный полк.

Екатерина Николаевна Лопухина прислала Ф. П. Уварову тысячу руб. ассигн. на подъем, и его высокоблагородие, конечно, в первый раз в жизни покатил в Питер в коляске; до этого участь его была ездить на перекладной телеге или на козлах подле кучера, когда он состоял откомандированным из Владимирскаго драгунскаго полка на безсменные ординарцы к генералу графу Валериану Зубову. Боже мой, подумаешь— как на свете все превратно! Федор Петрович Уваров, езжавший подле кучера на козлах экипажа, в котором сидели генерал его, граф Валериан Зубов, с прелестною супругою своею Mapиeю Федоровною, которую он взял у мужа ея Протопотоцкаго, которая будет по смерти Зубова супругою неотесаннаго болвана Уварова! нет, сего не довольно, все имение Протопотоцкаго после его смерти, вопреки законов русских, статутов литовских и укладов польских, отдано Марии Федоровне, бывшей Протопотоцкаго жене, а она духовным завещанием передала огромное достояние Протопотоцкаго последнему своему супругу болвану Уварову! Не напрасно изстари чтождествует (sic) поговорка, что если счастье и в кобыльей голове угнездится, так и кобыльей голове станут все поклоняться.

Федор Петрович подтвердил или олицетворил эту поговорку; он был совершенная невежда и весьма небогатаго разсудка чeлoвек—ему вверяли команду войском; он не умел ездить на коне и всегда держался за ремень, прикрепленный к передней луке седла—его считали знатоком кавалерийскаго дела; он вечно в разговорах дичь порол—два императора, Павел и Александр, дичь Уварова благосклонно слушали. Денис Давыдов остро и справедливо сказал про Уварова, что он „умничает глупо, а дурачится умно!".

Чрез непродолжительное время по прибытии сенатора и дочери ея, Анны Петровны—Петр Васильевич Лопухин был возведен в потомственное княжество российской империи, с титулом светлости.

Пришел, как говорят, новый год; в это время, бывало, государи жаловали служащих чинами, орденами, что и государь император Павел соизволил сделать. Федор Петрович Уваров не был в числе пожалованных орденами; он незадолго пред новым годом пожалован в генерал-адъютанты и сим назначением обошел более 200 полковников старше его по службе; но избалованный болван слепым счастием явился к Екатерине Николаевне в пылу неудовольствия и требовал, чтобы она убедила падчерицу ходатайствовать о пожаловании ему ордена св. Анны 1-го класса, как были прочие награждены. Екатерина Николаевна была бы готова выполнить желания Уварова, да, к несчастию ея, она в это время была с Анною Петровною в размолвке и хотела бы просить ее, да не смела; падчерица знала уже, что она может сделать, и мачиха боялась падчерицы, которую недавно за уши дирала. Уваров, выслушав отказ Лопухиной, пришел в бешенство, наговорил ей по драгунски приветствий, каковых она от роду не слыхала, и уехал. Прошел день, прошел другой, прошел и третий, Уваров не едет! Когда страсть овладеет женщиной в исходе лет, определенных женщине быть женщиной, т. е. в 40 и под 40 лет, тогда в женщинах делается раж и оне приходят в бешенство, забывают всякое приличие, стыд, оглашение и стремятся единственно к наслаждению физическому! Дочь заслуженнаго генерал-аншефа князя Мещерскаго, генерал-губернатора казанскаго, сожгла город Казань; княжна, к несчастию ея, имела связь с лакеем, крепостным слугою ея родителя; несчастный случай обнаружил ее свидание с лакеем и так явно обнаружил, что на другой день об этом сведал бы весь город; она любовнику своему дает денег и приказывает улучивших их свидание угостить хорошенько в кабаке, чтобы молчали. Любовник лакей приказание княжны готов был исполнить,—какой лакей вина не любит,—взял деньги и, пригласив молодцов, отправился в кабак; княжна, чтобы покрыть навсегда неизвестностию свой проступок, заперла снаружи дверь кабака и сама зажгла с четырех сторон кабак; в это время был сильный ветер и город Казань представлял утром на другой день пространное пепелище.

Княгиня светлейшая Лопухина возвышеннее, благороднее чувствовала княжны Мещерской; Екатерина Николаевна не хотела ни сжечь, ни убить Уварова; быть может, и потому не хотела, что не имела средств; она решилась из мщения или мучимая желанием—от тоски отравить себя. Чтобы произвесть cиe блажное намерение в исполнение, ея светлость изволила поехать в карете кататься по городу и на возвратном пути к себе в дом приказала остановиться у аптеки близ Полицейскаго моста. На месте, где ныне (1848 г.) виден огромный, но уродливый дом купца Котомина, стоял небольшой домик, выкрашенный зеленой краскою, над дверями входа была пригвозжена огромнаго размера вывеска со львами, единорогами, неграми и надпись—аптека; тогда двуглаваго орла над аптеками не выставляли. Не помню имени аптекаря, но кудряваго аланже парика и огромнаго кошелька для волос, который в насмешку называли челобитна, никогда не забуду. Г. аптекарь, разумеется, был немец, вальяжнаго сложения, и славился познанием в приготовлении лекарств; все знатные вельможи и богатые люди брали лекарства у вальяжнаго аптекаря и он в бархатном черном кафтане французскаго покроя, золотаго глазета камзоле, черных бархатных с золотыми шглифами (?) в башмаках с красными каблуками, с огромными из стразов у башмаков пряжками и белых шелковых чулках, представлял собою какое-то среднее создание между вельможи и ярмарочнаго гаера!

Княгиня приказала слуге вызвать аптекаря; вальяжный кухмистер латинской кухни выбежал и, держа в руках шелковую, трехъугольную, миниатюрную шляпку, шаркал ногами по снегу, кланялся и говорил: „ваш светлость, какой угодно лекарств, всяка готов".

Княгиня объявила ему, что ей надобно мышьяку. Вальяжный немец вздрогнул, выпучил большие серые глаза и не знал, что отвечать ея светлости. Мышьяк—яд, а все ядовитыя вещества строго воспрещено отпускать без рецепта докторскаго. Княгиня, заметив смущение вальяжнаго аптекаря, сказала ему: „у меня в кабинете завелись мыши". Аптекарь, кланяясь княгине., отвечал: „исвольте, ваша светлость, сейшас будет готов", и минут через 10 подал княгине в золотой бумажке завернутый мышьяк, с надписью: „для мышь ея светлости".

Светлейшая княгиня, возвратясь домой, изволила в образной комнате (у русских боярынь возле будуара, где оне наслаждаются сладострастием, как землеродныя, всегда примкнута комнатка, уставленная образами, в которой оне каются и возносятся горе духом) долго молиться Богу, потом изволила раздеться, приказала горничной служанке принести карафин воды, рюмку и сказала, чтобы ее не безпокоили, что она хочет заснуть. Горничная вышла, затворила дверь в почивальню, а княгиня высыпала порошок в рюмку, налила воды и видно, что светлейшей княгине все еще хотелось жить, хотя она и решилась умереть, как умирали в древния времена знаменитые в Греции философы; но княгиня спешила, порошок не размешала, вода была холодная; эти обстоятельства споспешествовали спасению жизни княгини, когда дошло дело до врачебных пособий.

Яд довольно сильно подействовал, княгиня начала кричать, просить помощи; пришел князь, возвратившийся из правительствующаго сената, созвали табун медиков; князь довел до высочайшаго сведения о приключившейся болезни ея светлости. Прислан лейб-медик (не упомню имени врача, находившагося при особе его величества); поведано лейб-медику спешить на помощь страдавшей княгине; сказано врачу: „исцели княгиню, не исцелишь — велю тебя повесить!" Повеление краткое, но неизреченно сильное. Врачу казалось, что веревка уже саднит ему шею. Врачи не могли постигнуть болезни, симптомы являли отравление, да кому могло придти на мысль, что ея светлость изволила заблагоразсудить прекратить жизнь свою, пропустив в утробу свою мышьяк! Низкая, подлая идея умереть одинаковым образом с погребной крысой! Но Екатерина Николаевна была во всех отношениях необразованная баба и всесовершенная невежда; она боялась Бога, боялась и сатаны! Ставила свечки пред чудотворными иконами, клала земные поклоны и искала глазами в церкви пригожих и плечистых молодцов. Кричала, просила помощи, а не сознавалась в том, что хлебнула мышьяку. С каждым вздохом княгини от жгучей боли, лейб-медик чувствовал лихорадочную дрожь во всем составе тела; дорога к виселице ежеминутно для него сокращалась и он, как искусный врач, подобно искусному мореходцу во время бури, умеющему определить минуту кораблекрушения, разсчитывал—сколько осталось часов княгине и ему; но вдруг все взяло другой оборот: в сонме врачей, один из медиков увидел в углу комнаты на столике стакан, в котором было еще немного воды, а на дне сосуда белый отсад. Счастливый медик взял стакан, посмотрел его попристальнее, взял пальцем из стакана немного отсада и, посмаковав на языке, закричал собратии своей: „гг., вот отрава", показывая на стакан. Все эскулапы начали смаковать языком отсад в стакане и все вкупе повторили: „отрава, отрава, мышьяк!" Мгновенно обратились к врачебным средствам противоядия; чело лейб-медика освежилось, как листок травки от первой упадшей на него капли росы; листок от капли еще не напитан, но уже несколько увлажен, предрасположен к восприятию жизнетворнаго вещества. Отуманенный разсудок лейб-медика обещанием виселицы освежился надеждою исцелить страдавшую княгиню и он, воспрянув от уныния, начал распоряжаться методой врачевания, а до открытия причины болезни лейб-медик сидел как темная ночь, в углу, не вмешиваясь в подание помощи; он был a priori и a posteriori уверен, что быть, как бычку, на веревочке!

Княгине скоро подали облегчение в недуге и чрез три, четыре часа медики купно обрадовали двор и город, что ея светлость находится вне опасности и в непродолжительном времени здравие светлейшей княгини будет совершенно возстановлено. Но с открытием мышьяка в стакане возникла суматоха в доме светлейшаго князя.

Повелено отыскать виновнаго, если бы он и под землею спрятался. Не отыщут,—всем обещан кнут и доживать век в Сибири! Ныне (1848 г.) страна сия притягивает к себе золотоносными розсыпями, а тогда Сибирь отталкивала и ужасала всех холодом и дикостью дремучих непроходимых лесов, в которых не ступила нога человека, если не от сотворения миpa, то уже верно от времени стока вод после потопа. Полиция у нас, православных, всегда начинает свои действия кулаком по рылу и палкой по спине (Писано в 1843 году),—это есть вступление, первое приветствие к допросу, а засим следуют плети разных наименований: кошки, с загнутыми проволочными нахвостниками, придуманныя в Бозе почившим герцогом курляндским Бироном, плети генерал-полициймейстера Татищева, в царствование Елисаветы, подлинники Шварца и архаровки; этими архаровками секали на выпуск; про них говаривали, что архаровки только ерошат спину, а памяти не оставляют. В продолжение 4-х лет, начиная с 6-го ноября 1796 года, архаровки висели спокойно на крючке, их в действие не употребляли. Полиция принялась за лакеев, кучеров, которые возили княгиню кататься, и скоро подробно узнали все, что княгиня изволила творить в это время; разговор с аптекарем, золотая бумажка, в которой был запечатан порошек мышьяка, все свидетельствовало о том, что княгиня злое снадобье получила от немца, вальяжнаго аптекаря. Соколом полетел г. обер-полициймейстер в аптеку и едва переступил порог, бухнул вальяжнаго по скуле так ловко к месту, что огромный алонже парик аптекаря вышибенною ударом пудрою наполнил комнату, как вихрь наполняет пространство поднятым песком с земли.

Миллионы искр сыпались еще пред глазами немца, как сильная длань шуйцы обер-полициймейстера обласкала левую скулу аптекаря так, что кудрявый парик вальяжнаго фармацевта принял элептическое наклонение к западу; после третьяго одолжения, повтореннаго кулаком г. обер-полициймейстера с правой стороны, произнес обер-полициймейстер вопрос аптекарю:

— „Ты, ракалия, отравил светлейшую княгиню Лопухину?" Это предварительное действие пред допросом на полицейском ученом языке именуется ошеломить с перваго раза. Вальяжный аптекарь, приведенный рукоделием г. обер-полициймейстера в изступление от одолжений, оказанных скулам, кровь стремилась в центр черепа, от испуга организм тела его пришел в безпорядок и выпуклое пузо фармацевта, обтянутое камзолом золотаго глазета, сильно колеблемое скорым дыханием, представляло мерцание угасающаго пламени. Ошеломленный аптекарь вспомнил тотчас о мышьяке, отпущенном княгине, отвечал обер-полициймейстеру:

— „Косбодин обер-полициймейстер, не пей меня то смерть, пей меня то полофин смерть, пуду сказал правда как пыло".

— Ну, говори, ракалия! произнес обер-полициймейстер повелительным голосом фармацевту.

Вальяжный разсказал допрощику все подробно о том, как княгиня подъехала к его аптеке, приказала его вызвать и потребовала порошок мышьяку для отравы мышей, что он не смел не отпустить мышьяку столь высокой особе, как светлейшая княгиня, страшась недоверием прогневать ея светлость. Тут спохватился г. обер-полициймейстер и уразумел, что он ошеломил вальяжнаго фармацевта без наималейшаго к тому повода.

В 1797 и последующих трех годах мудрое узаконение мудрой законодательницы Севера: „без суда никто да не накажется", оставалось, по приказному выражению, за силою, т. е. недействительным, равно как дарованная дворянству грамота, в которой сказано: „отныне да не накажется никогда на теле дворянин русский", также была оставлена за силою; NN изволил юнкера конной гвардии, князя Мустафина, бить в два фухтеля (палаша) и если-бы благородный полковник Артемий Иванов Раевский не воспрепятствовал, прибежав на место наказания, NN, по врожденному человеколюбию, отправил-бы Мустафина к праотцам на лоно Авраамля! Мустафина сбили уже фухтелями с ног....

Обер-полициймейстер, чтобы не дать удалому своему подвигу огласки, приказал вальяжнаго немца взять под стражу в частный дом, к аптеке поставить караул с приказанием никого из гезелей (помощники) из аптеки не выпускать, изволил поскакать к светлейшему князю доложить об открытии, каким образом яд внесен в дом его светлости и что он приказал аптекаря взять под стражу в частный дом. Князь знал уже подробно о всем событии до розыска г. деятельнаго обер-полициймейстера, приказал ту же минуту фармацевта освободить. Княжна Анна Петровна была уведомлена о причине, побудившей мачиху покуситься на себяубийство, и когда Павел Петрович, получив от лейбъ-медика рапорт о совершенной безопасности жизни светлейшей княгини, соизволил поспешить передать лично радостную весть княжне, Анна Петровна пересказала о причине происшествия....

Федор Петрович Уваров получил орден св. Анны 1-го класса.

Судьбы неисповедимы! какое сцепление обстоятельств: чтобы на рамена Федора Петровича был возложен орден св. Анны, неужели было необходимо для сего события биение по скулам и треволнение утробы вальяжнаго фармацевта?