Гамилькар Барка и конец карфагенской Сицилии
Гамилькар Барка и конец карфагенской Сицилии
В том же году на Сицилию из Карфагена отправился новый командующий с намерением разрешить тупиковую ситуацию. Гамилькару предназначалось оправдать свое прозвище «Барка» — «молния» или «вспышка». А положение его действительно было незавидное. Карфагеняне удерживали две крепости, вся остальная часть острова принадлежала римлянам и их союзникам. Мало того, ему не хватало войск, и у него совсем не было денег для набора новых наемников. Как заметил один современный историк, «реально Гамилькар должен был думать не о том, как выиграть войну, а о том, как ее не проиграть»{674}.
Гамилькар начал с того, что навел порядок в мятежных войсках, казнив вожаков. Первый его налет у Дрепан римляне отбили, и он переориентировался на менее трудные объекты, чтобы добиться успеха, поднять и свой престиж, и моральный дух солдат. Он даже совершил набег с моря на крайнем юге Италии, выбрав место, где не было римских войск. Истинный дар Гамилькара проявлялся не в бою, в чем он тоже поднаторел, а в мастерстве создавать о себе благоприятное общественное мнение. Он имел дело со значительно превосходящими силами противника, и ему ничего не оставалось, как придерживаться тактики внезапных налетов, хотя именно эта тактика его вполне устраивала, поскольку позволяла наращивать символический капитал героя впечатляющими, но стратегически бесполезными рейдами{675}.
Вернувшись из успешной, но бесплодной экспедиции в Италию, Гамилькар овладел высотами Геркты (как считают большинство историков, речь идет о кряже у Монте-Кастеллацио, располагавшемся западнее Панорма, занятого римлянами){676}. Эти крутые высоты было достаточно легко оборонять, и отсюда открывались доступы и к пресной воде, и к пастбищам, и к морю. Удачный рейд на итальянский материк приободрил воинов, неплохо поживившихся трофейным добром и пленными, и Гамилькар приготовился вести с римлянами затяжную и изнурительную войну по схеме игры в кошки-мышки. Из горного укрытия он совершал молниеносные налеты, расстраивая линии коммуникаций и снабжения и сковывая силы противника. Однако эта стратегия сковывала и войска карфагенян, ограничивая их наступательные возможности. Под командованием Гамилькара карфагеняне не смогли не только завоевать новые территории, но и вернуть утерянные земли. Осознав это, Гамилькар в 244 году покинул высоты Геркты, замыслив осуществить еще более смелое предприятие — отвоевать Эрике.
Под покровом ночи Гамилькар привел свою армию в город и перебил весь римский гарнизон. Гражданское население он депортировал в ближайший город Дрепаны, все еще принадлежавший карфагенянам. Странным образом он даже не попытался захватить римский гарнизон, располагавшийся на вершине горы Эрике. Город, находившийся неподалеку от Дрепан, безусловно, обладал стратегическими преимуществами: с высоты шестисот метров просматривались подходы и с прибрежной равнины, и с моря. Однако эта вроде бы выгодная позиция страдала существенным изъяном: Гамилькар со своим войском оказывался зажатым на горном склоне между римскими контингентами на вершине и в Панорме. Проблему создавало и то, что в его лагерь можно было добраться лишь по единственной узкой и извилистой тропе.
В стратегическом отношении Эрике был так же бесполезен, как и высоты Геркты. Хотя Гамилькар постоянно трепал нервы римлянам, осадившим Дрепаны, он нес потерь не меньше, чем противник. Как всегда, тактика его действий создавала ему образ доблестного и отважного военачальника, но не приносила видимых результатов. Однажды ему даже пришлось запросить у римлян перемирия, чтобы захоронить погибших воинов. Затем последовала попытка тысячного отряда галльских наемников, уставших от затяжной войны, сдать римлянам и Эрике, и карфагенян{677}. Недостаток стратегических преимуществ с лихвой восполнялся ассоциациями с теми блаженными временами, когда карфагеняне господствовали на острове, а не цеплялись, как сейчас, за последние охвостья своего былого величия. Нет для честолюбивого полководца более благородной цели, чем отвоевание города, так долго принадлежавшего карфагенянам и так много значившего для них! Эрике всегда оставался для них священным местом, где веками правила богиня Астарта под опекой своего небожителя Мелькарта.
Однако события развивались не по сценарию Гамилькара. В Риме решили, что гордиев узел может разрубить только возрожденный флот. Казна была бедная, и деньги на постройку кораблей пришлось занимать у частных лиц. Вскоре появилась флотилия из 200 квинквирем, сооруженных по образцу судна Ганнибала Родосца. Намеренно желая обострить конфронтацию, римляне усилили блокаду Лилибея и Дрепан, побуждая карфагенян к более агрессивным действиям. За девять месяцев карфагеняне тоже собрали 250 кораблей. Хотя их флотилия и была многочисленнее, корабли все же были построены на скорую руку, некачественно, а команды — плохо подготовлены. Мало того, флотоводец Ганнон имел репутацию неудачника, потерпев поражения от римлян при Акраганте и Экноме{678}. Карфагеняне спланировали доставить в Сицилию припасы для армии и взять на борт солдат, которые станут корабельными десантниками.
В 241 году флотилия направилась к Эгатским островам у западного побережья Сицилии и остановилась там в ожидании попутного ветра, чтобы пойти в Сицилию. Римляне, зная о передвижении карфагенян, напали на них, когда те собирались начать переход. Впервые римскому флоту не потребовались вороны: он во всем превосходил карфагенян — и по мореходным качествам, и в искусстве ведения морского боя. Карфагенские команды — неадекватно подготовленные, не имевшие в достатке корабельных десантников и управлявшие кораблями, перегруженными припасами, — не выдержали натиска. Римляне потопили 50 карфагенских кораблей, захватили 70 судов вместе с командами, а остальные успели ретироваться{679}.
Поражение поколебало решимость карфагенян, и они запросили мира. Условия, предложенные римлянами в 241 году, были жесткими, но вполне предсказуемыми. Карфагенянам предлагалось совсем уйти из Сицилии, освободить всех римских пленных и выкупить собственных пленников. Лилибей, продержавшийся до конца, сдавался римлянам. Карфаген обязывался выплатить Риму за двадцать лет огромную контрибуцию — 2200 талантов[232]. И Карфаген, и Рим обязывались не вмешиваться в дела союзников друг друга, не набирать солдат и не собирать деньги для возведения общественных зданий на землях друг друга. Когда договор представили для ратификации Народному собранию в Риме, требования были еще больше ужесточены. Размер контрибуции был увеличен до 3200 талантов, причем 1000 талантов подлежали незамедлительной оплате, а остальную сумму разрешалось возместить в течение десяти лет. Карфаген должен был также уйти со всех островов, располагающихся между Сицилией и Северной Африкой[233], хотя за ним сохранялась Сардиния. Карфагенянам, которым в случае продолжения войны угрожало полное банкротство, ничего не оставалось, как согласиться{680}.
Однако существуют свидетельства, указывающие на то, что Карфаген уже строил свое новое будущее без Сицилии. Нехватка ресурсов для дальнейшей войны с Римом объяснялась отчасти тем, что карфагеняне уже вели еще одну войну — с нумидийами в Северной Африке, и намного успешнее. Где-то в сороковых годах III века карфагенский полководец Ганном «Великий» завоевал важный нумидийский город Гекатомпи-лон (современный город Тебесса), находившийся в 260 километрах к юго-западу от Карфагена{681}. Декстер Хойос предположил, что захват Гекатомпила[234] являлся частью кампании территориальной экспансии, проводившейся Ганноном и включавшей также покорение другого значительного нуми-дийского города Сикка, находившегося на юго-западе в 160 километрах{682}. Свидетельствовало ли это о переменах в политических предпочтениях карфагенской правящей элиты или просто отражало победу тех, кто хотел сосредоточиться на завоеваниях в Африке, над теми, кто стремился удержаться в Сицилии?
Безусловно, происходили серьезные изменения в карфагенском земледелии. В III веке значительно выросло и население на материковой части Карфагена, и сельскохозяйственное производство. Основываясь на археологических данных, Джозеф Грин сделал вывод о том, что это стало результатом переселения пунических земледельцев из Сицилии и Сардинии в Северную Африку. Однако есть все основания полагать, что переустройство сельскохозяйственной территории Карфагена было частью общего процесса колонизации, включавшего и военные действия против нумидийцев, поскольку отдельные представители карфагенской элиты поняли: существуют и другие возможности для обогащения и процветания, помимо содержания западных портов на Сицилии{683}.[235]
Торговля между сицилийскими городами нарушилась. Прежде на рынке доминировали местные вина и сельскохозяйственная продукция. Теперь, когда на острове начали хозяйничать римляне, его заполонили товары из Кампании. Тем не менее археология данного периода подтверждает и наличие значительного количества амфор, ввезенных из Карфагена{684}. Похоже, карфагеняне активно экспортировали на остров излишки сельскохозяйственных продуктов. Парадоксальный факт: потеря Сицилии создала условия для того, чтобы карфагеняне с меньшей головной болью извлекали выгоды из связей с островом.
Если не считать трехлетней неуклюжей борьбы за Сиракузы во время Ганнибаловой войны, то можно сказать, что Карфаген никогда больше не пытался утверждать свои интересы на Сицилии. Карфагенянам нанесла поражение армия, не пожелавшая руководствоваться прежними правилами противоборства. Губительные сицилийские войны продолжались почти 130 лет, перемежаясь периодами зыбкого мира, позволявшими Карфагену и Сиракузам провести необходимые реорганизации и усовершенствования. Рим, сумевший интегрировать людские и материальные ресурсы завоеванных земель, повел себя совершенно иначе. Римляне обрели такое могущество, которое позволило им вести военные действия многие десятилетия почти непрерывное лишить сил одно из самых богатых и стойких государств древнего Средиземноморья.
Более того, уже после первого года войны стало ясно, что римляне не согласятся с любым территориальным разделом Сицилии. На смену сиракузцам, предрасположенным к тому, чтобы сохранить стратегический тупиковый паритет, пришел противник бескомпромиссный, настроенный на экспансию и добивавшийся ничего иного, а лишь полного ухода карфагенян с острова. Карфаген же, несмотря на первоначальное превосходство, особенно на море, оказался неспособным адекватно ответить на вызов.