Карфаген: этнический «плавильный котел» Средиземноморья
Карфаген: этнический «плавильный котел» Средиземноморья
В описании Диодором обстоятельств появления в Карфагене культа Деметры и Коры улавливается пристрастие грека. Сицилийские пунийцы давно почитали этих богинь, и, по всей вероятности, их культ пришел в Карфаген из Сицилии[202]. Карфагенянам особенно полюбилась Кора, ее профиль — непременный атрибут карфагенских монет{507}. Вообще образы этих двух богинь были самыми популярными в пуническом мире. Они украшали и терракотовые кадильницы: в лунки их головных уборов укладывались катышки ладана{508}. В IV веке за очень непродолжительное время культ Деметры и Коры распространился по всему пуническому региону Западного Средиземноморья. Он укоренился даже в сельском святилище Дженна Мария на Сардинии, смешавшись с местными божествами{509}. Ясно и то, что вопреки утверждениям Диодора/Тимея мы имеем дело не с репродукцией греческого культа. Перед нами — сплав культурных и религиозных заимствований, сформировавшийся в результате сосуществования на Сицилии различных этносов.
Взять, к примеру, синкретический образ Геракла — Мелькарта, становившийся все более популярным в III веке. Примечательны в данном случае бронзовые удлиненные бритвы с гравировкой (традиционно входившие в пунический комплект погребальных предметов), датирующиеся этим временем и обнаруживаемые археологами при раскопках кладбищ, окружающих Карфаген. Хотя на лезвиях многих бритв в соответствии с левантийской традицией выгравирован Мелькарт в длинной тунике и с боевым двухсторонним топором на плечах, встречаются и иные изображения божества[203]. На одном из них мы видим Геракла со шкурой льва, палицей и охотничьей собакой у ног — классическая иконография героя, присущая греческим городам Южной Италии[204]. Однако, как верно заметил французский историк Серж Лансель, это всего лишь «итализированныи» пунический Мелькарт, поскольку на обратной стороне лезвия изображен Иолай, племянник и спутник Геракла, с веткой колоказии в одной руке и перепелом — в другой{510}. В этом образе воплотилась греческая интерпретация финикийско-пунического ритуала эгерсис. В предании, сохраненном для нас греческим ритором Афинеем, изложившим легенду греческого автора начала IV века Евдокса Книдского, повествуется о том, как «тирскому» умирающему Гераклу его верный друг помогает перенести боль листьями колоказии и возвращает к жизни, дав понюхать жареного перепела{511}. Другая бритва, найденная в Карфагене и датирующаяся III веком, видимо, имеет прямое отношение к Сардинии: на одной стороне лезвия обнаженный Геракл, накинув львиную шкуру, опирается на палицу, а на другой стороне — Цид в плюмаже пронзает копьем преклоненную фигуру с нагрудником и в короткой тунике{512}.
Таким образом, Тимей и другие греко-сицилийские историки, на чьи свидетельства опирается Диодор, не столько доказывают существование непреодолимого антагонизма между греками и пунийцами на Западе, сколько демонстрируют неприязнь к нараставшему политическому, культурному и религиозному согласию и на их родном острове, и по всему Центральному Средиземноморью. У Тимея же одержимость этническим конфликтом между греками и варварами стала результатом его длительного отсутствия на родине и непрерывной смены компромиссов и ориентиров в общественно-политическом климате Сицилии.