Глава IX. Между Орденом и Ордой

В середине 1340-х гг. разобщенность удельных княжеств и ослабление центральной власти в Великом княжестве Литовском достигли угрожающих размеров. Страна не имела сил для продолжения борьбы с крестоносцами, что неминуемо вело к национальной катастрофе. Рыцари, прекрасно осведомленные о происходивших в стане противника процессах, готовились к решительной войне с Литвой. Чтобы обезопасить себя от непредвиденных действий со стороны других соседей, Орден поспешил урегулировать все конфликты. В самом начале сороковых годов крестоносцы Ливонии завершили спор с датчанами из-за Эстонии, выкупив у них город Ревель и прилегающую к нему область. В свою очередь, тевтонские рыцари заключили, как мы уже отмечали, Калишский мирный договор с Казимиром Великим. Одновременно с дипломатическими переговорами рыцари активно вели военные приготовления. Они восстановили разрушенный Гедимином замок Баербург, построили еще более мощные замки Юрбург и Мариенбург, а также приступили к прокладке вдоль литовской границы трех дорог, укрепленных рвами и палисадами[5]. В Германию направлялись специальные послы, которые должны были приглашать для участия в предстоящих боевых действиях так называемых «гостей», и вербовать отряды наемников. Уже в 1344 г. в Пруссию явился первый отряд под началом графа Вильгельма из Голландии, и, совместно с крестоносцами, опустошил приграничную полосу Литвы. В следующем году руководство Ордена ожидало значительно большего прилива желающих принять участие в войне с язычниками.

Перед лицом надвигавшейся опасности необходимы были решительные меры по восстановлению авторитета великого князя и подчинению его власти всех Гедиминовичей. По словам В. Антоновича, «необходимость эту сознали и решались осуществить, по взаимному между собой соглашению, два самые даровитые и могущественные из Гедиминовичей: Ольгерд и Кейстут. Эти два брата выдавались среди многочисленной своей семьи политическим развитием и военными дарованиями и, притом, соединены были, по свидетельству современников, тесной дружбой». Немалую роль в добрых отношениях между Ольгердом и Кейстутом видимо играло и то обстоятельство, что они были рождены от одной матери, тогда как Евнут приходился им сводным братом. К тому же Евнут, под воздействием сблизившегося с ним Наримунта, проявлял склонность к православию, тогда как Ольгерд и Кейстут твердо придерживались язычества.

Установленный Гедимином порядок наследования власти оказался слишком уязвимым, и был разрушен в результате заговора, осуществленного Ольгердом и Кейстутом. В начале 1343 г. Кейстут внезапным ударом овладел Вильно. Евнут был свергнут с литовского престола, и, опасаясь за свою жизнь, бежал в Москву, где принял православие под именем Ивана. Очевидно, он стал первым из высшей знати Великого княжества Литовского, который искал убежища во Владимиро-Суздальском, а затем в Московском княжестве. Но, в отличие от своих последователей, Евнут, не желавший, чтобы его имя использовалось против Литвы, пробыл в Московии недолго. Бывший великий князь вернулся на родину, и, отказавшись от претензий на верховную власть, получил во владение Заславль и некоторые земли на Волыни. В большой политике он более не участвовал. Прощен был и Наримунт, единственный из братьев, выступивший против смещения Евнута и скрывавшийся некоторое время у татар.

После переворота Кейстут признал великим литовским князем старшего по возрасту Ольгерда. Однако от реального участия в государственных делах Кейстут отстранен не был. На всем протяжении тридцатидвухлетнего периода правления Ольгерда братья действовали как соправители, заключив, по словам В. Антоновича, между собой договор, который летописи передают только в общих чертах. Главные условия договора «состояли в следующем: все братья должны повиноваться Ольгерду, как великому князю и верховному распорядителю их уделов; Ольгерд и Кейстут обязаны сохранять между собой тесный союз и дружбу; в случае приобретения общими силами новых земель или городов, они обязаны делить их поровну». Кроме того, Ольгерд и Кейстут разделили страну таким образом, что каждый из них имел свою сферу ответственности. Делалось это в целях более последовательного осуществления политики по двум решающим для Литвы направлениям — противостоянию натиску Немецкого ордена и присоединению земель Руси на юге и востоке.

Великий князь Ольгерд (Альгердас), которому в момент захвата власти было около сорока лет, взял под свой контроль восточную часть страны с центром в Вильно. Под его управлением находились города Вилькомир, Утяна, Керново, Медники, Крево и Ошмяны. Позднее к этой области присоединились Слоним, а также Минск, где угасла династия местных князей. На договорных началах под контролем Ольгерда находилась вотчина его второй жены Марии — Витебское княжество, а также Полоцк, в котором после смерти Наримунта стал княжить сын Ольгерда Вингольт-Андрей. В остальных уделах восточной части Великого княжества Литовского правили местные князья Рюриковичи, признававшие себя вассалами Ольгерда. Князь Кейстут (Кестутис), основной задачей которого являлась оборона от крестоносцев на Немане, контролировал западную часть страны. Ему подчинялись Жемайтия, города Каунас, Пуня, Гродно, Волковыск, Берестье и земли Подляшья. Вассалом Кейстута стал и правивший на Волыни Любарт. Центром владений Кейстута стал Тракай, признанный Ольгердом вотчиной брата и его наследников.

Новые правители Литвы в значительной мере отличались друг от друга по складу характеров и наклонностям, что ничуть не мешало им действовать слаженно, дополняя друг друга и представляя в совокупности все качества, необходимые для эффективного управления государством. Известный уже нам М. Стрыйковский дает самую лестную характеристику этим государям-воинам: «Братья Ольгерд и Кейстут превосходили других воспитанием, нравом, статностью, прирожденным рыцарским мужеством и многими другими знатными качествами…» Безусловно, оба брата в полной мере оправдывали даваемые им восторженные отзывы и заслуживают самого серьезного и обстоятельного рассказа об их жизни и деятельности. Но в силу того, что из двух соправителей великим князем стал все-таки Ольгерд, и именно с его именем связано дальнейшее освобождение украинских территорий от монгольского ига, уделим основное внимание этому герою.

* * *

В отличие от многих других политических деятелей прошлого, описания которых до наших дней не дошли, историки располагают словесным портретом князя Ольгерда, составленным побывавшим в Вильно рыцарем-крестоносцем: «Князь имеет величественный вид: лицо его румяно, продолговато, нос выдающийся, глаза голубые, очень выразительные, брови густые, светлые, волосы и борода светлорусые с проседью, лоб высокий, чело лысое; он росту выше среднего, ни толст, ни худощав, говорит голосом громким, внятным и приятным; он ездит прекрасно верхом, но ходит прихрамывая на правую ногу, потому обыкновенно опирается на трость или на отрока; по-немецки понимает отлично и может свободно объясняться, однако же всегда говорит с нами через переводчиков».

Имея столь величественную внешность, Ольгерд обладал выдающимися политическими и человеческими качествами. По свидетельству современников, великий литовский князь умел заключать выгодные союзы и удачно выбирал время для реализации своих планов, точно определяя при этом свои политические цели. Крайне сдержанный и предусмотрительный, Ольгерд отличался умением сохранять в непроницаемой тайне свои политические и военные планы. В этой связи небезынтересно вспомнить о тех характеристиках, которые давали князю Ольгерду летописи северо-восточных княжеств Руси, не раз вступавших в столкновения с войсками литовского князя. Награждая его чаще всего такими эпитетами как «зловерный, безбожный, льстивый», летописи вместе с тем отмечали, что «…сей же Ольгерд премудр бе зело, и многими языки глаголаше, и превзыде саном и властью паче всех» и добавляли, что он «не столько силою, елико мудростью воеваше. И бысть от него страх на всех, и превзыде княжением и богатством». Особое впечатление на северо-восточных летописцев произвело то, что князь «пиянства отвращашеся: вина, и пива, и меда, и всякого пития пиянственного не пияше, отнюдь бо ненавидяще пиянство, и велико воздержание имяше во всем», а потому «прилежаше о державе своей всегда день и нощь».

Отмеченные европейскими хронистами и летописцами Руси черты характера Ольгерда сами по себе значили бы не так много, если бы князь не обладал еще одним, важнейшим, свойством — он был прирожденным повелителем. Выросший при дворе своего великого отца, впитавший от Гедимина жажду великих замыслов и страсть к их безусловной реализации, князь Ольгерд осознавал свою принадлежность к очень узкому кругу лиц, правивших этим миром. Это осознание своей избранности вознесло князя на высшую ступень власти, наделив одновременно уверенностью в том, что как представитель европейской правящей элиты он должен избавлять ее от людей случайных, недостойных, в силу своего низкого происхождения, занимать трон. Уверенность в праве решать, кто может подниматься к вершинам власти, а кто не смеет на это даже надеяться, была в князе так велика, что иногда вступала в противоречие с политическими интересами Великого княжества. В своем «Очерке истории Великого княжества Литовского до смерти Великого князя Ольгерда» В. Антонович приводит красноречивый эпизод, как нельзя лучше характеризующий данное свойство личности князя Ольгерда.

В 1343 г., во время передачи Ордену датскими властями эстонских владений, эсты, давно тяготившиеся иноземным господством, подняли восстание, охватившее всю Эстландию, а также земли ливов и латышей. После изгнания из стран чужеземцев, местные племена выбрали из своей среды князей. С большим трудом ливонский магистр Бурхард фон Дрейлевен сумел усмирить восстание в Эстландии, на очереди были непокорные ливы и латыши, но в 1345 г. в Ливонию вторглось литовское войско во главе с Ольгердом. Здесь, по сообщениям немецких хронистов, в лагерь Ольгерда явился избранный латышами князь, и предложил оказать помощь для покорения всей страны. Объединение литовских войск с силами восставших, конечно, усилило бы позиции Великого княжества в борьбе с крестоносцами, но оказалось, что для Ольгерда это было не самым существенным обстоятельством. В разговоре с новоявленным латышским князем Ольгерд поинтересовался, что повстанцы намерены сделать с магистром Ливонского ордена. Узнав, что латыши намерены изгнать магистра и всех немцев из своей страны, Ольгерд в гневе вскричал: «Не тебе, холоп, княжить в этой стране!» — и приказал отрубить доверчивому латышу голову под стенами замка Сегевольд. Затем, собрав богатую добычу, князь возвратился домой. Крестоносцы расправились с оставленными на произвол судьбы восставшими, а Великое княжество Литовское лишилось союзников в войне с Орденом, которых князь Ольгерд безуспешно искал в иных краях.

* * *

Взяв власть, Ольгерд стал принимать спешные меры по отражению нового крестового похода против Великого княжества, форсированная подготовка к которому развернулась в порабощенной тевтонами Пруссии. В предстоящей в 1345 г. военной экспедиции должны были участвовать около двухсот более и менее крупных европейских правителей, среди них: король Чехии Иоанн, его сын Карл Люксембургский (будущий император Карл V), венгерский король Людовик Анжуйский, голландский граф Вильгельм, герцог Бургундский и князья Священной Римской империи. Из всех крестовых походов против языческой Литвы этот задумывался как самый внушительный. В поисках помощи против огромной армии крестоносцев великий князь Ольгерд обратился к хану Джанибеку. В Золотую Орду было отправлено посольство во главе с Кориатом Гедиминовичем и его сыном Эйкшей. Но по прибытию в Сарай литовское посольство оказалось в крайне неприятной ситуации: хан военной помощи Великому княжеству не оказал, а послов задержал. Затем Кориат и его спутники были переданы татарами московскому князю Семену Гордому, чьи интриги при ханской ставке и привели к задержанию литовского посольства.

Объясняя причины неожиданного враждебного выпада против Литвы московского князя, российские историки пишут, что Ольгерд просил помощи у татар для нападения на владения Семена Гордого. Их сообщения строятся на известиях Никоновской и Воскресенской летописей о том, что «…того же лета князь великий Литовский Олгерд посла в орду к царю Чженибеку брата своего Корияда просити себе помощи на великого князя Семена. Слышав же то великий князь Семен, и посла своих киличеев… ко царю жаловатися на Олгерда. Слышав же царь от послов великого князя, яко Олгерд с братиею улус его, отчину князя великого испустощили, и выдаст царь послом великого князя братью Олгердову, князей Литовских».

Это заявление летописцев, а следом за ними и российских историков, представляется нам крайне странным. Для того, чтобы покарать своего верного раба Семена или просто учинить набег на его владения без всякой на то причины, хан Золотой Орды не нуждался в предложениях со стороны Великого княжества Литовского. Отношения с Москвой были внутренним делом Орды, и просить помощи у татарского царя, чтобы напасть на его подданных, было занятием не только бессмысленным, но и опасным: нарушались собственные права хана грабить подвластные ему земли. Вряд ли кто-нибудь из правителей того времени не понимал такой простой истины, и посольство Ольгерда в Золотую Орду угрожать интересам московского князя вряд ли могло. Очевидно, затеянная Семеном Гордым интрига была направлена совсем не на то, чтобы предотвратить мнимый совместный поход Литвы и Орды против его княжества — в нереальности такого замысла московский князь мог быть абсолютно уверен.

В то же время цель Семена Гордого отговорить хана Джанибека от помощи Литве против крестоносцев проста и понятна: подставить князя Ольгерда под удар Ордена и таким способом максимально ослабить Великое княжество Литовское. В таком развитии событий в равной мере были заинтересованы и Сарай, и Москва. Получив ярлык на правление в 1340 г. после смерти своего отца Ивана Калиты, Семен Гордый проявил себя искушенным политиком. За тринадцать лет его правления Московское княжество почти не воевало, но влияние князя продолжало расти. После покорения Тверского княжества Москва была намерена подчинить своей власти все граничащие с ней земли. Однако в лице Великого княжества Литовского московские повелители не без основания видели силу, способную помешать их далеко идущим намерениям, и с которой рано или поздно придется вступить в единоборство. В свое время Иван Калита не решился открыто выступить против Литвы и даже согласился на брак княжича Семена с дочерью Гедимина. Но его сын, опираясь на накопленные отцом финансовые и административные ресурсы, был готов начать противодействие экспансии Литвы, и переданные ханом пленные послы должны были сыграть в этой борьбе роль заложников. К тому же в 1345 г. жена князя Семена Анна, являвшаяся родной сестрой литовского государя, умерла, и семейные отношения более не мешали потенциальным противникам вступить в противоборство.

Однако удачно разыгранная Семеном Гордым интрига на сей раз результата не дала. Помощь в борьбе с тевтонами, которую князь Ольгерд рассчитывал получить в Орде, литовцам не понадобилась. Выступившее в поход пышное европейское войско завязло в принеманских болотах. Литовцы распустили слух о скором вторжении в Самбию, и крестоносцы повернули назад, чтобы защитить свою землю. Время шло, литовцы не появлялись, высокородные гости скучали и не желали подчиняться общему руководству. В конце концов мощное войско распалось, и грозный крестовый поход кончился полным провалом. Участвовавшие в экспедиции коронованные особы, знатные «гости» и высшие сановники Ордена быстро нашли виновного, возложив всю ответственность за неудачу на магистра Людольфа Кенига. Имевший многолетние заслуги магистр был отстранен от должности, признан сумасшедшим и заключен в замок, где вскоре и скончался.

Так, благодаря счастливому стечению обстоятельств и умелому использованию слухов, или, в переводе на современный язык, «средств информационной войны», великий литовский князь получил передышку, необходимую ему для укрепления вооруженных сил страны. Послы же Ольгерда оставались «в гостях» у московского князя в течение последующих шести лет. В этом контексте особенно занимательным является вывод Ф. М. Шабульдо о том, что известие летописей об обстоятельствах их задержания скрывает явно дружественную Литве цель московской миссии в Орде. Хороша дружба, за которую послам Ольгерда пришлось заплатить длительным заключением.

* * *

Укрепление центральной власти в Великом княжестве Литовском незамедлительно сказалось на положении в Галицко-Волынском княжестве. Прежде всего Любарт избавился от двоевластия в своих землях. Последним документом, упоминающим о Дмитрии Дядько, является письмо венгерского короля Людовика Анжуйского от 20 мая 1344 г., адресованное старосте Руской земли. В письме Людовик, величая Дядько «управителем русинов», одновременно называл его «верным своим мужем», что свидетельствовало о признании Галичиной вассальной зависимости от венгерского короля. Такая «многовекторная» политика Дмитрия Дядько более Литву не устраивала, и боярское правление в Червоной Руси было ликвидировано. Как именно это произошло, и какова была дальнейшая судьба «управителя или старосты Руской земли» — источники не сообщают, но распространение в то время власти князя Любарта на Галичину является несомненным. Подтверждается оно грамотой византийского императора Иоанна VI Кантакузена, датированной сентябрем 1347 г. В адресованной «благороднейшему князю владимирскому» грамоте, император известил Любарта о принятом им совместно с патриаршим собором решении упразднить Галицкую митрополию, и просил содействовать исполнению данного решения. Письма аналогичного содержания император направил и непосредственным инициаторам присоединения галицко-волынских епископств к Киевской митрополии — митрополиту Феогносту и московскому князю Семену Гордому.

Объясняя причины восстановления единой митрополии, Кантакузен, подразумевая своих предшественников на троне, писал: «Хотя по временам некоторые и покушались нарушить этот порядок, но им не удалось до конца довести свое намерение, ибо вслед за таким покушением дела опять приходили в прежнее обычное состояние…» Помимо ликвидации Галицкой митрополии, Иоанн VI Кантакузен своим хризовулом ввел титул «митрополит Киевский и всея Руси». Так родилась формула, подчеркивавшая в момент своего появления, что власть Киевского митрополита, фактически находившегося в Москве, вновь распространилась на все православные епископства Руси независимо от их государственной принадлежности. Значительно позднее вторая часть титула православного иерарха — «всея Руси» — будет позаимствована светской властью, желавшей с ее помощью задекларировать свои внешнеполитические амбиции.

Адресованная князю Любарту грамота византийского императора засвидетельствовала два очень важных для нашего повествования факта. Прежде всего, обращаясь к Любарту за содействием в проведении церковной реорганизации в Галичине, Иоанн Кантакузен ничуть не сомневался в том, что эта территория подчиняется именно ему. И второй, не менее существенный, аспект заключается в том, что настойчиво проводимая митрополитом Феогностом линия по ликвидации иных православных митрополий одержала верх. Сосредоточив вновь в своих руках нити управления всеми православными епископствами Руси, Москва одержала несомненную и очень важную победу, позволявшую ей влиять на ситуацию внутри Великого княжества Литовского.

Очевидно, существенную роль в этом достижении московской дипломатии сыграло влияние самого князя Семена, которое он приобрел в Константинополе благодаря щедрым подношениям. Каким образом при константинопольских дворах следует решать сложные проблемы, Семен Гордый знал очень хорошо, так как незадолго до этого с помощью патриарха решил щекотливую проблему собственной женитьбы. Весной 1347 г. князь Семен женился на Марии, дочери трагически погибшего по доносу Ивана Калиты тверского князя Александра. Безусловно, брак этот носил политический характер, с его помощью Москва хотела окончательно прибрать к рукам наследие тверских князей. Но возникло препятствие: у князя это был третий брак, что противоречило церковным канонам. Митрополит Феогност, ранее безропотно смирившийся с расторжением второго брака Семена, на этот раз проявил твердость: не только отказался благословить брак, но, как пишет летописец, и «церкви затвори». Князя Семена отказ митрополита и заведомое нарушение христианских канонов не остановили и, отправив богатые дары в Константинополь, он без проволочек получил благословение непосредственно от патриарха.

Какой-либо заметной реакции Великого княжества Литовского на ликвидацию Галицкой митрополии, равно как и на предыдущее упразднение Литовской митрополии, не последовало. Можно было бы предположить, что Гедиминовичи недооценивали силу и значение Киевской митрополии, сумевшей восстановить единую организационную структуру и вновь распространившей свое влияние на все земли Руси. Характеризуя степень влияния церкви в те времена, Ф. М. Шабульдо обоснованно замечает, что в условиях раздробленности частей бывшей Киевской державы по различным государствам «православная церковь приобретала значение мощного орудия идеологического воздействия на народные массы на всем пространстве восточнославянской территории…» Пренебрегать таким воздействием было крайне опасно, и дальнейшие события показали, что это отчетливо понималось не только в Москве, но и в Вильно. От идеи независимой Литовской митрополии новые правители Великого княжества не отказались, однако реализовать ее они намеревались иным путем, не цепляясь за прежние организационные формы. К практическим действиям в этом направлении они приступят через несколько лет, а пока внимание князей Ольгерда и Кейстута было сосредоточено на восстановлении военно-стратегического паритета с Немецким орденом.

* * *

Основное значение в борьбе с крестоносцами Литва по-прежнему придавала обороне на Немане. Но пассивное пребывание в замках в ожидании очередного нападения тевтонов не могло обеспечить перелом в противоборстве с Орденом, и князь Ольгерд стремился перенести военные действия на территорию противника. В феврале 1347 г. совместно с Кейстутом он совершил рейд по землям Пруссии, захватив при этом множество пленных. Весной того же года, введя в заблуждение пограничную стражу крестоносцев, литовцы выполнили то, что обещали еще два года назад — опустошили Самбию. Через несколько месяцев князь Кейстут вновь напал на земли тевтонов, и разгромил небольшое соединение рыцарей. Эти победы, свидетельствовавшие об Улучшении организованности и вооружения литовского войска, сыграли и негативную роль, придав его командирам излишнюю самоуверенность.

На великого магистра Ордена Генриха Дусмера эти рядовые нападения Литвы впечатления не произвели, и он методично продолжал наращивать силы для нового крупного вторжения. Зимой 1348 г. в Пруссию прибыли английские и французские рыцари, были собраны воедино собственные силы тевтонов. Как полагает Э. Гудавичюс, хронисты преувеличивают, говоря о сорока тысячах воинов, но это действительно было огромное войско. В конце января армия крестоносцев под командованием маршала Зигфрида Дагенфельда и великого комтура Винриха фон Книпроде вторглась в Литву. Несколькими колоннами крестоносцы, оставив позади себя Каунас, растеклись по низовьям Немана.

Нападение Ордена совпало с давно готовившимся походом литовцев. Кроме княжеских хоругвей, Ольгерд привлек полки из Владимира, Берестья, Полоцка, Витебска, Смоленска и Пскова. Отныне воинские подразделения, набранные на будущих украинских территориях, станут неотъемлемой частью литовской армии и будут участвовать во всех ее военных кампаниях. Вместе с тем, исследователи обращают внимание на отсутствие среди литовских войск киевской дружины, что дает дополнительные основания утверждать, что к концу 1340-х гг. Киевщина в состав Великого княжества Литовского еще не входила.

Войска Великого княжества во главе с Ольгердом и Кейстутом преградили рыцарям дорогу на Тракай. Тевтоны, обремененные к тому времени изрядной добычей, начали отступление. 2 февраля литовцы и русины настигли их у реки Стреве и, увлекшись преследованием неприятеля, увязли в болоте. «Естественная преграда, — пишет Гудавичюс, — столь часто выручавшая их, стала на сей раз гибельной. Руководство Ордена сумело перегруппировать силы, немцы контратаковали и оттеснили литовцев на речной лед, который не выдержал веса воинов и начал трескаться». Войска Великого княжества охватила паника, и, понеся большие потери, они обратились в бегство. Тевтоны не стали преследовать бежавшего противника и тоже отступили.

Потери Литвы в этой битве источники оценивают по-разному. В отчете из Кенигсбергского архива говорится, что литовцев «…полегло 1000 и из 20 000 спаслись немногие, взято 800 или около того». Ян Длугош исчислял потери литовцев в двадцать две тысячи человек, а современник события Иоанн Витодуран из Цюриха писал, что в битве на р. Стреве погибло сорок тысяч литовцев. Как предполагает В. Антонович, последняя цифра является явно завышенной, так как крестоносцы, желая сгладить неблагоприятное впечатление, произведенное в Европе неудачей 1345 г., умышленно придавали битве на Стреве преувеличенное значение. Преувеличенные масштабы придавали этому сражению и европейские хронисты, писавшие на основании слухов, исходивших от крестоносцев. Тем не менее, потери литовской стороны были велики. О крайнем ожесточении битвы говорит уже то, что в ней погиб князь Наримунт, а у крестоносцев пали комтур Данцига, войт Самбийского епископства и 50 отборных воинов, состоявших при главном знамени Ордена.

* * *

Помимо людских потерь поражение на р. Стреве имело для Великого княжества Литовского много иных негативных последствий. Удручающий психологический эффект, вызванный этим разгромом внутри страны, был дополнительно усилен нападением Ливонского ордена, который в середине февраля того же года безнаказанно разорил Жемайтию. От псковичей и смолян, бившихся вместе с литовскими войсками на реке Стреве, о поражении узнали в северо-восточных землях Руси. Настроения в Пскове изменились не в пользу Литвы, и после гибели в бою с ливонцами князя Юрия Витовтовича, горожане отказались принять предложенного Ольгердом нового наместника.

Но самый сильный удар нанесло Польское королевство. Король Казимир, узнав о громком поражении князя Ольгерда на реке Стреве, решил, что наступил благоприятный момент для возобновления спора о Галицко-Волынском княжестве. Осенью 1349 г. поляки, получив помощь от короля Венгрии и татар, предприняли масштабный поход не только в Галичину, но и на Волынь. Преодолев сопротивление гарнизонов пограничных замков, войска польского короля захватили города Львов, Белз, Владимир, Холм, Ратна, а также относившиеся к владениям Кейстута Подляшье и Берестье. Вассальную присягу Казимиру принес князь Теребовли Александр Кориатович. Как отмечает В. Антонович, «…сопротивление полякам оказал только один город, Холм, другие же города, как можно полагать… не были укреплены и потому заняты были Казимиром без боя». Сам князь Любарт укрылся в хорошо защищенном Луцке. Остался за ним и неприступный Кременец.

Положение становилось угрожающим: Великое княжество Литовское теряло огромную территорию, которую литовцы уже считали своей. На помощь Любарту срочно пришли хоругви Ольгерда, Кейстута, других братьев, а также пинских князей. Вмешательство главных сил Великого княжества изменило ситуацию: опытные войска старших Гедиминовичей умели брать замки и покорять обширные пространства. В августе 1350 г. поляки были выбиты из Владимира, Берестейщины, Белзкой и Холмской земель, а замки, к постройке которых приступил Казимир, разрушены. Литовские войска вошли во Львов и опустошили прилегающую к городу область. Однако из других галицких городов вытеснить гарнизоны Казимира не удалось. Неприятным итогом этой войны стало также пленение поляками князя Любарта.

В конечном счете закрепиться в Галичине литовцы не смогли. Результаты военных действий 1349–1350 гг. показали, что Литве легче удерживать Волынь, а Польше — Червоную Русь. Галичане сопротивления полякам более не оказывали. Силы, некогда выдвинувшие Дмитрия Дядько и мужественно защищавшие свои земли в 1340 г., были обезглавлены. Оказавшись между двух огней, Галичина, по выражению М. Грушевского, больше «не видела возможности защищаться своими силами и скоро сложила оружие, не имея надежды отстоять себя». Войны за Галицко-Волынское княжество еще не были завершены, но уже произошел его фактический раздел между Великим княжеством Литовским и Польским королевством. Основанное 150 лет назад великим князем Романом карпатское государство русинов прекратило свое существование. Волынская и Берестейская земли отныне признавались династической собственностью Гедиминовичей, а на Галичину распространилась власть польского монарха.

Вместе с тем, установление власти Литвы над Волынью, а Польши — над Червоной Русью совершенно не означало освобождения этих территорий от верховной власти Золотой Орды. Литовский князь Любарт и польский король Казимир, перераспределяя между собой земли русинов, на сюзеренитет хана над данными регионами не покушались. Дань из Владимира, Луцка, Берестья, так же как из присоединенных ранее Пинска и Витебска, по-прежнему поступала в ханскую казну, правда, в несколько уменьшенных размерах. Великое княжество Литовское было вынуждено пойти на этот компромисс, так как не могло себе позволить вести войну с ордынцами в то время, когда крестоносцы усиливали свой натиск. Для сбора дани в Литве даже ввели специальный налог, так называемую «ордынщину», который был возложен не только на присоединенные территории, но и на собственно литовские земли. В некоторых случаях «ордынщина» шла не только на уплату дани татарам, но и на покрытие расходов великокняжеской казны, связанных с поддержанием мира с Золотой Ордой: оплату посольств, подарки ханам и взятки их окружению. Такую же дань ордынцам до 1357 г. выплачивал с Галицкой земли и король Казимир, за что его укорял в своих посланиях папа Римский Иннокентий V.

Несколько опережая события, отметим, что с Волынской земли дань в Орду поступала вплоть до конца XIV столетия. Позднее литовские князья начали целиком оставлять этот налог себе, но его старинное название — «ордынщина» — сохранилось.

* * *

Утратив большую часть захваченных в 1340 г. территорий, король Казимир обратился за помощью к своему племяннику Людовику Анжуйскому, сменившему на венгерском престоле своего отца Карла-Роберта. Венгерский король также имел наследственные права на Галицкое княжество, и по заключенному в 1330 г. соглашению два монарха договорились действовать сообща. При этом король Казимир признал право Венгрии на Галичину с условием, что будет пожизненно владеть этими землями, а после его смерти Червоная Русь отойдет к венгерской короне. Таким образом, овладение польскими войсками Галичиной совсем не означало ее включения в состав Польского королевства, поскольку Червоная Русь приобрела статус отдельной политикоадминистративной единицы. Впрочем, это не помешало полякам сразу после завоевания Галичины развернуть на ее территории активную колонизационную деятельность. Отбирая у поддерживавших ранее Любарта бояр доходные должности, а иногда и поместья, король Казимир раздавал земельные пожалования польскому рыцарству, призывал в галицкие города немцев, предоставляя им различные льготы. В это же время началась и торговая экспансия городов Малой Польши на Галицкую землю.

Достигнутые договоренности Казимир и Людовик реализовали на следующий год. Объединенные польско-венгерские войска, которыми из-за болезни дяди командовал король Людовик, нанесли тяжелое поражение литовскому войску; был пленен князь Кейстут. В общей сложности польско-венгерские войска предприняли несколько походов, но сведений о них сохранилось немного. По словам М. Грушевского, одним из заметных эпизодов той кампании является героическая оборона Белза в 1352 г. Поправившийся к тому времени Казимир и Людовик подступили к городу и послали его воеводе предложение сдаться. Воевода целую неделю тянул переговоры, а тем временем, пишет украинский историк, «…укреплял на глазах королей свой замок, между прочим, пустил воду в окружавшие замок рвы, так что она окружила его со всех сторон. В конце концов заявил, что сдаться не согласен. Казимир и Людовик попробовали взять замок приступом, но потерпели неудачу. С раннего утра до полудня польское и венгерское войско, по горло стоя в холодной проточной воде, наполнявшей рвы, пыталось ворваться в замок, потеряло много людей — был убит племянник короля Людовика, и сам Людовик получил такой удар по голове, что упал с коня и едва не погиб, — но, в конце концов, вынуждено было отступить». В тот же год между воющими сторонами было подписано перемирие на два года.

В результате этой войны Любарт сохранил за собой Луцк и Владимир, а Львов, Холм и Галич остались за Польским королевством. В отношении Белза было достигнуто компромиссное решение: здесь стал княжить сын Наримунта Юрий, принявший вассалитет сразу от трех стран — Литвы, Польши и Венгрии. Боброцкий удел получил один из младших Кориатовичей — Дмитрий. Князь Кейстут в присутствии польского и венгерского королей принес присягу, что не поднимет больше меча против Польской Короны, после чего был отпущен на свободу. Любарт дать такого обещания своим противникам не мог, и для обретения свободы ему пришлось внести выкуп. Верховную власть над Подольем удержала Золотая Орда, представители которой выступили посредниками на переговорах.

Произведя очередной раздел галицко-волынских земель, король Казимир и литовские князья подписали в 1352 г. договор, подтверждавший их права на занятые территории Червоной Руси. Определив приобретения каждой из сторон как «Русь, што Литвы слушает» и «Русь, што короля слушает», договор зафиксировал ряд обязательств поляков и литовцев, в том числе и «городов оу Роускои земли новых не ставити». Говорится в соглашении и о том, что делать «аже побегает русин а любо руска». Впереди было еще четверть столетия борьбы за Галичину и Волынь, но отныне для потерявших свою государственную самостоятельность русинов порядки устанавливали повелители победивших держав.

По истечении в 1356 г. двухлетнего срока перемирия боевые действия возобновились. Из письма Казимира к гофмейстеру Тевтонского ордена Книпроде известно, что на стороне поляков в боевых действиях участвовали «семь татарских князей со множеством людей», которым король направил «особую дань за набег». В ходе войны, как сообщает В. Антонович, Любарту удалось взять Галич, но удержать город он не смог, а потому, разрушив замок и ограбив купцов, отступил на Волынь. В течение последующих десяти лет сведения о военных походах как с той, так и с другой стороны отсутствуют. В тот период владения Великого княжества Литовского и Польского королевства на территории Галичины и Волыни оставались без изменений.

* * *

Поражением Великого княжества Литовского на реке Стреве и неудачами в затянувшейся войне с Польским королевством решила воспользоваться и Москва. В 1351 г. московское войско осадило Смоленск. В лагерь осаждавших прибыли литовские посланники с дарами, и, как пишет Э. Гудавичюс, «…подобного вежливого предупреждения хватило, чтобы москвичи повернули назад». Однако военные поражения последних лет требовали от князя Ольгерда иметь надежный тыл хотя бы с одной стороны, и он вступил в переговоры с московским правителем. Зашла речь и о переданных Москве ханом Джанибеком послах, удерживаемых Семеном Гордым около шести лет. За большой выкуп и обещание Ольгерда не претендовать на Верховские княжества по реке Оке московский князь согласился выпустить на волю Кориата и его спутников. Соглашение между Вильно и Москвой было скреплено браком овдовевшего Ольгерда с Ульяной — родной сестрой жены Семена Гордого. Этот брак великого литовского князя интересен скрытым за ним подтекстом: жена Ольгерда, как и жена Семена, были дочерьми тверского князя Александра. Переговоры о возможности такого брака литовский государь вел с митрополитом Феогностом с 1349 г., и после свадьбы с Ульяной получил равное с московским князем право защищать интересы оставшихся в живых членов семьи Александра Тверского.

Урегулировав отношения с московским князем, Ольгерд тем не менее не был намерен оставлять в руках свояка возможность влиять на православных подданных Литвы. В начале 1350-х гг. он начинает сложную дипломатическую интригу, целью которой было создание отдельной православной митрополии для Великого княжества Литовского. В 1352 г., еще при жизни враждебного ему митрополита Феогноста, князь Ольгерд обратился в Константинопольскую патриархию с просьбой назначить митрополитом его кандидата — Феодорита. Получив от патриарха Филофея отказ, Феодорит отправился в Тырново, где патриарх отделившейся от Константинополя Болгарской православной церкви рукоположил его в митрополиты не только Литвы, но и всех остальных земель Руси.

Константинопольский патриарх, естественно, Феодорита не признал и вокруг двух митрополитов «всея Руси» завязались сложные дипломатические переговоры. В поисках компромисса князь Ольгерд отказался от поддержки Феодорита и выдвинул иную кандидатуру — родственника своей жены Ульяны, тверского иеромонаха Романа. Новый литовский кандидат также поддержки в Константинополе не нашел, — и после смерти от чумы митрополита Феогноста патриарх Филофей назначил на Киевскую митрополичью кафедру московского кандидата Алексия. Теперь уже Ольгерд, оскорбленный отказами на его предложения, не признал нового Киевского митрополита, что исключало возможность появления Алексия в литовских владениях. Казалось, ситуация зашла в тупик.

Но вскоре Константинопольским патриархом стал более благосклонный к князю Ольгерду Каллиста. Хитроумные греки, не желая терять контроль над населенными православными верующими территориями, предложили следующий вариант: за Алексием оставалась Киевская митрополия, а кандидат Ольгерда Роман получал воссоздаваемую Литовскую митрополию с включением в ее состав полоцкой и туровской епархий. Центром Литовской митрополии должен был стать Новогрудок, а Киев оставался под властью проживавшего в Москве Алексия, сохранявшего, таким образом, свое название Киевский. Позднее, в грамоте от 1364 г., патриарх Каллиста объяснял причины восстановления Литовской митрополии следующим образом: «Опасаясь, чтобы не случилось что-нибудь неожиданное, могущее подвергнуть тот многолюдный народ душевной опасности и совершенно отторгнуть его от священного тела церкви, поставил посланного оттуда и признанного достойным в митрополиты той страны, согласно с желанием ее народа, с местными нуждами и видами упомянутого князя».

Иного мнения придерживался составитель «Жития» митрополита Алексия, усматривавший причину появления двух архиереев во взяточничестве, процветавшем в Константинополе: «Ради сребролюбия… поставлен бысть тогда другой митрополит на Русь именем Роман». Эту причину подтверждает и современник тех событий, византийский историк Никифор Тригора, правда, обвиняя в подкупе патриарха и императора Алексия, а не Романа, который отличался глубокой набожностью и порядочностью. По словам этого историка, князь Ольгерд даже соглашался принять православие, лишь бы патриарх посвятил Романа и вернул Киеву статус митрополичьей резиденции. Когда же в дело вмешался Алексий — человек коварный и порочный, взятками проторивший себе путь к митрополичьему сану — Ольгерд полностью утратил веру в христианство, заявив, что лучше поклоняться огню, чем демону корыстолюбия.

Безусловно, предлагаемый патриархом компромисс не полностью отвечал чаяниям великого литовского князя, но отдельная православная митрополия могла нейтрализовать церковно-политическое влияние Москвы, и Ольгерд согласился. Конфликт был разрешен, и в 1334 г. по решению патриаршего собора разделение Киевской митрополии на две самостоятельные церковные организации стало свершившимся фактом. Тогда же было принято решение о преобразовании Владимирского-на-Клязьме епископства в место «постоянного пребывания и вечного покоя» Киевских митрополитов. К тому времени реальный перенос центра Киевской митрополии во Владимиро-Суздальское княжество был уже давно свершившимся фактом, и патриархия, освящая давние самовольные действия митрополита Максима, старалась таким способом смягчить удар, нанесенный интересам его преемников.

О том, какое впечатление на верующих Руси произвело очередное поставление двух митрополитов, и об отношениях, сложившихся между Романом и Алексием, можно судить по известию из Рогожской летописи. Под 1354 г. в ней значится: «Того же лета мятеж сотворишется, чего то не бывало преже сего: в Царегороде от патриарха поставлени быша два митрополита на всю Рускую землю Алексей да Роман. И бышет межи их нелюбие велико». Для «нелюбия великого» между двумя архиереями были все основания, поскольку каноническая территория и доходы новой митрополии создавались за счет епархий, подчинявшихся ранее митрополиту Алексию.

Никак не способствовало улучшению взаимопонимания между архиереями и то, что через некоторое время к Литовской митрополии дополнительно присоединились владимирское (на Волыни), луцкое, холмское, галицкое и перемышльское епископства. Значительную сумятицу в отношения между митрополичьими кафедрами в Новогрудке и Москве, очевидно, вносила и нечеткая позиция патриархии по вопросу о том, где именно была проведена граница между двумя митрополиями. Источники о разграничении территорий, а, следовательно, и полномочий митрополитов Алексия и Романа не упоминают, в связи с чем российский автор Б. В. Кричевский высказывает предположение, что «скорее всего, границы в 1354 году вообще определены не были».

Однако настоящая борьба между архиереями и стоявшими за ними литовским и московским государями развернулась, когда стал решаться вопрос об обладании первым духовным центром православия на Руси — Киевом. В том же 1354 г. митрополит Роман предпринял попытку явочным порядком подчинить Киев своей духовной власти. Однако попытка его закончилась неудачей, ибо, как указано в летописи, «приде со Литвы Роман чернец на митрополию и выйде, не принята его кияне». По-видимому, антилитовская политика возглавляемой Алексием церковной иерархии создавала серьезные препятствия для расширения влияния митрополита Романа и князя Ольгерда в киевском регионе. Взаимные жалобы митрополитов привели к разбирательству между ними на патриаршем соборе. Желая урегулировать конфликтную ситуацию, патриарх в 1356 г. подтвердил полномочия Алексия на киевскую епархию, но это решение существенного значения уже не имело. На календаре было начало 60-х гг. XIV столетия, и в дело вмешалась светская власть, с ее более весомыми, чем церковные постановления, аргументами. Стремительно расширявшееся Великое княжество Аитовское в последние годы вплотную приблизилось к границам непосредственных татарских владений, и на пути конницы князя Ольгерда лежал Киев. Судьба древнего города и духовной власти в нем должна была решиться на полях сражений с ордынцами.

* * *

Итак, уважаемый читатель, мы подошли к событиям, связанным с реальным, и на этот раз несомненным, освобождением украинских территорий от татарского господства. Все прежние эпизоды проникновения литовских князей в Среднее Поднепровье и Подолье, и даже их правление в Галичине и Волыни, вряд ли могут рассматриваться как намерение Великого княжества Литовского открыто выступить против верховной власти Золотой Орды над этими землями. Полулегендарный поход князя Гедимина, сведения о котором к тому же изобилуют множеством противоречий, был направлен против князей Рюриковичей, но никак не против их татарского повелителя. Точно так же ни князь Любарт, ни польский король Казимир, ожесточенно сражавшиеся между собой за обладание Червоной Русью и Волынью, об освобождении своих новых владений от верховной власти Орды даже не помышляли. Пожалуй, только героическая борьба братьев Кориатовичей на Подолье может быть расценена как попытка подорвать верховную власть ордынцев в степном крае. Однако одной самоотверженности этих князей для освобождения сколько-нибудь обширного региона было явно недостаточно.

Следует заметить, что на протяжении 1350-х гг. великий князь Ольгерд необходимости вступать в борьбу с татарами за распространение своего влияния на новые славянские территории тоже не испытывал. В переходивших в тот период под его руку княжествах Руси, даже если они и признавали верховную власть Золотой Орды, татарской администрации не было, и управление осуществляли князья Рюриковичи. Умело выстроив политику по привлечению на свою сторону местного населения, и не оспаривая верховную власть татар на земли Руси, князь Ольгерд обеспечивал быстрое проникновение Великого княжества Литовского на все новые и новые территории.

Так, в 1355 г. наместник великого литовского князя появился в крупнейшем центре Смоленского княжества — городе Белая. В следующем году в Брянске скончался местный князь, и Ольгерд посадил на брянский престол своего сына Бутава-Дмитрия. В то же время суздальский князь Борис Городецкий взял в жены дочь Ольгерда Агриппину. С литовским государем породнился также князь Новосельский и звенигородский, а ставленник Литвы занял престол в Ржеве. Большим подспорьем в распространении влияния великого литовского князя на новые территории являлось многочисленное потомство князя Ольгерда. Большинство историков полагают, что литовский государь был женат дважды. Но в упоминавшемся уже справочнике Л. Войтовича «Княжа доба на Pyci» приведены данные о трех браках князя: с неустановленной литовкой, Марией Витебской и Ульяной Тверской. От первого и третьего брака Ольгерд имел в общей сложности более двадцати детей, в том числе тринадцать сыновей. Старшие сыновья литовского государя и становились новыми удельными князьями на присоединенных Ольгердом землях Руси.

В 1359 г., после смерти союзника Литвы князя Ивана Смоленского, Ольгерд аннексировал почти половину его княжества с городами Мстиславль, Торопец, Пропойск, Попова Гора, Мглин и Дроков. Именно в это время при обсуждении с послами Священной Римской империи возможности крещения литовцев в христианство, князь Ольгерд задекларировал свою главную внешнеполитическую задачу: «Вся Русь должна принадлежать Литве». В соответствии с этой целью он и действовал, именуя себя в зависимости от ситуации то «великим князем Литвы и присоединенных земель», то «королем Литвы и присоединенной Руси», то «властелином Литвы и правителем всея Руси». Одновременно с политической властью и влиянием князя Ольгерда на присоединенные территории распространялась и духовная власть митрополита Романа.

Но в начале 60-х гг. XIV в. ситуация существенно изменилась. Экспансия Великого княжества Литовского на юге и юго-востоке подошла к границам земель, где власть осуществляли непосредственно татарские баскаки. Замена их на наместников литовского князя была невозможна без военного конфликта с Ордой. Однако решиться на такой конфликт в условиях тогдашней внешнеполитической обстановки князю Ольгерду было очень не просто. С одной стороны, внутренняя ситуация в Золотой Орде благоприятствовала осуществлению намерений Ольгерда. После того, как хана Бердибека в 1359 г. убил его сын Кульпа, в Орде начался период кровавых переворотов, получивший в летописях название «большая замятия». Ханы один за другим вступали на престол через трупы своих предшественников, и за четыре года в Сарае сменилось десять повелителей. Затем Орда раскололась на две враждебные части: Волжскую, во главе с ханом Абдулом, и Сарайскую, которую возглавил хан Амурат. Граница между двумя группировками ордынцев, ожесточенно сражавшихся друг с другом на протяжении 20 лет, проходила по реке Волге. В ходе всех этих событий и выдвинулся знаменитый темник Мамай, занимавший высшую придворную должность беклерибека. Сам темник Чингизидом не был, претендовать лично на ханский трон не мог, а потому возводил на него подконтрольных ему правителей, каким и был поддерживаемый Мамаем хан Абдул. В ситуации, когда две части Орды воевали между собой, серьезное сопротивление со стороны татар было маловероятно, но и преувеличивать масштабы их ослабления тоже было опасно.

В то же время положение, складывающееся в противостоянии с Немецким орденом, было крайне тревожным. Некоторое затишье середины 1350-х гг., связанное с эпидемией чумы в Европе, сменилось новой волной нападений крестоносцев. Под руководством великого магистра Винриха фон Книпроде война на Немане приобрела невиданные ранее масштабы. В 1361 г. литовское войско было разгромлено крестоносцами. Во время сражения князь Кейстут и его сын Патирг были сбиты с коней. Патирг спасся бегством, а Кейстут попал в плен и был доставлен в столицу Ордена Мальборк. Рыцари тщательно охраняли своего высокородного пленника, однако удержать его долго в темнице не смогли. С помощью крещеного литовца Адольфа, которому тевтоны поручили приносить Кейстуту пищу, князь проделал в стене своей камеры отверстие. Спустившись ночью в ров и облачившись в приготовленный Адольфом плащ крестоносца, князь спокойно покинул Мальборк. Проскитавшись вместе с Адольфом несколько дней по лесам и болотам, он добрался до Мазовии, где беглецов укрыла дочь Кейстута княгиня Данута.

В середине марта 1362 г. войско и флот крестоносцев под командованием Винриха фон Книпроде подошли к Каунасу. Этот город, построенный при впадении реки Вилии в Неман, господствовал над нижним течением обеих рек. Находясь на вершине угла, который образовывала граница Тевтонского ордена, клином врезавшаяся в глубь литовских территорий, Каунас являлся важнейшим центром неманской обороны Литвы. Там литовцы сосредоточивали свои военные силы, которые с одинаковым успехом могли выдвигаться на северо-запад, для охраны Жемайтии, и на юго-запад, для прикрытия Тракая, Вилькомира и Вильно, а также граничившей с ними Черной Руси. Это стратегическое значение Каунаса литовские князья прекрасно понимали и постарались укрепить город как можно мощнее. Они окружили его каменной стеной и построили замок с крепкими башнями.

В походе на Каунас, которым рыцари уже неоднократно пытались овладеть, участвовали главный маршал Ордена и многие комтуры со своими войсками, а также рыцари из Германии, Англии и Италии. Князь Кейстут немедленно поспешил на помощь каунасскому гарнизону, во главе которого стоял его сын Войдат, однако крестоносцы отбросили и изолировали его войска с помощью полевых укреплений. Князь, отношения которого с великим магистром строились в соответствии с нормами рыцарского этикета, потребовал личной встречи с фон Книпроде. В ходе переговоров с магистром Кейстут стал намекать, что нападение на Каунас было предпринято не по-рыцарски, что тевтоны не осмелились бы осадить замок, если бы там был сам Кейстут. В ответ фон Книпроде предложил обеспечить князю свободный путь в крепость, чтобы тот мог лично возглавить руководство гарнизоном. Кейстуту пришлось ретироваться ни с чем.

Через некоторое время в район боевых действий подошел великий князь Ольгерд со своими хоругвями, однако их сил тоже не хватило для снятия осады. Несмотря на все усилия литовцев по деблокированию осажденного в Каунасе гарнизона, кольцо окружения вокруг замка замкнулось. Штурм крепости крестоносцами занял более двух недель. Рыцари разрушали стены замка стенобитными машинами, несколько раз ходили на приступ. Осажденные, в том числе и обладавшие умением стрельбы из луков русины, упорно защищались, успевая заделывать бреши в стенах. Но 16 апреля, в великую субботу накануне Пасхи, Каунасский замок пал. Несколько сотен воинов гарнизона бились до последнего, и в плен попали всего 36 человек. Пленен был и Войдат, умерший впоследствии в тевтонской неволе. Каунас подвергся полному разрушению, но закрепляться на его развалинах рыцари не рискнули. Как пишет Э. Гудавичюс, «…отслужив обедню в пасхальное воскресенье, уже в понедельник крестовое воинство выступило и отплыло в Пруссию. Ольгерд и Кейстут также не рисковали преследовать неприятеля».

Разрушение Каунасского замка стало началом качественно нового этапа войны. Оборонительная система на Немане была прорвана, а боевые действия перенесены в центральную Литву. Земли Великого княжества Литовского за Каунасом более нельзя было считать безопасными, а стратегическая инициатива полностью перешла на сторону крестоносцев. Правда, у этой войны была одна особенность: ее разрушительному воздействию подвергались далеко не все регионы Великого княжества. Тевтоны направляли свои удары в основном против земель, населенных язычниками-литовцами. В этой связи В. Антонович отмечает, что за исключением «…нескольких, весьма, впрочем, немногочисленных, набегов крестоносцев на принадлежавший Кейстуту Гродненский удел, мы не встречаем сведений о неприязненных действиях крестоносцев по отношению к литовской Руси. Между тем как армии Ордена подвигаются иногда на значительное расстояние вглубь литовских земель, опустошают окрестности Вильна, Трок и т. п., отряды их никогда не появляются в Черной Руси, отделявшейся только узкой полосой Гродненского удела от земель ордена». Таким образом, княжества Руси от нападений рыцарей были избавлены, что позволяло Литве черпать там людские и материальные ресурсы, необходимые как для дальнейшей войны с Орденом, так и для экспансии на юго-восток.

Характеристика положения Литвы накануне ее вторжения в непосредственные владения Золотой Орды будет неполной, если не упомянуть о тех изменениях, которые происходили внутри страны. По форме правления это по-прежнему была военная монархия, в которой все самые важные вопросы решал великий князь со своим советом. Совет набирался самим князем заново к каждому заседанию и имел право совещательного голоса. Какие-либо другие институты государственной власти в Великом княжестве Литовском в XIV в. еще не существовали. Экономика страны продолжала развиваться, и ко второй половине столетия роль виленских купцов в торговом обороте выросла настолько, что они были освобождены от пошлины по всему Великому княжеству Литовскому. Расширялся круг их торговых интересов, и в городах Литвы стало накапливаться определенное количество иностранных денег, преимущественно пражских грошей. В сравнении с европейскими, литовские города оставались еще слабыми и малонаселенными, но благодаря введению общеевропейского правила: «Городской воздух делает человека свободным» — их население постепенно увеличивалось. Для горожан была введена и воинская повинность, обязывающая их принимать участие в обороне своего города. Эти позитивные изменения и создали необходимую базу для дальнейшего расширения владений Великого княжества Литовского на юго-восток.