Ф. И. Фирсов, И. С. Яжборовская Под диктовку Сталина…[79] (О репрессиях против Коммунистической партии Польши)

В феврале 1938 года в первом номере журнала «Коммунистический Интернационал» под рубрикой «Письмо из Варшавы» появилась статья, сообщавшая, что Компартия Польши (КПП) засорена провокаторами польской охранки, которые проникли даже в руководство, добиваясь «подчинения КПП преступным замыслам пилсудчины». Статья появилась одновременно с приездом в Испанию представителя Исполкома Коминтерна (ИККИ), действовавшего под псевдонимом «Жан», «Богданов» и «Козинаров». Он информировал польских коммунистов-интербригадовцев о решении Коминтерна распустить КПП и начать формирование ее заново.

Польские коммунисты, вынужденные подчиниться указанию Коминтерна, не могли понять причин такого решения. Роспуск КПП произошел в наиболее ответственный момент, когда над Польшей нависла угроза гитлеровской агрессии.

Польские коммунисты в чрезвычайно сложных условиях не прекратили борьбу против фашизма. В годы гитлеровской оккупации была воссоздана революционная организация — Польская рабочая партия. Характерно, что в 1942 году в донесении из оккупированной гитлеровцами Польши лондонскому эмигрантскому правительству Сикорского констатировалось, что польские коммунисты, «несмотря на сталинский погром, оставались верными коммунизму и ожидали только призыва к организации, считая, что есть какая-то политическая тайна, которую нельзя раскрывать, но которая оправдывает факт роспуска партии. Совершенно точно, что не менее 90 процентов членов КПП не поверили в официальные мотивы роспуска партии, представленные Москвой».

Истоки

Поскольку в буржуазной Польше КПП (до 1925 г. она называлась Коммунистической рабочей партией Польши — КРПП) действовала в условиях подполья, значительная часть ее руководства и кадров была вынуждена длительное время находиться в эмиграции в Москве. Многие польские коммунисты, жившие долгое время в Стране Советов, являлись членами большевистской партии и были заняты на партийной, государственной, хозяйственной работе, входили в состав местных и центральных органов власти.

Польские коммунисты с тревогой наблюдали за тем, как в 20-е годы развертывалась внутрипартийная борьба в РКП(б), отражавшаяся и на деятельности Исполкома Коминтерна. Их беспокоили, в частности, стремление Зиновьева, возглавлявшего тогда ИККИ, играть в нем особую роль, его тяга к единовластию, сопровождавшаяся нарушением ленинских принципов, «игра в вождизм», его «туманные» мутные формулировки, постоянно вызывающие недоразумения».

Руководство Коминтерна допустило серьезную ошибку осенью 1923 года, считая, что в Германии созрели все условия для победы пролетарской революции. Когда эти надежды не оправдались, в международном коммунистическом движении возникла сложная ситуация. Выявилась тенденция решать спорные вопросы путем «отсечения» несогласных, обвинять в оппортунизме сторонников более реалистического подхода к политическим проблемам.

22 декабря 1923 года пленум ЦК КРПП направил в Президиум ИККИ и Политбюро ЦК РКП(б) письмо с критикой ошибок Коминтерна в германском вопросе. В письме выражалось также беспокойство в связи с развитием внутрипартийной борьбы в РКП(б), и особенно с методами этой борьбы. Отдавая дань популярности Троцкого, руководство КРПП (отнюдь не поддерживавшее его в разногласиях с линией ЦК РКП(б), писало: «Мы не допускаем возможности того, чтобы тов. Троцкий оказался вне рядов вождей РКП и КИ». Разъясняя эту позицию, один из руководителей КРПП — Э. Прухняк в беседе с Г. Зиновьевым подчеркнул: «Наш ЦК не имел и не имеет намерения поддерживать какую-либо фракцию в РКП(б). Он заботится об интересах польского коммунистического движения и всего Интернационала, для которого кризис в РКП(б) был бы огромным ударом».

В траурные январские дни 1924 года член заграничного Политбюро ЦК КРПП М. Кошутская (Вера Костшева) писала в Варшаву в связи с нападками Троцкого на аппарат партии, попытками противопоставить партию ее аппарату, что она решительно против троцкистской концепции радикальной смены аппарата, за постепенность его обновления.

Самой большой опасностью М. Кошутская считала раскол в РКП(б). «Никогда нельзя построить партийного руководства, — писала она, — если будут искусственно дискредитироваться люди, которые завоевали себе в партии доверие, или же насильственно будут навязываться лидеры. Эта система постоянного возвышения или сталкивания вниз, милости или немилости вредна… Мы представили в отношении так называемых «правых» и «левых» декларацию. Мы знаем заранее, что за такое выступление грозит обвинение в оппортунизме, однако мы считаем, что молчать нельзя».

Сталин и Зиновьев расценили письмо ЦК КРПП как защиту Троцкого. В ответном письме от 4 февраля 1924 года, подписанном Сталиным, подчеркивалось, что письмо польского ЦК «объективно может стать поддержкой той небольшой оппозиционной фракции в РКП, политика которой отвергнута громадным большинством нашей партии». Этот тезис в дальнейшем все более заострялся и был превращен Сталиным на V конгрессе Коминтерна в прямое обвинение ЦК КРПП в том, что он «представлял польское отделение оппортунистической оппозиции в РКП(б)».

На этом конгрессе, опираясь на «леваков» в КРПП и польских коммунистов, живших в СССР, Сталину и Зиновьеву удалось добиться того, что большинство польской делегации противопоставило себя руководителям КРПП. На заседании Польской комиссии конгресса Сталин, Молотов и Скрыпник пустили в ход утверждения, будто руководители КРПП наносят ущерб интересам Страны Советов, подрывают авторитет РКП(б), который польские коммунисты высоко ценили. Результат борьбы был предрешен. От руководства партией отстранили группу ее ведущих лидеров и теоретиков — А. Барского, М. Кошутскую, X. Валецкого, Э. Прухняка. По настоянию Сталина польские делегаты на V конгрессе, не имея на то полномочий, избрали временное Бюро ЦК, в которое вошли «леваки».

Сталин лично отредактировал письмо ИККИ в адрес КРПП, вписав в него фразы (они подчеркнуты. — Ред.) о том, что группа вождей КП Польши бросила «влияние своей партии на чашу весов русской оппозиции против РКП, а значит, против Советской власти… Эта группа, руководившая до сих пор деятельностью Центрального Комитета Компартии Польши, борясь с линией Коминтерна, сделала невозможной проведение на практике революционной тактики большевизма». Обвинение в антибольшевизме и антисоветизме, выдвинутое Сталиным против руководителей Компартии Польши, его негодование по поводу несогласия польских коммунистов с методами борьбы против оппозиции (интерпретируемое как поддержка троцкизма) содержали в зародыше основание для расправы в конце 30-х годов с этими людьми и с самой партией.

Рост рабочего, крестьянского и национально-освободительного движения в Польше требовал от польских коммунистов совершенствования своей политики, одновременно ставя под сомнение утвердившиеся в Коминтерне идеологические клише типа «социал-фашизм», «аграр-фашизм», «класс против класса» и тому подобные. К 1934 году обозначился поворот международного коммунистического движения к политике антифашистского народного фронта. Он был закреплен в решениях VII конгресса Коминтерна летом 1935 года. КПП, преодолевая сектантские ошибки, все активнее начала выходить на путь руководства этой массовой борьбой. Но именно тогда над партией и стали сгущаться тучи. В Москве начались аресты ее деятелей. Как предлог использовалось то, что проводившие новую политику люди нередко были выходцами из других левых групп и организаций — левых социалистов, членов крестьянских организаций и партий.

Аресты следовали один за другим, все больше распространялись слухи о широком проникновении в КПП провокаторов. «Дефензива» — польская охранка, — конечно, засылала в подпольную партию свою агентуру, что, разумеется, способствовало созданию атмосферы подозрительности. Известно, например, что провокатором был Ю. Митценмахер, который под именем М. Редыко в обстановке фракционной борьбы втерся в доверие к руководителю фракции «меньшинства» Ю. Леньскому и был даже избран в 1932 году кандидатом в члены ЦК. В 1933 году польская полиция спрятала его ввиду угрозы провала. (Он был арестован и разоблачен лишь в 1947 г.) Однако других фактов о внедрении в руководящие кадры КПП агентов польской охранки не имеется. Тем не менее после обсуждения отчета ЦК КП Польши 28 января 1936 года Секретариат ИККИ принял решение распустить наиболее зараженные провокацией звенья партийной организации КПП и одновременно обсудить на Президиуме ИККИ вопрос о повышении во всех секциях Коминтерна бдительности против проникновения в их ряды провокаторов и агентов классового врага. Решение это, вполне очевидно согласованное со Сталиным, фактически открывало дорогу репрессиям против многих членов зарубежных компартий в СССР, особенно против политэмигрантов.

В декабре 1936 года Секретариат ИККИ вновь вернулся к обсуждению польского вопроса. Характерно, что Г. Димитров, возглавлявший в то время ИККИ, поддержал линию КПП и одобрил курс на создание в Польше правительства из представителей демократических организаций в противовес правительству пилсудчины.

В принятой Секретариатом ИККИ резолюции хотя и предлагалось продолжить работу по очистке рядов партии до полного освобождения от «скрытых троцкистских элементов», однако отсутствовал тезис о «засоренности» КПП. Димитров, редактируя проект резолюции, усилил позитивную оценку деятельности КПП. В тексте «добиться полного разгрома троцкизма в рядах партии» он зачеркнул последние два слова и вписал: «в стране». Все это свидетельствует о том, что Димитров и руководство ИККИ в тот момент пытались как-то вывести КПП из-под огня.

Год 1937-й…

Пришел 1937 год с его февральско-мартовским Пленумом ЦК ВКП(б), на котором Сталин обосновал политику массовых репрессий концепцией об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму и открыл путь массовому террору против партийных кадров. В орбиту террора оказались втянутыми Коминтерн, его аппарат, кадры многих партий, многие политэмигранты, искавшие убежище в СССР от преследований у себя на родине и разделившие ужасную участь жертв сталинско-ежовско-бериевского произвола. Среди них одними из первых в мясорубку репрессий попали польские коммунисты.

Весной — летом 1937 года были арестованы и вскоре погибли основатели и руководители партии, находившиеся в Союзе, многие рядовые члены КПП, а также те, кто давно уже проживал в СССР и имел советское гражданство. Лиц, входивших в руководство партии и живущих за рубежом, вызывали через аппарат Коминтерна в Москву, где их ожидал арест. Летом 1937 года КПП осталась без руководства.

Тщетными были попытки представительства партии при ИККИ изменить ситуацию, восстановить руководство партии, спасти КПП. Последний оставшийся на свободе член Политбюро ЦК КПП, представитель партии при ИККИ Белевский (Я. Пашин) был арестован 11 сентября 1937 года.

Надо сказать, что в трагической ситуации, осложнившейся разгулом демагогии и раздуванием всеобщей подозрительности, среди будущих несчастных жертв репрессий находились и такие, кто пытался доносами на товарищей спасти свою жизнь. Стремясь отвести от себя обвинение в том, что он «враг народа», секретарь представительства КПП при ИККИ Я. Боровский писал 10 июля 1937 года: «Я дал материал на врагов народа, которых я вспоминаю», и перечислял далее 65 фамилий.

Однако поведение абсолютного большинства польских коммунистов в этой обстановке было иным. Они не привыкли уходить от ответственности, прятаться от опасности, считали своим долгом внести ясность, разъяснить абсурдность обвинений, доказать невиновность свою и своих товарищей и выручить их из беды. Так, руководивший деятельностью партии в Польше и четыре месяца добивавшийся вызова в ИККИ А. Липский (Старевич), приехав 21 февраля 1938 года в Москву, написал: «Я приехал, готовый ко всему возможному. Я приехал, как человек и коммунист, который сознает свою ответственность и который имеет мужество ее нести, хотя бы она оказалась самой тяжелой, самой мучительной». Липского ожидала судьба его товарищей, поскольку в это время по сталинской указке уже началось осуществление роспуска КПП.

Оклеветанными, испив горькую чашу физических и духовных мук, уходили из жизни польские коммунисты. Из них уцелели лишь единицы.

А Коминтерн?

В феврале 1956 года было опубликовано Заявление Центральных Комитетов коммунистических и рабочих партий Советского Союза, Польши, Италии, Болгарии и Финляндии. Оно восстановило доброе имя революционно-интернационалистической партии польских коммунистов, осудив роспуск КПП как необоснованный и базировавшийся на ложных обвинениях. Репрессированные коммунисты были реабилитированы.

В польской печати стали появляться воспоминания немногих оставшихся в живых очевидцев и участников тех событий и сохранившиеся архивные документы. Отчасти приоткрылась завеса тайны, окутывавшая обстоятельства роспуска КПП. Однако многое оставалось неизвестным, в том числе и реальные причины, приведшие к принятию руководством Коминтерна решения о роспуске КПП, означавшего нарушение уставных норм Коминтерна. Изучение этого вопроса совместной комиссией ученых СССР и ПНР позволило выяснить, что сохранившееся в архиве Коминтерна постановление Президиума ИККИ о роспуске КПП, датированное 16 августа 1938 года, не обсуждалось на заседании этого руководящего органа Коминтерна, а было принято летучим голосованием и подписано шестью членами Президиума ИККИ из девятнадцати.

Но тут возник новый вопрос. Ведь воспоминания участников событий, да и статья в журнале «Коммунистический Интернационал» свидетельствовали о том, что к роспуску партии приступили еще до принятия постановления! Ответить на него помогла сохранившаяся в ЦПА ИМЛ резолюция Сталина от 2 декабря 1937 года в связи с посланным ему 28 ноября проектом постановления ИККИ о роспуске КПП. В проекте говорилось, что польский фашизм сумел внедрить в КПП свою агентуру, что в руководящих кадрах партии орудовали враги, агенты польского фашизма. Утверждалось, будто та «агентура классового врага» «своими провокационными действиями стремилась помешать сближению народов Польши с народами Советской страны и сорвать в интересах фашистской военщины дело мира, которое беззаветно защищает великая Страна Советов». Далее объявлялось о роспуске КПП. Сталин по поводу этого документа высказался кратко и недвусмысленно:

«С роспуском опоздали года на два. Распустить нужно, но опубликовать в печати, по-моему, не следует». Таким образом, сталинская резолюция содержала как указание о необходимости роспуска КПП, так и запрет его огласки.

Архивные документы ответили таким образом на вопрос, почему реализация постановления о роспуске КПП началась за полгода до того, как опросом (в то время весьма распространенным способом принятия подобного рода решений) оно было утверждено.

Важно также понять, почему руководители Коминтерна, и прежде всего Димитров, пошли на принятие такого решения. Прежде всего надо представить себе атмосферу тридцать седьмого года с его разгулом разоблачений «врагов народа», подозрительностью, распространившейся и на многих зарубежных коммунистов, особенно политэмигрантов.

Димитров, как генеральный секретарь ИККИ, пытался спасти и в ряде случаев спас многих из них, обращаясь к Сталину, Андрееву и Маленкову и даже к тем, кто непосредственно чинил расправу, — к Ежову, а позднее к Берии, хотя не мог не догадываться, что их подручными фабриковались «материалы» и на него, и на других руководителей Коминтерна. А это было действительно так.

Димитров еще в конце 1936 года стремился отвести грозную опасность, надвигавшуюся на КПП, однако это оказалось выше его возможностей.

Димитрову были предъявлены показания ряда деятелей КПП. В ходе допросов они «признавали» себя виноватыми в том, что были агентами пилсудчиковской организации ПОВ (Польской военной организации, созданной по инициативе Пилсудского и существовавшей в 1914–1921 гг.) и проникли в КПП с провокационными целями. Согласно материалам следствия получалось, что деятельность обвиняемых была направлена на подрыв партии и подчинение ее пилсудчикам, что они были агентами самых разных разведок и троцкистами… Так, одного из основателей КПП — X. Валецкого, активного участника борьбы за освобождение Ленина из тюрьмы в местечке Новы-Тарг в августе 1914 года, следователи заставили «признаться» в том, что он «руководил контрреволюционной шпионской работой в Коминтерне». Генерального секретаря ЦК КПП Ю. Ленского — делегата Апрельской конференции и VI съезда РСДРП(б), одного из активных участников Великого Октября, — в том, что он, как и другие «члены ПОВ», примкнул к большевикам «с целью поддержать большевистский переворот, чтобы занять руководящие посты в Советском правительстве», чтобы «использовать КПП для переброски в СССР под видом политэмигрантов агентов польской разведки, а в случае войны Польши с СССР оказать помощь пилсудчикам». И тому подобное…

Димитров, имевший опыт Лейпцигского процесса, собственноручно сделал выписки из представленных ему «признаний» девяти видных деятелей КПП. Эти выписки сохранились. Фальсифицированные «признания», видимо, не оставляли иного выхода, кроме согласия с роспуском. Они, подобно материалам судебных процессов 1936–1938 годов, построенных на признаниях обвиняемых, — свидетельства того, как лживыми показаниями, вырванными насилием, физическими и моральными пытками, Сталин и его приспешники обеспечивали «легальное» прикрытие своих преступлений против советского народа, коммунистической партии, зарубежных коммунистов, политэмигрантов, всех тех, кто, по их мнению, был опасен режиму сталинского самовластия.