И. С. Яжборовская[12] Между Киевом и Варшавой (Советско-польская война 1920 года)

Хроника этой никогда официально не объявлявшейся войны достаточно известна. Принято считать, что она началась в апреле 1920 года походом войск маршала Юзефа Пилсудского на Киев, который и был занят поляками 7 мая. Но уже через неделю Красная Армия, развернув контрнаступление, вступила на этнические польские земли и 12 августа подошла к Варшаве. После многодневных тяжелых боев польские войска отбили атаку и двинулись вперед. Они заняли Западную Белоруссию и Западную Украину. Ленин тогда констатировал: «… нам не хватило сил довести войну до конца». 12 октября 1920 года было подписано перемирие, а 18 марта 1921-го — мир.

Шли годы. Но определенные негативные последствия войны 1920 года продолжали сказываться на отношениях государств-соседей. С обеих сторон через фронты той войны прошло более чем по миллиону человек. И та и другая сторона потеряли десятки тысяч убитыми, ранеными и пленными, понесли огромный материальный ущерб. Трагическая вооруженная конфронтация оставила в истории взаимоотношений двух народов весьма глубокий отпечаток, отразившись на судьбах и мышлении нескольких поколений.

Сейчас, когда появилась возможность тщательного выяснения логики поведения обеих сторон, соотнесения сложившихся в нашем сознании клише с исторической реальностью, освобождения от устаревших представлений и восприятий, приходится констатировать, что сколь-либо систематических исследований в этой области нет.

Предпосылки

Была ли в весьма драматическом военном столкновении двух соседних стран роковая неизбежность? Вопрос не простой.

Рождение первого социалистического государства оказалось многотрудным. Ему приходилось утверждать себя в жестокой схватке с капиталистическим миром. На карту было поставлено само существование Советской России. Разоренная страна, прошедшая через тяжелейшие испытания гражданской войны и иностранной военной интервенции, к 1920 году оказалась перед необходимостью вместо восстановления хозяйства вновь собирать силы на защиту. На этот раз — от западного соседа.

В те же годы польский народ, которому революция в России открыла путь к возрождению своего суверенного государства, соединял ранее разделенные территории, определял национальные границы, приступал к решению переплетавшихся многообразных социальных и национальных проблем…

Обратимся к позициям, на которых строились внешняя политика Советской России в первые годы революции и политика возрождавшейся Польши.

Бесспорно, что уже в те годы ленинская внешняя политика складывалась как сугубо оборонительная. Шли поиски путей, как устоять, как обеспечить Советской России «мирную передышку».

Но принятой после Брестского мира ленинской внешнеполитической линии на переход к длительному мирному строительству социализма противостояли крайне экстремистское толкование концепции мировой революции Л. Троцким, его авантюристическая установка на подталкивание мировой революции методом «революционной войны», идеей привнесения революции в другие страны насильственным путем, именуемым «военной помощью рабочим мира». Короче, форсирование любой ценой мировой революции как конечной цели Октябрьской социалистической революции.

Долгое время эти две позиции отождествлялись зарубежными историками и в таком виде приписывались Ленину.

О действительном же отношении Ленина и к мировой революции, и к независимости Польши говорят такие документы, как Декрет о мире, Декларация прав народов России, признание за польским народом права на самостоятельное независимое существование, отмена тайных договоров о разделах Польши и другие практические шаги в защиту права польского народа на создание суверенного государства, свидетельствовавшие, что Советская Россия не будет продолжать политику царизма.

Для политики же польских властей характерно то, что они скрывали от своего народа многократные предложения Советского правительства урегулировать отношения на благоприятных условиях и установить выгодные для Польши границы.

Вооруженные столкновения практически начались уже в феврале 1919 года, всего через несколько месяцев после возрождения Польши. 5 февраля Пилсудский, в чьих руках была тогда вся военная и гражданская власть в стране, заключил соглашение с германским командованием, отводившим свои войска из Литвы и Белоруссии, и польские части начали занимать эти земли. В руках Пилсудского оказались Вильнюс, Брест, Луцк, Минск, Ровно. Германское командование сознательно провоцировало вооруженное противостояние польских войск и Красной Армии: благодаря этому польская армия отвлекалась от поддержки антинемецкого восстания на Познаньщине.

Экспансия на восток отвечала устремлениям польских правящих кругов. Они трактовали ленинский декрет об отмене тайных договоров XVIII века относительно разделов Польши как автоматическое восстановление границ польского государства того времени.

Пилсудский еще в 1918 году не скрывал, что заинтересован именно в продвижении на восток. Он считал невозможным решить судьбу Силезии в пользу Польши и фактически отказывался от упорядочения ее западных границ. Его классовым и национальным целям отвечало создание «санитарного кордона» — полосы изоляции, отделяющей Польшу от революционной России, и восстановление польского государства в границах 1772 года. Сторонники Пилсудского добивались объединения с Польшей (в форме федерации или включения в сферу ее влияния) Белоруссии, Литвы, Латвии, Эстонии, большей части Украины и даже Кубани и Кавказа.

Правая национально-демократическая партия Р. Дмовского выступала с программой поглощения всей Литвы, половины Латвии, части Северо-Западной России, почти всей Белоруссии, Подолии, Волыни, Восточной Галиции (Западная Украина).

Уже в этих планах зрело ядовитое зерно раздора и агрессии.

Пилсудский и Антанта

У советских историков долгие годы бытовало представление, что Пилсудский начал войну по наущению Антанты. Отсюда и синоним этой войны — «третий поход Антанты». Это — упрощение. Теперь очевидно, что намерения польских правящих классов и курс Антанты, оценивавшей ситуацию с позиций интересов возрождения царской России, во многом расходились.

Антанта подталкивала Польшу к оказанию помощи русской белой армии, и польский премьер-министр И. Падеревский горячо заверял в готовности такую помощь оказать, надеясь взамен заручиться поддержкой польских территориальных притязаний. Однако Антанта не признавала польские права на территории восточнее так называемой «линии Керзона», то есть этнических польских земель. Зондаж взглядов Деникина и других белых генералов убедил Пилсудского, что их позиции не позволяют надеяться не только на федерацию, но даже на сохранение только что обретенной независимости. Максимум — автономия.

Поэтому капитан Бёрнер, делегированный Пилсудским на тайные переговоры с представителем Советского правительства Ю. Мархлевским, дал понять, что не в интересах Польши поддерживать начавшееся наступление Деникина на Москву. И на линии соприкосновения польских и советских войск воцарилась тишина. Деникин, рассчитывавший на помощь Пилсудского, утверждал позже, что именно это позволило Красной Армии нанести ему поражение.

Однако вскоре польская сторона прервала переговоры. Советское правительство 28 января 1920 года вновь предложило их начать. Оно исходило из того, что в отношениях между двумя соседними государствами нет ни одной проблемы — территориальной, экономической или какой-либо иной, — которая не могла бы быть решена мирным путем. Ленин 1 марта 1920 года подчеркивал: «… никогда ту границу, на которой стоят теперь наши войска, — а они стоят гораздо дальше, чем живет польское население, — мы не перейдем. И мы предлагаем на этой основе мир, потому что мы знаем, что это будет громадное приобретение для Польши. Мы не хотим войны из-за территориальной границы, потому что мы хотим вытравить то проклятое прошлое, когда всякий великоросс считался угнетателем»[13].

Но Пилсудский и его сторонники провели через комиссию сейма по иностранным делам требование отвода советских войск «за границы 1772 года».

Вместе с тем Пилсудский уклонился и от принятия переданного через французскую миссию предложения Врангеля о действиях по единому плану, хотя и разрешил формировать на польской территории «3-ю русскую армию». Тут он руководствовался вполне трезвым расчетом: со стороны Советов существованию независимого польского государства ничто не угрожало.

Кто кого приглашал?

В апреле 1920 года польское правительство заключило с одним из главарей контрреволюционного буржуазно-националистического движения на Украине — Симоном Петлюрой договор о совместных военных действиях против Советской России. В итоге польские войска к маю захватили Киев и вышли на левый берег Днепра.

Польские ученые справедливо полагают, что никто Пилсудского в Киев не приглашал. Он просто использовал трудное положение своих восточных соседей для достижения собственных целей. И нас не убеждают нынешние попытки отождествлять эти цели с интересами украинского, белорусского, литовского и других народов. Да и самой Польши. На рубеже второго десятилетия XX века нельзя было подходить к решению судеб этих народов, прошедших длительный путь социального и национального развития, с мерками XVIII века.

Договор Пилсудского с Петлюрой («законным представителем украинского народа») походу на Киев законности не придает. Украинский народ уже выразил к тому времени свое отношение к Петлюре; никаких оснований считать его «законным представителем народа» не было. Да, Пилсудский намеревался утвердить на Украине власть Петлюры, который обещал Польше часть украинской территории. Однако даже в договоре с Петлюрой Пилсудский не заикнулся о федерации. Эта идея нигде не находила поддержки, и, сменив рассуждения о федерации на практические дела, Пилсудский пошел силой перекраивать территории соседних народов…

Но есть и другая сторона у этой истории. Почему Красная Армия — армия социалистического государства, так энергично провозглашавшего свое миролюбие, — не остановилась на этнической границе Польши, выпроводив войска Пилсудского за Буг? Кто ее приглашал или что заставляло двигаться дальше — на Варшаву?

В июле 1920 года, когда Красная Армия пересекла линию Керзона, установленную Антантой в качестве восточной границы Польши, вопрос о мире обсуждался. Тогда Англия предложила Советской России заключить перемирие с Польшей и остановиться на этой «этнической границе» с соседней страной. Советское правительство отклонило посредничество Англии, но выразило готовность вести мирные переговоры непосредственно с поляками, соглашаясь даже на некоторые отступления от линии Керзона в пользу Польши. Однако Варшава не ответила, и наступление продолжилось.

Красноармейцы шли по польской территории не как завоеватели. Многочисленные документы убедительно свидетельствуют, что идея порабощения польского народа была им глубоко чужда. 14 августа, накануне решающей битвы всей кампании, когда Красная Армия стояла на пороге Варшавы, Ленин поручил сообщить председателю русско-украинской делегации на мирных переговорах с Польшей К. X. Данишевскому, чтобы он «начал с торжественного заявления

(а) независимости и суверенности

(б) границ больше {линии} Керзона

(в) никаких контрибуций»[14].

Победа Красной Армии над белогвардейскими полчищами — защитниками российской монархии — была одним из факторов, обеспечивших независимость возрождавшейся Польши. Бойцы Красной Армии руководствовались идеей помощи братьям по классу и в этом видели объяснение своего пребывания и на польской земле.

Надежды, иллюзии…

И для многих советских идеологов и стратегов явилось неожиданностью, что по мере продвижения фронта к Варшаве симпатии населения к Красной Армии сменялись враждебностью. Это вызывало горечь и недоумение. Возникло стремление объяснить происходящее несознательностью масс, антисоветской пропагандой правящих классов, «крестьянским национализмом». Появилось клише «панская Польша», а термин «белополяки» оказался распространенным на весь польский народ.

Между тем такой поворот событий предвидели польские коммунисты, которые хорошо чувствовали настроение в стране. Причина крылась вовсе не в мифическом «крестьянском национализме», а в национальном патриотизме поляков.

Ведь по мере приближения Красной Армии к Варшаве у польского населения усиливалось опасение, что с Востока польскому народу вновь угрожает национальное порабощение. Ленин понял тревогу поляков. «Мы знаем, — говорил он, — что величайшим преступлением было то, что Польша была разделена между немецким, австрийским и русским капиталом, что этот раздел осудил польский народ на долгие годы угнетения, когда пользование родным языком считалось преступлением, когда весь польский народ воспитывался на одной мысли — освободиться от этого тройного гнета» [15].

Тот факт, что Красную Армию не стали поддерживать ни польские крестьяне, ни польские рабочие, подтвердили на IX Всероссийской конференции РКП(б) очевидцы. Так, член реввоенсовета 15-й армии Западного фронта Д. Полуян заявил: «В польской армии национальная идея спаивает и буржуа, и крестьянина, и рабочего, и это приходится наблюдать везде».

Неожиданное для многих советских руководителей и военачальников того времени объединение всех сил польского общества, и в том числе трудящихся, против Красной Армии, пришедшей к стенам Варшавы вследствие спровоцированных нападением на Киев военных действий, в сущности, можно было ожидать. Свою роль сыграло, в частности, их неумение верно оценить ситуацию, предвидеть последствия более чем векового угнетения польского народа, недостаточное уважение к его национальным чувствам. Сказалась и чрезмерная вера в то, что польские трудящиеся, которые вместе с народами России боролись с царизмом, уже готовы подняться на социальную революцию. И связанная с этим убежденность в реальности развертывания мировой революции. Ослепленность этой перспективой.

Да, в первый трудный период становления Советского государства надежды на мировую революцию были в значительной степени надеждами на международную помощь и поддержку наших усилий. И 200 тысяч поляков вместе с другими интернационалистами приняли участие в Октябрьской революции, помогли утвердиться первой в мире Республике Советов. Однако надежды на быстрое развитие революционного процесса в Польше оказались преждевременными. Ни польская, ни мировая революции не состоялись. Больше того, в результате просчета польское рабочее движение оказалось резко ослабленным, а доверие к коммунистам — значительно подорванным.

* * *

В последующие десятилетия память о войне тяготела над советско-польскими отношениями. Они складывались трудно. Старый антирусский стереотип времен самодержавия в Польше не только не исчез, но закрепился, перенесенный на отношения к соседнему социалистическому государству. Антисоветизм лег в основу всей польской политики. В Советской стране тоже, в свою очередь, сложился стереотип «польской угрозы». Укоренилось вопреки реальной ситуации представление, будто мирная передышка носит временный характер и надо постоянно быть готовым к новым ударам. Недобрые плоды взаимных предубеждений и враждебности известны. Летом 1988 года М. С. Горбачев говорил в Варшаве на встрече в сейме: «Не будь, скажем, драматической для обеих сторон войны 1920 года, не сложись польско-советские отношения в межвоенные десятилетия так, как это случилось на практике, кто знает, как повернулись бы судьбы дальнейшего развития событий в Европе»[16].