1.1.Особенности оккупационного режима

На особенности оккупационного режима оказывали влияние несколько обстоятельств.

Во-первых, в отличие от рейхскомиссариатов, которые осуществляли оккупационную политику на большей части захваченной территории СССР и в течение всего периода оккупации были раздираемы противоречиями относительно выбора политического курса, военные находились в стороне от идеологических споров и придерживались прагматической позиции — «немецкой армии нужно только спокойствие»¹⁵.

Во-вторых, длительная стабильность фронта и отсутствие значительных боевых операций привели к тому, что, несмотря на ограниченные возможности, на оккупированной территории сформировалась вполне устойчивая система местных органов управления. В условиях, когда не было времени ждать приказов и детальных директив ОКВ, она сложилась в результате импровизации руководства тыла группы армий. Это самоуправление отличалось достаточно высокой степенью самостоятельности бургомистров и начальников районов. Зондерфюрер Беер, отвечавший в штабе тыла армии за дела на оккупированной территории, дал довольно большую самостоятельность органам местного самоуправления и полиции. Прекрасно говоривший по-русски и симпатизировавший русской культуре, Беер носился с проектом устройства русского комитета из числа местных жителей, который возглавил бы всю работу в оккупированных районах северного фронта. Офицеру Абвера Д. Карову было даже поручено найти и проверить подходящих людей в состав этого комитета. Главнокомандующий фельдмаршал фон Кюхлер относился к этому проекту весьма благожелательно, но, «к сожалению, о нем узнало СД, и все инициаторы этого проекта с трудом избежали расстрела, как того требовало партийное руководство»¹⁶.

В-третьих, серьезным обстоятельством, влиявшим на оккупационную политику, было большее, нежели в Ленинграде, недовольство советским режимом среди большинства жителей сельских районов, хотя, по свидетельству немецких спецслужб, оно было изначально существенно ниже, нежели в Прибалтике или на Украине.

В-четвертых, важным фактором, влиявшим с конца 1941 г. на развитие и упрочение оккупационного режима, было партизанское движение, инспирируемое из центра с целью разжигания розни между местным населением и Вермахтом.

В-пятых, необходимо иметь ввиду, что территория оккупационной зоны группы армий «Север» в этническом отношении была почти однородной. Населенные пункты с фолькс-дойче, эстонским, латышским и финским населением являлись исключением и располагались вполне компактно. Еврейский вопрос также не играл на территории Ленинградской области сколько-нибудь существенной роли. Поэтому национальная проблематика в оккупационной политике на этой территории в отличие от ситуации на юге СССР и даже в соседнем рейхскомиссариате «Остланд» имела небольшое значение.

Наконец, важной особенностью немецкой оккупационной политики было то, что в юридическом смысле Германия не считала себя обязанной выполнять в отношении Советского Союза Гаагские конвенции. 24 июля 1941 г. командующий тылом группы армий «Север» дал местным комендантам следующее указание:

«Поскольку на оккупированной территории весь государственный суверенитет приостанавливается, только военные немецкие коменданты имеют право издавать приказы и постановления. Они являются единственной властью, которая может вести уголовные дела и налагать взыскания».[106]

6 сентября 1941 г. командующий тылом группы армий «Север» генерал фон Рок в Пскове провел совещание руководителей и чиновников военной администрации. В его докладе об основах военной администрации на Востоке говорилось:

«Так как СССР не присоединился к Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, нет необходимости применять эту конвенцию, особенно ее третью часть, касающуюся управления оккупированных территорий. Вследствие этого, местное право в отличие от войны с другими государствами не применяется. Вся исполнительная власть находится в руках немецкого Вермахта, а именно у командующего оперативной зоны войск»¹⁸.

Следует также учитывать, что задача «освобождения» русского и других народов СССР от большевизма была второстепенной по сравнению с целью глобальной стратегии гитлеровского руководства — завоевания господства Германии сначала в Европе, а затем и в мире в целом. Это подтверждает директива № 32 от 11 июня 1941 г.¹⁹, а также совещание в узком кругу верховного руководства Германии, на котором Гитлер следующим образом конкретизировал общие цели Германии в отношении оккупированных районов:

«Мотивировка перед миром наших действий должна, следовательно, исходить из тактических соображений. Но нам самим должно быть совершенно ясно, что мы из этих областей никогда уже не уйдем. Создание военной державы западнее Урала никогда не должно встать на повестку дня, хотя бы для этого пришлось воевать сто лет… [Германская] империя лишь тогда будет в безопасности, если западнее Урала не будет существовать чужой армии. В основном виде дело сводится к тому, чтобы освоить огромный пирог с тем, чтобы мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали»²⁰.

На протяжении всей войны Гитлер и его ближайшее окружение от этой триединой задачи не отходили.

«Замирение» восточного пространства представлялось делом легким. Перед органами пропаганды оккупантов была поставлена задача по полному искоренению большевизма как идеологического течения, а перед органами СД, полиции безопасности, охранными отрядами — по уничтожению всех его носителей²¹. Идеологическая обработка гражданского сектора в 1941 г., была предоставлена, главным образом, ротам пропаганды Вермахта, которые, однако, основное свое внимание сосредоточили на проведении подрывной работы в частях Красной Армии²².

Захват Вермахтом огромной территории с многочисленным и разнообразным по своему составу населением поставил перед немецкой контрразведкой исключительно сложную задачу — «контролировать или, во всяком случае, знать, что там происходит». Эту задачу можно было решить двумя способами — сотрудничеством с населением или же террором.

В первом случае речь шла о привлечении на свою сторону населения путем создания хотя бы небольших органов местного самоуправления, ответственных за порядок и все происходящее в округах. Этого, собственно, население и ожидало. Второй способ предполагал создание огромного аппарата контрразведки с разветвленной агентурой и специальными карательными отрядами, великолепно вооруженными и снабженными средствами быстрого передвижения.

Первое, наиболее разумное, резонно не могло быть принято, так как шло вразрез со всей теорией и практикой национал-социализма. Для второго не было достаточного количества обученных и опытных кадров, на которые можно было бы положиться. Многочисленные обращения к немецким властям представителей русской эмиграции и, прежде всего членов РОВС, с просьбой направить их на Восточный фронт не находили никакого отклика. Более того, органы СД провели массовые аресты членов РОВС в немецких городах в первые же дни войны с СССР.[107] Поэтому вся система немецкой контрразведки в оккупированных областях СССР строилась импровизированно и под давлением различных обстоятельств. Сначала на дружеском отношении населения к немцам, затем — на страхе перед партизанами, а в конце концов на русских вооруженных отрядах и идее РОА. Но в общем стройной системы так и не выработалось до самого окончания войны²⁴.

Вряд ли полностью можно согласиться с Г. Хассом, который высказал гипотезу о том, что политика немцев по отношению к местному сельскому населению Ленинградской области эволюционизировала от «мягкой» в сторону «жесткой» линии. Действительно, в силу ряда обстоятельств, на части оккупированной территории в течение 1941— середины 1943 гг. существовал относительно «мягкий» режим. Это, однако, не означает того, что «жесткой» линии не присутствовало вообще в первые два года войны²⁵.

Действительно, многие документы, дневники группы армий «Север», а также 18-й и 16-й армий и входивших в них дивизий, свидетельствуют о том, что некоторые офицеры Вермахта, полевых и местных комендатур разделяли многие идеи представителей «мягкой» линии проведения оккупации. Следует также упомянуть о том, что среди представителей даже руководства частей по охране тыла были генералы, выступавшие резко против нацистской политики в отношении мирного населения оккупированной территории, за что и пострадали.[108] Для того, чтобы обеспечить безопасность своего тыла и заручиться поддержкой 1,26 млн. человек, проживавших в захваченных районах Ленинградской области, командование группы армий «Север» пошло на ряд уступок — восстановило деятельность русской православной церкви, разрешило деятельность начальных школ, допустило торговлю. Этому также во многом способствовало в целом дружественное отношение местного населения к Вермахту.

Анализ документов немецкого военного командования, проведенный американской разведкой вскоре после окончания войны, показал, что в течение первых недель войны в большинстве докладов о положении на оккупированной территории, подготовленных Вермахтом, отмечались прогерманские настроения населения, готового сотрудничать с немцами. В них указывалось на глубокое неприятие коммунистического режима, а также надежду на то, что Красная Армия уже потерпела поражение. Быстрое исчезновение представителей старого режима и ошеломляющие успехи немецкой армии укрепили уверенность среди населения в том, что новая власть пришла всерьез и надолго. Росту таких настроений способствовали также меры, которые предпринимались советскими властями в связи с немецким наступлением — разрушение и выведение из строя предприятий и учреждений, уничтожение посевов и остатков продовольствия. Комплекс этих обстоятельств породил у оставшихся с немцами большие надежды и ожидания: население оккупированных районов полагало, что приход немцев приведет к повышению их жизненного уровня, уничтожению колхозов, восстановлению религиозной жизни. На настроения населения в первые месяцы войны также оказывала влияние немецкая пропаганда, которая обещала населению безопасность, порядок, справедливость, работу и продовольствие. После ухода Красной Армии часть крестьян начала раздел колхозного имущества и земли. Хотя официальная немецкая политика исходила из стремления сохранить старую советскую систему с целью более эффективной эксплуатации сельского хозяйства, часть военных не противилась спонтанному разделу собственности.

Как явствует из аналитической записки американских спецслужб, настроения антикоммунизма были характерны не только для территорий, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг., но и «традиционных» областей, включая Ленинградскую. Все это привело к тому, что партизанское движение в первые месяцы войны было минимальным, а население активно сотрудничало с немцами, не только выдавая коммунистов и партизан, но и делясь продуктами, которыми оно располагало²⁷.

Мероприятия немецкого командования на оккупированной территории группы армий «Север» произвели впечатление на Власова, который, завершив поездку по ряду городов и сел, отметил, что ни в одной другой зоне оккупации не было столь отрадных перемен, произошедших в результате действий немецкого военного командования. Однако, одновременно с этим, с ведения руководства Вермахта в оккупированных районах Ленинградской области свои особые задачи выполняли специальные войска СС и тайная военная полиция.

Из отчетов службы безопасности СД, воспоминаний сотрудников немецких спецслужб видно, с какой жестокостью велась борьба не только против партизан, но и против той части населения, которая отказывалась сотрудничать с германскими властями²⁸. Более того, есть все основания рассматривать примеры проведения «мягкой» линии не как самоцель, а как часть массированной пропагандистской кампании, которую проводили различные немецкие ведомства. Политика беспощадной эксплуатации захваченной советской территории была запланирована еще до начала войны. Она, в частности, предусматривала вывоз 10 млн. тонн зерна в течение первого года войны и еще 7 млн. тонн в течение следующего года. Интересы населения оккупированной территории вообще не принимались во внимание, что означало неизбежность голода²⁹.

Реальное положение, однако, было далеким от идеального. Уровень смертности в оккупированных районах Ленинградской области в 1942 г. почти в 3,5 раза превосходил уровень рождаемости; в начале 1943 г. 10 из 13 новорожденных умирали вскоре после появления на свет; гражданские лица (учителя), находившиеся на службе у немцев, не получали обещанной зарплаты, а военные суды возбудили дела против 27 000 крестьян в связи с тем, что те не выполнили своих обязательств по поставкам продовольствия, хотя и было признано, что 24 000 из них после изъятия продовольствия имели всего по одной корове³⁰.

Хотя на основании опыта первого года оккупации руководители и чиновники военной администрации 6 сентября 1942 г. на совещании в Пскове и указывали на необходимость привлекать русское население к сотрудничеству, «так как без доброй воли русских поставленные цели не могут быть достигнуты», сущность немецкого управления была еще раз подтверждена в ктябре 1942 г. в директиве 18-й немецкой армии:

«Местная администрация не является самоцелью, а служит лишь средством для полного использования в интересах Вермахта всех ресурсов захваченной территории»³¹.

В то время, когда представители одной линии настоятельно советовали сотрудничать с русскими, представители другой реквизировали продукты для нужд Вермахта, отправляли сырье в Германию, вывозили и уничтожали культурные ценности. Кроме того, немецкие власти вербовали рабочую силу для отправки в Германию, а затем насильно посылали в рейх все мало-мальски работоспособное население. Под жесточайшим надзором с немецкой стороны сотни тысяч людей принимали участие в строительстве военных сооружений, железных дорог, не говоря уже об уборке снега.

Немцы довольно быстро организовали в оккупированных областях самоуправление из местных жителей, а иногда оно даже возникало стихийно. К октябрю 1941 г. по всем деревням на оккупированной территории были произведены выборы бургомистров. Немецкие гарнизоны были очень малочисленны. Они были разбросаны на большом расстоянии друг от друга и из-за страшных холодов вообще избегали выходить из мест своей дислокации. В первые полтора месяца оккупации немецкие солдаты проживали совместно с местным населением, а затем, в соответствии с приказом военного командования, стали размещаться отдельно³².

Демянский район Ленинградской области был оккупирован немецкими войсками в сентябре 1941 г. Оккупации подверглись 20 сельсоветов (из 24-х) со 180 населенными пунктами и г. Демянском, в которых проживало 31 тыс. жителей.

К органам управления в период оккупации относилась городская управа, работавшая с первых же дней прихода немцев в Демянск. Все улицы в городе были переименованы. Была произведена реквизиция хлеба в близлежащих колхозах. Для удовлетворения нужд немецкой армии был открыт кустарный кожевенный завод, а также часовая мастерская и парикмахерская. УНКВД отмечало, что горуправа «начала свою деятельность с разграбления имущества граждан, эвакуировавшихся в тыл СССР». Однако в марте 1942 г. все 7 членов горуправы были немцами расстреляны по подозрению в связи с партизанами. После этого была создана горуправа в новом составе (всего 6 человек), которые при отступлении бежали с немцами. Документов городской управы не сохранилось. Городским головой был назначен Алексей Семенович Тихонов (быв. учитель). Его зять работал редактором газеты «За Родину». Комендатура руководила лесозаготовительными работами, строительством гаражей, землянок и укреплений³³.

В ряде захваченных районов Ленинградской области органы административной власти не создавались. Например, в октябре 1941 г. Вермахт оккупировал Чудовский и Киришский районы Ленинградской области, а 10 ноября захватил город Тихвин, 8 сельсоветов Тихвинского района полностью и 4 сельсовета частично. Установив там жесткий режим для местного населения и проведя проверки населения и обыски в домах, немцы всю власть сосредоточили в руках военной комендатуры. По сообщению УНКВД ЛО, «население относилось к немцам враждебно, но из-за боязни репрессий открыто не выступало. Какой-либо политической линии в отношении населения немецкие военные власти не придерживались»³⁴.

На территории Шлиссельбурга, где к моменту оккупации находились около 7 тыс. человек, функции управления также находились в руках военной комендатуры, в которой работали «жители города, сочувствующие немцам и имеющие компрометирующее прошлое». Под видом регистрации была проведена фильтрация населения, в результате которой в лагерь военнопленных в Чудово были направлены около 800 человек. Более 3000 человек были мобилизованы для работ и также вывезены из Шлиссельбурга. В городе был установлен комендантский час — хождение по городу разрешалось лишь до 16 часов³⁵.