2. Второй этап Парижской мирной конференции и американские комиссии (июнь — август 1919 года)

К началу лета 1919 года вопрос о будущем Германии, казалось, был решен. Некоторое время еще оставались сомнения, подпишут ли немцы договор, но, так как выбора у них не было, вероятность отказа была очень мала, и подписание договора в Версале 28 июня хоть и принесло многим облегчение, все же не было неожиданностью. Правда, договор оставлял решение некоторых проблем на более поздний срок. Неясность проблемы репараций заставляла сильно беспокоиться Францию, а вопрос о Верхней Силезии — ее ближайшую союзницу Польшу.

Шла подготовка мирных договоров с Австрией, Болгарией и Венгрией. Из всех великих держав только Италия была непосредственно заинтересована в договоре с Австрией, но подготовка этих договоров требовала значительных усилий из-за огромного числа территориальных претензий малых стран. Как уже говорилось, разрешение таких споров было для стран Антанты способом вербовки союзников в Южной и Восточной Европе. Предстояло определить границы Австрии, Венгрии, Болгарии, Греции, Югославии, Румынии, Чехословакии, Польши. Продолжался итало-югославский спор из-за Фиуме. На всех спорных территориях не прекращались всевозможные инциденты и столкновения. Выработка мирного договора с Венгрией осложнялась тем, что с марта 1919 года там существовало советское правительство, которое открыто воевало против Чехословакии и Румынии — союзников Антанты. Гражданская война в России подошла к своей кульминации, но Верховный Совет Антанты еще в марте принял решение о выводе войск из России, предпочитая полагаться на военные таланты белых генералов. Англичане решили покинуть и Закавказье, что имело непосредственное отношение к Восточному вопросу, так как требовало принятия скорейшего решения о судьбе Армении.

Первые последствия высадки в Смирне для стран Антанты

На этом фоне турецкий вопрос казался руководителям стран Антанты не самым важным, хотя уже первые тревожные известия из Смирны заставили обратить на себя внимание. Стало понятно, что греческая экспедиция, предпринятая под предлогом поддержания порядка, привела к обратному результату. Уже 26 мая английскому правительству пришлось отвечать на неприятные вопросы в палате общин относительно его роли в этих событиях и их возможного воздействия на мусульманских подданных Британской империи[360]. Однако в тех же парламентских дебатах вопросы Египта, Ирландии, Индии занимали гораздо больше места, чем обсуждение новостей из Турции. Все попытки некоторых депутатов начать открытые дебаты на турецкую тему успеха не имели. В Англии еще мало кто всерьез предполагал, что к уже имеющимся проблемам в колониях и в России скоро добавятся не менее серьезные проблемы в побежденной Турции.

Что же касается Франции, то после составления и подписания Версальского договора Клемансо предстояло еще у себя дома выдержать ультрашовинистическую атаку со стороны его критиков и оправдывать каждую уступку, сделанную им в Германском вопросе. Оправданием могли служить только гарантийные договоры с Англией и США, подписанные одновременно с. Версальским миром. Но их вступление в силу фактически ставилось в зависимость от ратификации американским сенатом Версальского мира, что уже тогда вызывало сильные сомнения. Многие не могли простить Клемансо и уступку Мосула. Во Франции приближались президентские выборы, в которых Клемансо пожелал принять участие и объявил, что оставит пост премьер-министра в случае поражения. Ему не хотелось ввязываться во внешнеполитические авантюры, в которых не был гарантирован успех. Но, чтобы оправдать уступку Мосула, необходимо было добиться успеха в Сирии и Киликии, все еще занятых англичанами. Тот факт, что для турецких националистов удержание Киликии было непременным условием любого мирного урегулирования, его не заботил. Он, как и Ллойд Джордж, и большинство политиков в Лондоне и Париже, не придавал еще большого значения поднимавшемуся в Анатолии национальному движению.

Такая беспечность была совершенно неоправданной. Греческая оккупация Смирны и прилегающего района вызвала стихийное возмущение местного турецкого населения, которое быстро переросло в настоящую партизанскую войну. Вскоре возник центр организованного сопротивления в глубине Анатолии, вдали от всех оккупированных территорий. Генерал Мустафа Кемаль-паша, широко известный со времен Галлиполийской кампании 1915–1916 годов, посланный султаном в Анатолию наблюдать за демобилизацией остатков турецкой армии, вместо этого занялся установлением связей с начальниками гарнизонов и местными властями, недовольными существующим положением вещей. Кроме событий в Смирне и арестов многих политиков в Константинополе особое беспокойство в Турции вызывали сведения о возможной передаче восточных вилайетов новому армянскому государству. На совещании Кемаля с турецкими генералами в городе Амасии 12 июля 1919 года было принято решение начать организованное вооруженное сопротивление иностранной интервенции на границе с Арменией (реально она примерно соответствовала русско-турецкой границе 1914 года), в Смирне и в Киликии. Началась подготовка к созыву конгресса представителей восточных вилайетов в Эрзуруме. Деятельность Кемаля имела большой успех. Ранее разрозненные турецкие «общества защиты прав», существовавшие со времени перемирия, обрели теперь единый центр, а правительство в Константинополе постепенно теряло реальную власть над страной.

Тем временем 24 июня перед «Советом четырех» выступила турецкая делегация во главе с великим визирем Дамад Ферид-пашой. Еще 6 июня Кальтроп писал в Лондон, что трудно было бы подобрать делегацию, лучше расположенную к Великобритании, чем эта. И все же его французский коллега Дефранс попытался извлечь выгоду из самого согласия Верховного Совета Антанты принять турецких представителей. В разговоре с визирем он представил это решение как результат исключительно французских усилий[361]. Дамад Ферид представил в Париже меморандум с предложением сохранить Османскую империю в довоенных границах с предоставлением автономии арабским областям. В официальном ответе, написанном Бальфуром, после описания ужасов турецкого ига для подвластных народов следовало заявление, что, «с тех пор, как Турция без малейших оснований преднамеренно атаковала страны Согласия и была разбита, она возложила на победителей тяжелую обязанность определять судьбу различных групп населения (populations) в своей разнородной империи. Эту обязанность Совет союзных и присоединившихся держав хочет исполнить в соответствии с желаниями и постоянными интересами самих этих групп»[362]. Иными словами, турок откровенно ставили в известность, что их стране придется расстаться с большей частью своих территорий, дальнейшую судьбу которых союзники определят по своему усмотрению. Какая-либо возможность сопротивления турок такой перспективе вовсе не предусматривалась.

Европейские политики и дипломаты зачастую плохо отдавали себе отчет в том, что действительно происходит в странах, судьбу которых они решают. Они часто не видели или не хотели видеть факты, противоречившие их кабинетным построениям. Английские представители в Константинополе довольно быстро обратили внимание на новую ситуацию в Анатолии и почти сразу же потребовали от турецкого правительства отзыва Кемаля. В Лондон же первые сведения о его деятельности поступили 23 июня в донесении верховного комиссара в Константинополе адмирала Кальтропа[363]. Форин Оффис проигнорировал эти тревожные сообщения, понадеявшись, что дело можно будет уладить на месте.

Изменение позиций Великобритании в Турции после событий в Смирне хорошо описано заместителем Кальтропа адмиралом Уэббом в письме к секретарю Форин Оффиса Р. Грэму от 28 июня 1919 года: «Вплоть до высадки в Смирне мы чувствовали себя вполне хорошо. Турки были, конечно же, несколько беспокойны, но мы постепенно удаляли плохих вали, мутгешарифов[364] и т. п., и я думаю, что мы могли бы хорошо продолжать в том же духе до заключения мира. Нужно было только сидеть крепко и заставлять турецкое правительство делать то, что мы желали. Но теперь положение совершенно изменилось. Греки и турки убивают друг друга массами (are killing one another wholesale) в Айдынском вилайете. Мустафа Кемаль действует в районе Самсуна и пока что отказывается утихомириться (to come to heel)…. Есть один момент, который близко касается нашего престижа. Обе враждующие стороны — греки и турки — прекрасно понимают, что, когда принималось решение о Смирне и доводилось нами до сведения турецкого правительства, мы бросали яблоко раздора между двумя сторонами… Вы с готовностью признаете, что наши постоянные советы обеим сторонам жить в дружбе и согласии рассматриваются как довольно лицемерные в то время, когда мы делаем все возможное, чтобы создать ситуацию, которая сейчас делает их готовыми перерезать друг другу глотки и сеет вражду на неопределенное будущее»[365].

Для нормализации ситуации Кальтроп и его преемник адмирал Р. де Робек, а также их заместитель Уэбб настойчиво рекомендовали как можно скорее заключить мир с Турцией. Кальтроп предлагал определить в районе Смирны четкую линию максимального продвижения греков и их размежевания с итальянцами. Уэбб и де Робек настаивали на полном и скорейшем выводе из Малой Азии как итальянских, так и греческих войск. Они считали, что именно их присутствие стало причиной возникновения национального движения[366]. Английские представители подчеркивали свое полное единодушие с французским коллегой Дефрансом[367].

После подписания Версальского мира Ллойд Джордж и Вильсон покинули Париж. Интересы Великобритании на конференции теперь представлял Бальфур, а интересы США — несколько чиновников Государственного департамента, которые были лишь наблюдателями на встречах глав делегаций. Неудача с Фиуме стоила Орландо его поста, и новым премьер-министром стал Ф.С. Нитги. Министерство иностранных дел возглавил Т. Титтони, который и представлял интересы Италии на конференции. Французскую делегацию по-прежнему возглавлял Клемансо. Такая ситуация позволила французскому премьер-министру фактически руководить работой конференции, что он попытался использовать для некоторого реванша за сделанные ранее уступки, стараясь перехватить инициативу у англичан. Но ближневосточные вопросы теперь поднимались на заседаниях сравнительно редко, а наиболее важные события происходили за тысячи километров от набережной Орсэ — в горах и долинах Сирии и Анатолии. На эти события также накладывало свой отпечаток жесткое, но не всегда хорошо заметное англо-французское соперничество.

Наибольшего внимания заслуживает, безусловно, деятельность двух американских комиссий, посетивших регион. Первая из них — комиссия Кинга — Крейна представляла собой «Американскую секцию межсоюзнической комиссии по мандатам в Турции» — то, что осталось от комиссии, предложенной доктором Блиссом. От имени Парижской конференции она должна была определить пожелания населения Сирии и соседних с ней стран относительно будущего мандатария. Вторая — комиссия Харборда — была направлена по личному распоряжению президента Вильсона для выяснения перспектив американского мандата на Армению. Комиссия Кинга — Крейна в июне — июле объездила Палестину, Ливан, Сирию и Киликию. Комиссия Харборда в сентябре — октябре совершила путешествие из Константинополя в Киликию, оттуда в Центральную Анатолию, затем в Восточную Анатолию («Турецкую Армению»), потом в Закавказье и на обратном пути посетила причерноморские города Турции. Обе комиссии уделили большое внимание армянской проблеме, причем Киликия удостоилась посещения обеих групп. Отчеты комиссий могут служить хорошим источником как по обстановке на Ближнем Востоке и в Закавказье в 1919 году, так и по умонастроениям части американских политических кругов.

Ситуация в Сирии, Палестине и в Ливане. Комиссия Кинга — Крейна

Когда президент Вильсон распорядился отправить на Восток первую из названных комиссий, эмир Фейсал возлагал на нее большие надежды. Контролируя большую часть Сирии, он рассчитывал так организовать прием комиссии, чтобы убедить ее в полной поддержке своих планов местным населением. По возвращении из Европы Фейсал 30 апреля выступил на митинге в Дамаске, где объявил о решении конференции прислать комиссию, призывал сирийцев отстаивать перед ней «полную и абсолютную» независимость своей страны и объявил о намерении созвать Всеобщий сирийский конгресс, который имел бы законное право говорить от имени народа[368]. Подполковник Корнуоллис, британский представитель в Дамаске, считал, что Фейсалу не дадут пойти на сближение с французами, даже если бы он этого и захотел. Фейсал понял из донесений хиджазского представителя в Париже, что державы не допустят полной независимости Сирии и уже решили установить мандатный режим, поэтому он всячески подчеркивал свое желание принять британский мандат[369]. Глава французской администрации в Бейруте Пико также старался обеспечить себе поддержку местного населения, но если Фейсал мог опереться на мусульманское большинство страны, то Пико мог рассчитывать только на религиозные меньшинства, главным образом на католиков-униатов.

Сирийский конгресс был созван в Дамаске в конце июня. Его членами стали арабские выборщики, избиравшие некогда депутатов османского меджлиса последнего созыва. Он считал себя правомочным действовать от имени населения всех трех оккупационных зон, представители которых участвовали в его работе. Уже 2 июля конгресс выработал единую программу для вручения ее американской комиссии. Этот документ стал известен как «Дамасская программа». Согласно ей Сирия должна была стать «полностью и абсолютно независимой» федеративной конституционной монархией во главе с Фейсалом и включать всю территорию от Тавра до пустынь Аравии и от Средиземного моря до рек Евфрат и Хабур. Выражалось согласие на мандат только как на техническую и финансовую помощь, которую смогут оказать США или Великобритания, но не Франция. Также выражалось требование аннулирования всех договоров и обязательств великих держав по разделу арабских земель, в том числе Декларации Бальфура, протест против планов сионистов в отношении Палестины и вообще любых попыток отделить Палестину или Ливан от Сирии. Отвергалась статья 22 Устава Лиги Наций, в которой арабы рассматривались как недостаточно развитый для полной независимости народ. В программе также содержалось требование независимости Месопотамии и ее таможенного союза с Сирией[370].

Отношение Великобритании к ситуации в Сирии и к приезду комиссии определялось несколькими факторами. Англичанам удалось исключить из маршрута комиссии Месопотамию, но посещение Палестины оставалось первым пунктом в ее расписании. Следовательно, в отчет комиссии могли попасть свидетельства о сильнейшем противодействии местного населения планам «еврейского национального очага», что поставило бы под сомнение способность Великобритании к мирному управлению Палестиной. В то же время англичане были заинтересованы в сохранении в Сирии дружественного правительства Фейсала. Англичане не собирались устанавливать в Сирии свой мандат, но многие офицеры на местах не могли смириться с необходимостью оставить страну, занятую английскими войсками и в военном отношении подконтрольную британскому Генеральному штабу. К тому же Фейсал рассматривал присутствие британских войск как главную гарантию против французской экспансии.

По мнению американского историка П. Хелмрейча, англичане понимали, что, хотя почти везде комиссия может встретиться с антибританскими настроениями, враждебность населения к Франции все равно будет сильнее. Англичане были убеждены, что арабы (кроме ливанцев), оказавшись перед выбором, предпочтут британский мандат французскому. Возможно, многие выскажутся за американский мандат, но Вильсон ясно отверг любую возможность активной роли США в арабском мире. Поэтому, хотя выводы комиссии могли быть несколько неблагоприятны для Великобритании, для Франции они были бы намного хуже. Поэтому в долгосрочной перспективе они могли послужить для давления на Францию с целью заключения с ней соглашения на выгодных условиях. Отсутствие подписей британских представителей под таким отчетом только прибавило бы ему убедительности[371].

Британское правительство пыталось лавировать и заверяло в поддержке и Францию, и арабов[372]. Ни те, ни другие не хотели мириться с двойственной политикой своего союзника. Фейсал в начале июля заявлял британскому офицеру связи в Алеппо, что «Франция, как всем известно, целиком полагается на Англию и Америку в своем дальнейшем существовании, и об этом эмир прекрасно знает. Он не может понять, почему Англия так боится огорчить страну, которая, по логике вещей, должна быть готова почти на любые жертвы, чтобы избежать отчуждения Англии. В результате у эмира возникает скрытое подозрение, что арабов продают»[373].

К этому моменту, помимо простого желания извлечь наибольшую выгоду из соперничества между Францией и Фейсалом, у англичан появились новые причины для обеспокоенности событиями на Ближнем Востоке. Начиная с весны 1919 года резко обострилась обстановка в Египте, считавшемся главной британской цитаделью в регионе. Англичане были вынуждены направлять туда дополнительные войска и вместе с тем стараться умиротворить арабов некоторыми уступками. В этой ситуации большую тревогу британских властей вызывала перспектива объединения национального движения Египта, Палестины и Сирии под панарабистскими лозунгами. На опасность того, что Фейсал может поднять арабов как против англичан, так и против французов, если комиссия так и не приедет, Алленби указывал в письме в Форин Оффис еще 30 мая[374]. Его главный политический советник генерал Клейтон 1 июня предупреждал Керзона, что произвольный раздел Сирии без учета доклада комиссии вызовет возмущение в стране[375]. Особое беспокойство высших британских офицеров вызывало подчеркнуто пренебрежительное отношение французов к приезду комиссии. Клейтон запрашивал в Лондоне позволения сделать публичное заявление, что не только британское правительство, но и Верховный Совет Антанты в целом придаст самое серьезное значение рекомендациям комиссии. Керзон переадресовал этот запрос Бальфуру, от которого получил четкий ответ, что французы скорее всего не согласятся на такую декларацию[376]. 24 июня Клейтон снова предупреждал Керзона, что из-за огромного значения, которое придается в Сирии и Палестине американской комиссии, нельзя до публикации ее отчета принимать никаких решений относительно будущей судьбы этих стран[377].

Итак, англичане, хотя и не испытывали восторга по поводу прибытия комиссии, смотрели на нее как на необходимую меру, которая поможет избежать всеобщего возмущения на Ближнем Востоке, а также оттянуть окончательное решение о статусе оккупированных арабских территорий. Французы не ждали от комиссии ничего хорошего и готовы были полностью проигнорировать ее выводы[378]. В то же время арабы, в особенности мусульмане, видели в комиссии единственную и последнюю возможность добиться самостоятельности мирным путем.

На этом фоне весьма интересны сведения об американской пропаганде в Сирии. Главную роль в ней играли американский Красный Крест и Сирийский протестантский колледж. Непосредственным инструментом была Национальная лига новой Сирии. Эти организации агитировали сирийцев добиваться полной независимости и вместе с тем «помощи» со стороны США. Главными преимуществами США перед европейскими державами выставлялись их «незаинтересованность» в ближневосточных делах и неучастие в тайных договорах[379]. Англичане не только не пытались препятствовать этой пропаганде, но и поощряли ее. Британские офицеры заявляли сирийским нотаблям, что «Англия и Франция имеют слишком много колоний, чтобы брать на себя ответственность еще и за сирийский мандат, который лучше предложить Соединенным Штатам»[380]. Вполне возможно, что многие британские офицеры и политики понимали, что идея американского мандата практически неосуществима. Несомненная польза для Великобритании от американской пропаганды состояла в ослаблении и без того минимального французского влияния в стране. Есть любопытные сведения, что французы пытались отплатить англичанам той же монетой, убеждая палестинских арабов, что Франция в отличие от Великобритании не связана с сионистскими планами и потому больше подходит в качестве мандатария для Палестины[381].

Американская комиссия высадилась в палестинском порту Яффе 10 июня. Ее возглавляли доктор Генри Кинг — президент Оберлин-колледжа и специалист по теологии, педагогике и философии, а также Чарльз Крейн — чикагский фабрикант и бывший член Специальной дипломатической миссии президента Вильсона, побывавшей в 1917 году в России. По их именам комиссия вошла в историю как комиссия Кинга — Крейна. Сохранилась интересная запись высказывания Вильсона об этих людях, что они «очень хорошо подготовлены к поездке в Сирию, поскольку не знают о ней ничего»[382]. Правда, их сопровождали пять советников, считавшихся экспертами по Ближнему Востоку и работавших ранее в составе американской делегации в Париже. Среди них следует отметить капитана Уильяма Йейла, который долгое время был представителем треста Standard Oil на Ближнем Востоке.

Комиссия начала работу с обследования Палестины. В Дамаске она впервые появилась 26 июня, потом направилась на юг, в Амман и Дераа и вернулась в Дамаск 2 июля. Затем комиссия посетила Ливан, внутренние районы Сирии и Киликию, включая такие города, как Бейрут, Бкирки, Сидон, Тир, Баабда, Триполи, Александретта, Латакия, Хомс, Хама, Алеппо, Адана, Tapcyc, Мерсин. Из Мерсина комиссия 21 июля отправилась в Константинополь. Таким образом, были обследованы все четыре оккупационные зоны[383]. Методика работы комиссии состояла в получении как можно большего числа устных и письменных пожеланий от местного населения (главным образом от лиц, которые могли говорить от имени какой-то политической, религиозной, национальной, племенной или клановой группы) относительно судьбы своей страны. Члены комиссии признавали влияние активной пропаганды и сомнительность многих петиций, но считали, что подобные проявления с разных сторон должны будут уравновесить друг друга, и, следовательно, общие выводы будут верными.

Работа комиссии проходила в обстановке крайнего политического возбуждения по всей стране. Заинтересованные стороны пытались повлиять на выводы комиссии с помощью массированной пропаганды и «административного ресурса», пытаясь предварительно контролировать и инструктировать прибывавшие для общения с комиссией делегации. Подобным образом действовали и британские, и французские, и арабские власти в своих зонах. Правда, при этом британская пропаганда не выходила за рамки южной зоны (Палестины), в то время как сторонники Фейсала активно агитировали за «Дамасскую программу» в британской и французской зонах. Британские власти им не мешали, но французы всячески старались их нейтрализовать. Сам Фейсал говорил перед комиссией, что для него одинаково приемлем британский или американский мандат, хотя комиссионеры отлично знали о его англофильстве[384].

Наибольшее давление на жителей оказывали французы. Согласно «Конфиденциальному приложению» к докладу комиссии, помимо устной и печатной пропаганды они не брезговали запугиванием, шантажом, подкупом местных лидеров, не допускали к комиссии лиц, чьи взгляды их не устраивали, произвольно заменяли нелояльных членов делегаций сторонниками Франции и даже арестовывали противников французского мандата[385]. В свою очередь, агенты Фейсала, если верить Гонто-Бирону, часто заставляли местных жителей подписывать чистые листы бумаги, на которых потом писался текст петиции. Английский офицер, сопровождавший комиссию в Южной оккупационной зоне, обычно давал петиционерам инструкции, прежде чем они могли предстать перед комиссией[386]. В арабской (Восточной) зоне, и в особенности в Дамаске, на петиционеров оказывалось грубое давление путем запугивания и шантажа[387]. Попытка арабских и английских властей в Алеппо не допустить до комиссии делегацию местных бедуинских племен Анезе — сторонников Франции — и их арест англичанами по пути из Алеппо в Бейрут вылились в крупный скандал, сведения о котором дошли до Лондона и Парижа.

Во всех четырех зонах комиссия собрала 1863 петиции. Они касались самых разных политических проблем. 80 % всех петиций требовали единства Великой Сирии и 73 % — ее абсолютной независимости. 59 % петиционеров хотели видеть Сирию демократическим королевством с Фейсалом во главе. Иностранного мандата требовали совсем немногие петиции: британского — 4,5 %, французского — 14,5 %, американского — 3 %. В то же время 57 % петиций было подано за американскую «помощь». В случае отказа США 55 % петиционеров полагались на «помощь» Великобритании (т. н. «второй выбор»). 60 % петиций содержали антифранцузские заявления[388]. Пристрастия респондентов, разумеется, различались в зависимости от места их проживания, религиозной и этнической принадлежности. Единственной надежной опорой Франции оказалась ее давняя клиентела — католики-униаты, прежде всего марониты. Главными противниками французской экспансии были мусульмане-сунниты, которые активнее всего поддерживали Дамасскую программу. Православная община разделилась: часть ее поддержала Францию, часть — Фейсала и Великобританию. Шиитские общины друзов, алавитов и метавилов беспокоились прежде всего о собственной автономии, причем друзы сохранили традиционные связи с Великобританией[389].

Рекомендации комиссии сводились к нескольким простым положениям. Вся Сирия (в том числе Ливан и Палестина) должна быть передана под мандатное управление одной державы, а именно США. В случае если они не смогут принять мандат, он должен быть передан Великобритании, но ни в коем случае не Франции. Если сирийский вопрос поставит под серьезную угрозу отношения Франции с союзниками, ей можно будет предоставить мандат на Ливан (в довоенных границах), хотя это было и нежелательно. Кинг и Крейн не удержались от соблазна высказать в отчете свое мнение и о перспективах американского мандата на Армению, хотя они и не посещали ее. Красочно описав все ужасы турецкого обращения с армянами в ходе войны, авторы отчета согласились с необходимостью полного отделения Армении от Турции. Не вызвало у них сомнения и то, что это возможно лишь при помощи «сильного мандатария», то есть США. Границу будущей Армении они предполагали провести примерно по линии русско-турецкого фронта 1916–1917 годов, отвергнув, таким образом, крайние притязания армянских представителей, высказанные на Парижской конференции. Не следует, однако, думать, что отказ от «Великой Армении» был со стороны американцев актом самоограничения. В других частях отчета они привели массу самых весомых аргументов в пользу того, что США должны получить мандаты также на Константинополь и (отдельно) на оставшуюся часть Турции. В сочетании с планами относительно Сирии получалась довольно занятная картина[390].

Капитан Йейл, один из советников комиссии, составил собственный доклад. Его мнение сильно отличалось от точки зрения Кинга и Крейна. Он так характеризовал ситуацию: «Британцы хотят сохранить Палестину и были бы не прочь контролировать Сирию. Они не хотят видеть французов даже в Горном Ливане. Но, понимая, что без открытого разрыва с Францией они не смогут заставить ее отказаться от своих притязаний, они были бы рады, если бы Соединенные Штаты пришли сюда и взяли Сирию. Британцы позволяли и поощряли пропаганду младоарабов (the Young Arabs) в пользу объединенной Сирии (хотя это могло стоить им Палестины), чтобы создать ситуацию, которая заставила бы Соединенные Штаты принять мандат на Сирию»[391].

Армянский вопрос в поле зрения держав Антанты. Комиссия Харборда

Тем временем приближалось время давно уже объявленной эвакуации британских войск из Закавказья. С точки зрения чисто «империалистических» интересов эта мера не несла Великобритании ничего хорошего. Но внутриполитические обстоятельства требовали спешного сокращения военных расходов и демобилизации армии. Существовало распространенное мнение, что за эвакуацией немедленно последует хаос и новая резня, теперь уже в «русской» Армении. В июле 1919 года американский полковник У. Хаскелл был назначен верховным комиссаром союзных и присоединившихся держав в «русской» Армении (в добавление к британскому главному комиссару в Закавказье Уордропу). В задачу Хаскелла входило главным образом распределение продовольственной помощи местному населению, которое доставлялось американской благотворительной организацией Near East Relief. Союзники были довольны работой Хаскелла, его очень хвалил через несколько месяцев генерал Харборд. Историки, правда, впоследствии выяснили, что Хаскелл продавал часть продовольствия, предназначенного для армянских беженцев, правительству Азербайджана[392]. Но как бы то ни было, едва прибыв на место, Хаскелл начал слать в Париж тревожные телеграммы с описаниями бедствий Армении и просьбами прислать войска взамен уходящих англичан.

Первоначально планировалось, что англичан в Закавказье заменят итальянцы. В Грузию даже прибыла итальянская военная миссия. Но после смены правительства они отказались от этого намерения, заявив, что имеют в Закавказье лишь «коммерческий» интерес[393]. В поисках решения англичане обратились к американцам. По неофициальным каналам постоянно приходили сведения об обеспокоенности американского общественного мнения судьбой армян в случае британской эвакуации. В связи с этим Бальфур 9 августа в письме к Ллойд Джорджу выдвинул идею предложить американцам заменить британские войска своими, если они действительно беспокоились об армянах. Копию письма получил лорд Керзон, который фактически руководил Форин Оффисом, пока Бальфур вел переговоры в Париже. Уже через три дня он сообщил Бальфуру, что, по мнению Генерального штаба, даже небольшая задержка эвакуации в ожидании американцев невозможна (солдаты уже получили приказ о демобилизации), а по мнению американского посла Дэвиса, сенат США ни за что не согласится послать американские войска на Кавказ, так как это опережало бы еще не принятое решение о мандате на Армению. Америка вернулась к Доктрине Монро и политике неучастия в делах Старого Света. Керзон писал, что не видит подходящего решения этой проблемы, как и реального способа избежать ожидаемых бед на Кавказе. Сам он был за продолжение британского присутствия в регионе, но не нашел поддержки у кабинета[394].

18 августа Керзон напомнил Дэвису, что «жизнь Армении нельзя сохранить только долларами», для этого требуются еще и солдаты. Была ли Америка готова к этому? Дэвис не мог дать определенного ответа[395]. На следующий день Керзон направил Дэвису письмо с оригинальным предложением: если США желали сохранения британского присутствия в Закавказье, то они, как будущий мандатарий Армении, должны взять на себя соответствующие расходы, проще говоря, оплачивать британскую операцию. Дэвис сообщил Керзону американский ответ в конце августа: США не могут выделить ни солдат для замены англичан, ни денег, чтобы они остались в Закавказье. Любая попытка заговорить об этом в сенате поставит под угрозу мирный договор с Германией, перспектива ратификации которого уже тогда вызывала сомнения[396]. По общему мнению британских дипломатов, США хотели, чтобы Великобритания и дальше поддерживала относительный порядок в Закавказье за свой счет, сами же они не желали делать для этого ничего.

Итак, Великобритания уходила из Армении. Италия и США отказались занять ее место. Оставалась Франция. Но в это время англо-французские отношения были сильно испорчены из-за Сирии. Французам не терпелось оккупировать Сирию и Киликию, «предназначенные» им по соглашению 1916 года. Англичане всячески затягивали этот вопрос, ссылаясь на необходимость дождаться отчета комиссии Кинга — Крейна. В такой обстановке 11 августа перед конференцией встал вопрос, кто сможет послать войска в Армению. Итальянский и американский представители, а также сам Клемансо отказались это сделать[397]. 25 августа Клемансо пояснил, что французов не пускали в Малую Азию англичане (намек на затяжку вопроса о Киликии). На вопрос Бальфура, пошлет ли Франция войска в Армению в случае английского согласия, Клемансо ответил, что, хотя это и не входило в его намерения, он «вынужден» изучить этот вопрос[398]. Еще через 4 дня Клемансо сказал, что он сможет направить в Армению 12 000 человек при условии английской помощи и поддержки. Войска должны будут высадиться в Адане и Мерсине и направиться в Армению через Анатолию. Бальфур обещал всяческое содействие со стороны Великобритании[399]. Никто из присутствующих не обратил внимание Клемансо на то, что гораздо удобнее было высадить войска в Батуме или Трабзоне, если он действительно хотел их направить на Кавказ. Бальфур поспешил направить в Лондон несколько депеш с просьбой к различным ведомствам оказать содействие французскому плану, но британский кабинет воспринял эту идею без энтузиазма. Намерения французов были шиты белыми нитками — высадиться в Киликии и остаться там, забыв о бедствиях армян в Закавказье. Керзон указывал на это Бальфуру, но тот возражал, что Англия должна приветствовать любую попытку помочь армянам, даже если она имеет чисто эгоистические мотивы[400]. Неизвестно, чем бы кончился этот обмен мнениями, если бы не удачный для французов поворот сирийского вопроса, которому весьма способствовала крепнущая убежденность англичан, что Восточный вопрос придется решать без участия США.

Уже 20 июля Бальфур получил от президента Вильсона уведомление, что решение об участии США в распределении ближневосточных мандатов откладывается на неопределенное будущее[401]. 19 августа Бальфур уже писал Керзону, что США скорее всего не примут мандатов на Ближнем Востоке[402]. Идея ближневосточных мандатов была действительно крайне непопулярна в США, где даже Версальский договор был принят в штыки. Американские эксперты на своих совещаниях в Париже высказывались против дорогостоящих ближневосточных мандатов. Госсекретарь Лансинг заявлял, что предлагать Америке истощенную Армению все равно что предлагать ей Сахару[403]. Запланированная еще в начале августа военная комиссия во главе с генералом Дж. Харбордом все же отправилась в Турцию и Закавказье.

Комиссия Харборда занималась преимущественно армянскими и собственно турецкими делами. В ходе путешествия ее члены имели возможность ознакомиться с положением на месте, а также с мнениями всех заинтересованных сторон, включая руководителей трех «независимых» закавказских правительств, армянского католикоса и самого Мустафы Кемаля, с которым Харборд беседовал в Сивасе. В своем отчете Харборд еще более красноречиво, чем Кинг и Крейн, описывает турецкие преступления против армян в военное время. Он не сомневается, что резня происходила по прямому указанию из Константинополя. Тем более примечательно его следующее замечание: «На территории, не затронутой военными действиями, разрушенные деревни, несомненно, являются следствием дьявольской турецкой злобы (Turkish deviltry), но там, где армяне наступали и отступали вместе с русскими, их ответные жестокости, очевидно, соперничали с турецкими по своей бесчеловечности». Харборд рисует печальную картину разорения, голода и бедности, которую члены его комиссии увидели как в Закавказье, так и в Турции. Правда, он не видит явных препятствий для возвращения уцелевших армян на свою землю или прямой угрозы для их жизни. Но «вывод иностранных войск из некоторых регионов» (то есть англичан из Закавказья), а также греческая высадка в Смирне «заметно удешевили любую христианскую жизнь в Турции». «Моральная ответственность за современные беспорядки (unrest) по всей Турции лежит по большей части на иностранных державах». В Закавказье к тому же самую неблагоприятную роль сыграло разделение некогда единой территории между тремя враждебными государствами. Практические рекомендации Харборда не отличаются оригинальностью: Закавказье, Армения, Турция и Константинополь нуждаются в помощи сильного мандатария (одного для всех), и Соединенные Штаты наилучшим образом подходят на эту роль. В отличие от Кинга и Крейна он предлагал не несколько мандатов в одних руках, а один мандат, разделенный на административные единицы: федеральный округ Константинополя, Румелию, Анатолию, Армению, Закавказье. К тому же Харборд не распространял своих претензий на арабские земли (наверное, потому, что не был там). Как военный специалист Харборд подсчитал, что для этого потребуются 2 усиленные американские дивизии (59 тысяч человек) с последующим сокращением до одной, а также сумма в 756 014 000 долл. в течение 5 лет. Далее он привел 14 аргументов в пользу мандата (в вильсонистском духе) и 13 аргументов против него (в изоляционистском). Но весь контекст отчета свидетельствует, что его составитель был горячим сторонником американского мандата, но не только на Армению, а на все земли от Эгейского моря до Каспия[404]. Не менее очевидно и то, что позиция Харборда была прямо противоположна преобладающим настроениям политиков и общественного мнения США.

Англичане тщательно следили за работой американских комиссий. Краткое изложение основных тезисов будущего доклада Харборда легло на стол Керзона уже 20 октября, когда комиссия еще не покинула Турцию. Суть этого документа, в общем, та же, что и в пространной версии, опубликованной спустя полгода, но некоторые акценты поставлены более четко. Подчеркивалась возможность возвращения домой турецких армян, но давалась уничтожающая характеристика трем закавказским правительствам: «Все они коррумпированы и существуют только за счет того, что осталось после развала России. Все они испытывают большевистское влияние, в особенности Грузия». Также на столе у Керзона оказались отчеты о мнениях других членов американской комиссии, высказанных в разговорах с британскими офицерами и должностными лицами. Как выяснилось, на американцев большое впечатление произвел Мустафа Кемаль, и они высоко оценили его патриотизм. Ссылки Кемаля на желательность иностранной помощи они расценили как приглашение принять мандат над всей Турцией и на этом основании даже свысока обращались к англичанам, которые «сделались крайне непопулярными по всему Востоку, включая Закавказье». На турок особенно неприятное впечатление произвела антитурецкая агитация британского майора Ноэля среди курдов. Генерал Мак-Кой, второй человек в комиссии Харборда, утверждал, что турки пострадали во время войны не меньше, если не больше, чем христиане[405].

Для Керзона, который теперь возглавил Форин Оффис, все эти американские откровения уже представляли лишь познавательный интерес. Он даже поиронизировал над не оправдавшимися прогнозами новой резни армян: «Палачи и жертвы общаются и братаются»[406]. Необходимость готовить «турецкий договор» без американского участия была теперь очевидна. После отказа США от ратификации Версальского договора только безнадежный оптимист мог по-прежнему верить в их согласие на ближневосточные мандаты. Великобритания и Франция вовсе не отказались после этого от идеи отторжения «Западной Армении» от Турции. Но все разговоры на эту тему носили теперь несколько умозрительный характер, поскольку было непонятно, кто будет осуществлять такое решение.

В нашу задачу не входит анализ отчетов комиссий с точки зрения внешней политики США. Очевидно лишь, что нельзя приписывать США планы «захвата» огромных территорий на Ближнем Востоке, как это делали советские историки в 1950-х годах[407]. Кинг, Крейн и Харборд, конечно, оказались в плену некоторых империалистических миражей, чему способствовал прием, оказанный им местными лидерами. Но их выводы находились в резком противоречии с политическими тенденциями внутри США, где росли изоляционистские настроения, в том числе и в сенате. Руководители комиссий не могли не знать об этом, и, очевидно, поэтому в отчете Кинга и Крейна указывалось на Великобританию как на «второй выбор».

В протоколах заседаний Парижской конференции с участием Клемансо и Бальфура нет ни одного упоминания об отчетах американских комиссий. Их просто тихо положили под сукно. Единственными практическими результатами работы комиссий стали затяжка на несколько месяцев решения вопроса о статусе арабских владений Турции и дальнейшее разжигание там антифранцузских настроений. Возможно, этого и хотели британские политики. В отношении Армении сохранялась полная неопределенность по поводу окончательного решения США.

Обострение англо-французских противоречий. Анатолия и Сирия

Мирная конференция в июле и августе 1919 года сравнительно редко обращалась к турецкому вопросу, уделяя основное внимание проблемам Центральной и Восточной Европы. Лишь постоянные раздоры между греками и итальянцами привлекали внимание к Малой Азии. Итальянцы уличали греков в неподчинении распоряжениям верховного союзного командования, а греки утверждали, что оккупированная Италией территория служит базой для турецких партизан, действующих против греков[408]. 16 июля Бальфур предложил, чтобы греки и итальянцы договорились между собой об определенной демаркационной линии. 18 июля такое соглашение между Титтони и Венизелосом было достигнуто. Демаркационная линия должна была проходить в основном по долине реки Меандр (Мендерес)[409]. В дальнейшем это соглашение переросло в секретный договор, известный как пакт Титтони — Венизелоса от 29 июля 1919 года, где помимо турецких проблем затрагивались также и балканские[410]. Бальфур предпочел заставить итальянцев договориться с греками, чем настаивать на их уходе из Малой Азии, рассчитывая, очевидно, что они выгоднее Англии в качестве союзника, а не озлобленного, хоть и слабого, соперника. Ведь если бы пришлось уступить требованиям Франции в отношении Киликии, она оказалась бы полной хозяйкой в Южной Анатолии, не имея даже такого соперника, как Италия.

Между тем из района Смирны продолжали поступать сведения о столкновениях греческих войск с турецкими партизанами. Английские представители в Константинополе были единодушны в том, что беспорядки вызваны действиями греков. Постоянно звучали предложения направить в Смирну британских офицеров, которые смогли бы на месте разобраться в ситуации. Бальфур на это отвечал, что не может этого сделать, так как подобная акция создала бы впечатление, что высадка греков в Смирне была результатом британского, а не общесоюзнического решения[411]. Но ситуация все же требовала вмешательства конференции, хотя Венизелос неоднократно утверждал, что греческие войска ведут себя наилучшим образом, а все проблемы вызваны турецкими партизанскими бандами, уничтожающими христианское население[412]. 18 июля Бальфур предложил направить в Смирну межсоюзническую комиссию, состоящую из представителей Англии, Франции, США и Италии. Это предложение было поддержано другими делегатами, но Клемансо и Титтони высказались против предложения Бальфура включить в состав комиссии греческого офицера, мотивируя это тем, что Греция является заинтересованной стороной. В итоге было решено, что греческий офицер не будет присутствовать на заседаниях комиссии, но будет регулярно получать информацию о ее работе[413]. Возглавить комиссию должен был французский генерал Бюнус. Возможно, Клемансо рассчитывал ответить «комиссией на комиссию», предполагая, что отчет комиссии Бюнуса будет столь же неблагоприятен для Греции (а значит, и для Великобритании), как и отчет комиссии Кинга — Крейна для Франции.

Эмир Фейсал, не увидев реальных результатов деятельности американской комиссии, стал проявлять беспокойство и в середине июля заявил о своем желании немедленно выехать в Париж, угрожая в случае отказа начать военные приготовления. Это, в свою очередь, встревожило английских военных и дипломатов. Только Алленби хотел поддержать просьбу Фейсала «для противодействия французам». Но Бальфур, Керзон, Клейтон и полковник Корнуоллис были абсолютно убеждены в «несвоевременности» предполагаемого визита Фейсала в Париж. 21 июля Керзон предложил Бальфуру «оставить пока это дело и переложить на французов бремя ответственности за отказ»[414]. Итак, англичане, как и французы, хотели решить сирийскую проблему за спиной Фейсала, но, не желая терять лицо, собирались переложить ответственность за столь циничное поведение на своих союзников.

С конца июля 1919 года во французской прессе началась активная антибританская кампания, связанная главным образом с сирийским вопросом. Начало ей положила статья Робера де Кэ в журнале Bulletin d’Asie Fran?aise от 26 июля. Де Кэ обвинял англичан в поддержке «шерифских» властей, которые раздувают антифранцузскую истерию и преследуют сторонников Франции. Английские и «шерифские» агенты в своей пропаганде среди мусульман представляют французов покровителями католиков, а среди христиан — безбожниками. Британские власти стремятся создать себе экономические преимущества, не допуская в Сирию французских коммерсантов при помощи многочисленных паспортных формальностей. Англичане направляют все силы на развитие порта в Хайфе и вместе с тем стараются изолировать Бейрут от торговых потоков. Те же обвинения были повторены вскоре влиятельной газетой Le Temps[415]. Французская пресса требовала направить в Сирию французские войска взамен британских. При этом акцент делался на то, что в антифранцузских действиях виновато не английское правительство, а английские офицеры на Востоке.

В то же самое время в Форин Оффис стали поступать ноты и заявления от французского МИД с жалобами на британскую политику в Сирии. Содержание этих жалоб практически повторяло антианглийские выпады французской прессы. 28 июля Бальфур получил такую ноту от Пишона, а 1 августа Керзон переслал Бальфуру полученное им письмо П. Камбона аналогичного содержания. Глава французского МИД и посол Республики в Лондоне помимо повторения старых обвинений также жаловались на аресты британскими властями арабов — сторонников Франции, а также вооружение ими новых «шерифских» подразделений в Хиджазе[416].

Британская реакция на эту кампанию была довольно жесткой. По поручению Керзона один из его помощников, Р. Грэм вызвал в Форин Оффис секретаря французского посольства де Флерио, который замещал отсутствовавшего Камбона. Грэм заявил ему, что Великобритания всегда поддерживала французские требования в Сирии и неоднократно отказывалась от мандата на эту страну. Если ситуация там складывалась для Франции плохо, французы должны были винить в этом только себя. Фельдмаршал Алленби противится замене французских войск британскими только для избежания возможного столкновения с арабами. Возможно, некоторые британские офицеры на месте и имели антифранцузские предубеждения, но это было не доказано. Антибританская кампания во французской прессе проводилась столь систематично, что возникали подозрения, что она инспирирована правительством Франции. Де Флерио выслушал все это спокойно и ответил, что ни Пишон, ни правительство не имеют отношения к кампании. Если в Сирии могут быть подчиненные британские агенты, которые не следуют пожеланиям и намерениям своего правительства, то в Париже тоже есть французские деятели, которые пишут статьи, не считаясь с рекомендациями руководства своей страны[417].

Через четыре дня британский посол в Париже Дж. Грэм был принят Пишоном и повторил ему все, что де Флерио уже выслушал в Лондоне. Пишон ответил, что «его досье полны донесениями об антифранцузской пропаганде, которую ведут англо-сирийские агенты. Он получает их почти ежедневно, и из них сформировалась внушительная масса свидетельств. Эти донесения настолько подробны и согласованы между собой, что для французского правительства совершенно невозможно им не верить». Грэм ответил, что британское командование беспокоится только о том, чтобы предотвратить всякую пропаганду, которая может привести к беспорядкам. Грэм обратил внимание Пишона на антибританскую кампанию во французской прессе, в частности на две новые статьи в Figaro и Journal des Debats. Автор последней прямо упрекал британское правительство в создании «панарабизма». Пишон ответил, что французское правительство не может контролировать прессу, которая всего лишь отражает общественное мнение. Сирийский вопрос приобрел во Франции такую важность, что если правительство будет его игнорировать, то оно будет «сметено». Поэтому если Великобритании не нравится настроение французской прессы, то она должна пойти навстречу французским требованиям в Сирии. В своем отчете Керзону Грэм писал, что Пишон искренне убежден в правдивости донесений своих агентов из Сирии и статей в прессе[418].

Итак, к концу лета 1919 года французы начали терять терпение из-за затяжки решения сирийского вопроса. Великобритания же оказалась перед жестким выбором: Фейсал или Франция. Затягивать вопрос далее было невозможно, примирить Париж и Дамаск было нереально. Французы продолжали видеть в эмире только английского агента, а сам он слышать не хотел о любом французском присутствии, продолжал настаивать на британском мандате над всей Сирией от Тавра до Аравии, совершенно игнорируя ясно выраженный отказ Лондона от такого мандата. В этой ситуации в британском руководстве наметились разногласия. Керзон, похоже, не спешил идти навстречу французам, но Бальфур был готов на это ради сохранения Антанты. Еще 26 июня, в самый разгар деятельности американской комиссии, он представил кабинету небольшой меморандум с готовой схемой распределения мандатов: Франции — Сирию, Великобритании — Месопотамию и Палестину, США — Армению, Италии, возможно, Кавказ. Французский мандат не должен распространяться на Киликию дальше Александретты, чтобы не вызывать зависть итальянцев. Керзон согласился с основными положениями меморандума, но предложил подождать с их оглашением, пока конгресс США не определится относительно мандатов на Востоке. Сам Керзон сомневался в положительном решении[419].

После этого Бальфур запросил у экспертов Форин Оффиса подробные сведения о положении в Сирии и Киликии, а также предложения по выходу из создавшегося тупика. Ответом стали два меморандума Э. Форбс Адама от 8 и 9 августа. Первый был целиком посвящен истории вопроса[420]. Второй начинается с заявления, что «в создавшейся ситуации ничто не может предотвратить переход мандата на Сирию к французам». Автор фактически признал, что главная суть англо-французских разногласий по Сирии заключается в территориальных спорах, которые проистекали из желания англичан обеспечить кратчайшую транспортную связь между нефтеносными районами Месопотамии и средиземноморским побережьем по «чисто британской» территории, что было важно как по экономическим, так и по военно-стратегическим соображениям. Различные варианты границы, которые англичане предлагали в связи с этим, категорически не устраивали французов, что и было причиной срыва всех переговоров. Главным камнем преткновения стал оазис Тадмор. Э. Форбс Адам предложил наконец отказаться от притязаний на этот район, поскольку «было бы неразумно основывать нашу политику в этой части мира на опасности войны между Францией и Великобританией». Нефтепровод и железную дорогу от Мосула к Средиземному морю можно было проложить и по территории французского мандата, как первоначально и предполагалось в соглашении Сайкса — Пико, решив все вопросы в особом договоре с Францией. Форбс Адам предложил собственный вариант разграничительной линии между британской и французской мандатными зонами. Эта граница, по его мнению, должна была основываться на экономических, а не на стратегических соображениях. Это означало, в первую очередь, что в пределы Палестины должна была войти часть долины реки Литани, воды которой представлялись сионистам необходимыми для ирригации будущего «национального очага». Поскольку это означало дальнейшее урезание французский зоны, Форбс Адам предложил предоставить французам «компенсацию» к востоку от реки Иордан, включив во французский мандат всю «восточную» оккупационную зону, подконтрольную Фейсалу до станции Калат эль Xaca, то есть почти до северной границы Хиджаза, которая тогда включала город Маан. Одно из преимуществ такого решения виделось автору в том, что оно поставит «всех сирийских арабов» под один мандат — французский. От французов, помимо уступок на палестинской границе, можно было требовать также признания абсолютного преобладания британских интересов на Аравийском полуострове[421]. Характерно, что о «пожеланиях населения», как и о мнении эмира Фейсала, в этот раз ничего не говорилось. Р. Ванститтарт, другой эксперт Форин Оффиса, пользовавшийся репутацией франкофила, в своих комментариях одобрил идеи коллеги, но нашел и более четкую роль для Фейсала: «Нам останется только договориться с Фейсалом, связав французов достаточно крепко, чтобы он был доволен (to suit him), а именно тактично посредничая между ними». Ванситтарт указывал, что придется пойти на определенные уступки французам, «если мы хотим получить какой-либо шанс добиться наших арабских пожеланий (desiderata)». «Эти пожелания простираются гораздо дальше, чем что-либо уже обсуждавшееся с французами или что даже подозревается ими. Я придаю этому огромное значение, и необходимо признать раз и навсегда, что мы не можем получить все в обмен на ничего»[422].

Очевидно, аргументы коллег убедили Бальфура в правильности выбранного пути, и 11 августа он представил новый, гораздо более подробный меморандум по проблемам арабских территорий Османской империи. О ситуации вокруг Сирии Бальфур писал с впечатляющей откровенностью: «Согласно общепринятому мнению, есть только три возможных мандатария — Англия, Америка и Франция. Собираемся ли мы "руководствоваться в основном пожеланиями населения", решая, кого из них выбрать? Мы не собираемся делать ничего подобного. Англия отказалась. Америка откажется. Итак, чего бы ни пожелали жители, они непременно получат Францию. Они могут свободно выбирать, но на самом деле никакого выбора у них нет (They may freely choose; but it is Hobson’s choice[423] after alt)». В этой ситуации Бальфур предлагал следующую схему: главный принцип соглашения Сайкса — Пико должен быть сохранен — французская сфера вокруг Сирии и британская сфера вокруг Евфрата и Тигра, «национальный» очаг для евреев в Палестине. Должна быть ликвидирована разница между «красной» и «синей» зонами с одной стороны, и зонами «А» и «В» — с другой. Вместо абсолютного контроля держав, предусмотренного для «цветных» зон, на всей подмандатной территории должны существовать арабские государства, подконтрольные мандатариям. В этих странах, в соответствии с Уставом Лиги Наций, не должно быть экономической монополии мандатария. Вопрос о Киликии должен решаться в зависимости от судьбы мандата на Армению и притязаний Италии по Лондонскому договору. Британская зона в Месопотамии должна включать Мосул. Вопроса о точных линиях разграничения он не касался[424].

Меморандум Бальфура оказал большое влияние на позицию британского правительства. В течение месяца он неизменно воспроизводился в качестве приложения ко всем документам Форин Оффиса по сирийской проблеме. Можно сказать, что с этого момента англичане стали мириться с мыслью о неизбежности передачи Франции мандата на Сирию и отказа от территориальных претензий на ее южные районы. Проблема транзита из Месопотамии к Средиземному морю теперь должна была решаться путем соглашения с Францией. Это решение, очевидно, далось нелегко. 20 августа Военный кабинет после долгих дискуссий поручил лорду Керзону лично обсудить эту проблему с Бальфуром (находившемся тогда в Париже), а военному министерству — изучить вопрос о том, в какой степени оазис Тадмор (Пальмира) необходим для сооружения нефтепровода и железной дороги от Мосула к Средиземному морю[425].

Демобилизация армии, фактическое самоустранение США с политической арены Старого Света и необходимость сохранения Антанты заставили наконец английское руководство пересмотреть свое отношение к сирийскому вопросу. Острая конфронтация с Францией в тот момент в английские планы никак не входила. Французская инициатива по армянскому вопросу[426] делала еще более необходимым определение будущего Сирии и Киликии. Перед принятием неизбежного решения были даны соответствующие сигналы общественному мнению и, очевидно, самим французам. 4 сентября The Times поместила небольшую статью по сирийскому вопросу в очень доброжелательном и примирительном духе по отношению к Франции. «Мы готовы к тому, чтобы подготовить наше будущее положение как мандатария Месопотамии. Мы также честью обязаны (bound in honour) подготовить дорогу для Франции как мандатария в Сирии. Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы облегчить задачу для ее гарнизонов и ее администраторов, когда они получат контроль. Мы также должны напрячь все свои силы, чтобы способствовать, прямо или косвенно, наилучшему возможному взаимопониманию между Францией и эмиром Фейсалом, которого, очевидно, огромное большинство сирийцев хочет видеть своим государем». Скорейшее решение сирийского вопроса было необходимо, поскольку, «если к нему подходить в духе зависти и интриг, он не только окажется неразрешимым, но и разрушит более значимые вещи, чем проблемы Сирии и Палестины, сколь бы важными они ни были»[427]. О смысле этого намека остается только гадать. Французская пресса, однако, не платила англичанам взаимностью, и широкая кампания с обвинениями в адрес англичан в разных мелких кознях по отношению к французам в Сирии продолжалась. Особенно выделялся уже известный нам Пертинакс из Echo de Paris[428].