3. Уход англичан из Сирии и Киликии (сентябрь — ноябрь 1919 года)

Судьба Сирии решается

В сентябре Ллойд Джордж приехал во Францию для подписания Сен-Жерменского договора с Австрией. Туда же из Иерусалима прибыл фельдмаршал Алленби. 9 сентября он передал премьер-министру длинное письмо от Фейсала, которое было настоящим криком отчаяния. Эмир напоминал о помощи, оказанной англичанам арабами, поднявшими восстание против своих единоверцев — турок, и предупреждал, что раздел арабских провинций между разными мандатариями вопреки ясно выраженной воле населения вызовет всеобщее возмущение и полную потерю доверия к союзникам вообще и к Великобритании в частности. Более того, такое решение вызовет «всеобщее восстание» в мусульманском мире, что подорвет основы Британской империи. Великобритания не должна так рисковать ради того, чтобы угодить «мнению экстремистской коммерческой партии в некоторых других странах». Фейсал настаивал на своем немедленном приезде в Лондон для участия в принятии окончательного решения. По его словам, перед ним стоял выбор — гарантировать своему народу единство страны или умыть руки, оставив страну в состоянии анархии[429]. Однако мнение Фейсала уже мало интересовало англичан. 9 сентября политический агент при штабе Алленби полковник Мейнерцхаген предпринял в Дамаске последнюю попытку примирить эмира с Францией, которую представлял его коллега Лафоркад. Это была попытка того самого посредничества, которое надеялись осуществить англичане. Она закончилась полным провалом. Эмир заявил Лафоркаду, что французский мандат означает для сирийцев «рабство», а Мейнерцхагена лично заверил, что подобное решение вызовет взрыв религиозного фанатизма и резню, а британское влияние на арабов просто исчезнет[430]. Но, очевидно, к этому времени принципиальное решение о передаче Сирии и Киликии французам было уже принято. Открытым оставался лишь вопрос о цене.

Этот вопрос решался на совещаниях импровизированного совета, включавшего, помимо самого премьер-министра, также фельдмаршала Алленби, Э. Бонар Лоу (лорда хранителя печати и спикера палаты общин), Ф. Блека (исполнительного директора компании Anglo-Persian Oil), нескольких офицеров Генерального штаба и экспертов. Совещания проходили в апартаментах Ллойд Джорджа в нормандском курортном городке Довиле (Трувиль-сюр-Мер). Важнейшее из них состоялось 11 сентября. Разговор велся с предельной откровенностью, которую Ллойд Джордж редко проявлял даже в общении с коллегами. Материалом для обсуждения служил очередной проект «англо-французской» границы на Востоке, подготовленный полковником Гриббоном. Проект оставлял в британской зоне все Тивериадское озеро, долину реки Ярмук, область Хауран и город Дераа, но дальше на восток следовал по «линии Сайкса — Пико», отдавая Тадмор французам. Главный вопрос, который волновал собравшихся, заключался в возможности транспортировки мосульской нефти к Средиземному морю по «чисто британской» территории. Прочертить соответствующую линию на карте было легко, но было очевидно, что прокладка нефтепровода и железной дороги по безводной пустыне вызвала бы большие сложности. Выяснилось, что, хотя разведывательные работы на месте уже начались, они еще не дали определенных результатов, поэтому никто не знал, возможно ли будет такое строительство. Полковник Гриббон заявил, что для этой цели необходимо будет сохранить в британской зоне город Дейр Зор, на который претендовали французы, но Алленби возразил, что он готов отказаться от этого места ради более выгодной границы в Палестине. В итоге было решено продолжить изыскания в британской зоне, но на случай отрицательного результата заранее потребовать от французов права на строительство железной дороги и нефтепровода через их зону[431]. О Фейсале в ходе всего совещания даже не вспоминали. Уход британских войск из французской зоны также представлялся делом решенным.

В тот же день Ллойд Джордж послал короткую телеграмму Фейсалу с приглашением прибыть в Париж (цель приезда не называлась)[432] и письмо Клемансо, в котором сообщал, что, поскольку выработка мирного договора с Турцией затягивается, Великобритания вынуждена будет вывести войска с ряда территорий Османской империи для сокращения военных расходов. Ллойд Джордж предлагал Клемансо обсудить британские предложения по этому поводу и сообщал о приглашении Фейсала в Париж, так как оба правительства обещали позволить ему присутствовать при принятии решений относительно Сирии. «Поскольку он может не успеть приехать в Париж до вторника (16 сентября — день отъезда Ллойд Джорджа в Лондон — А.Ф.), то я надеюсь, что Вы не будете возражать, если он нанесет мне визит в Лондоне»[433]. Клемансо ответил ему, что сирийский вопрос должен рассматриваться Верховным советом только вместе с другими вопросами, связанными с ликвидацией Османской империи (Константинополь, Малая Азия, Месопотамия). Клемансо напомнил о своем решении послать 12 тысяч солдат в Армению через Киликию, о согласии на это Бальфура и выражал надежду на официальное согласие Великобритании. Клемансо считал, что вопрос о замене британских войск в Сирии должен решаться между двумя правительствами без посредников (то есть без Фейсала). Поскольку он являлся чисто военным и не предрешал будущего распределения мандатов, приезд Фейсала был лишен всякого смысла[434].

13 сентября Ллойд Джордж представил Клемансо «памятную записку» (aid?-memoire), подготовленную в ходе совещаний в Довиле. Британское правительство соглашалось на высадку французских войск в Мерсине и Александретте для помощи «армянскому народу». О том, какие именно армяне имелись в виду (киликийские или кавказские), в документе не говорилось. В том же меморандуме говорилось о готовящейся немедленной эвакуации британских войск из Киликии и, начиная с 1 ноября 1919 года, из Сирии. Территорию к западу от линии, намеченной в соглашении Сайкса — Пико (Ливан и средиземноморское побережье Сирии), предполагалось передать под полный контроль французских войск, а земли к востоку от нее с городами Хама, Хомс, Дамаск, Алеппо — под контроль арабских отрядов эмира Фейсала. Англичане выражали готовность в любой момент приступить к обсуждению с французами вопроса о границах, а в случае, если согласие не будет достигнуто, передать его на арбитраж президента США В. Вильсона. До определения постоянных границ британский главнокомандующий получал право выставлять сторожевые посты в соответствии с британскими пожеланиями. Французскому правительству предлагалось согласиться, что британское правительство получит право построить железную дорогу и нефтепровод из Хайфы в Месопотамию через подмандатную Франции территорию арабского государства «в соответствии с принципами соглашения Сайкса — Пико», управлять этими магистралями и быть их единственным собственником. Также было заявлено, что после эвакуации британских войск ни британское правительство, ни британский главнокомандующий не будут нести никакой ответственности за оставленные территории[435].

15 сентября состоялись переговоры Ллойд Джорджа и Клемансо. В начале дня пришло сообщение, что назавтра ожидается прибытие Фейсала в Марсель. Клемансо заявил, что ему не о чем разговаривать с эмиром, и распорядился отправить его прямо в Кале, где он должен был сесть на пароход до Англии. Британский премьер нисколько не возражал[436]. Вопрос о распределении мандатов, по мнению Ллойд Джорджа, еще не мог обсуждаться из-за неясности позиции США. Можно было говорить только о военной оккупации тех или иных территорий на основе представленного им меморандума. Будущее арабских территорий должно решаться на основе обещаний, данных союзниками арабам, а также соглашения Сайкса — Пико, которое, по мнению Ллойд Джорджа, вовсе не противоречило этим обещаниям.

Клемансо ответил, что турецкую проблему необходимо рассматривать в целом и что, поскольку решение американцев по вопросу о мандатах будет скорее всего объявлено в конце сентября или в октябре, шесть недель ничего не изменят. Создание же Арабского государства может столкнуться с большими трудностями, на преодоление которых может потребоваться время. Клемансо готов был направить свои войска в Сирию и Киликию, если это не будет означать принятия всех предложений Ллойд Джорджа. Предложение о походе на помощь армянам было выдвинуто Францией против ее воли, с единственной целью оказать услугу Мирной конференции. Но оно не может рассматриваться как обязательство, равносильное договору. Иными словами, получив шанс оккупировать Сирию и Киликию без дополнительных обязательств, Клемансо готов был отказаться от своего плана помощи армянам, который теперь ему был более не нужен. Ллойд Джордж заверил своего французского коллегу, что оккупация Киликии и части Сирии не накладывает на Францию никаких обязательств. На этой основе было заключено «временное соглашение о военной оккупации» французами Киликии и части Сирии «в ожидании решения относительно мандатов». Оно было оформлено в виде простого протокола, где значилось, что Клемансо от имени французского правительства принимает предложение о замене британских войск французскими, но это не означает его согласия на прочие условия британского меморандума. Иными словами, соглашение не накладывало на Францию никаких обязательств, и такие важные вопросы, как строительство англичанами железной дороги и нефтепровода через Сирию, а также проведение окончательной «англо-французской» границы, оставались открытыми[437].

Развернутый официальный ответ на британскую «памятную записку» Клемансо направил британскому правительству только 10 октября. В этом ответе единственной законной основой англо-французских отношений объявлялось соглашение 1916 года, воспроизводились все старые французские аргументы по сирийскому вопросу. Еще раз повторялся тезис, что замена британских войск на французские в Киликии и прибрежной Сирии не накладывает на Францию никаких дополнительных обязательств в соответствии с «памятной запиской». По существу «записки» во французском ответе выражалась уверенность, что Великобритания и Франция вольны сами определять, какую форму арабского правительства они будут «поддерживать» в своих зонах, поэтому англичане не могут навязывать Франции своего «клиента» Фейсала. Границы между мандатными зонами двух держав должны были остаться такими же, как в соглашении Сайкса — Пико, с единственным исключением — передачей Мосула в британскую зону. Восточная граница Сирии должна была проходить «по бассейну реки Хабур и ее притоков». Французы соглашались на строительство британской железной дороги и нефтепровода из Месопотамии к Хайфе через свои «владения», но требовали «абсолютного равенства» в эксплуатации нефтяных месторождений Мосула[438]. Все это означало, что хотя судьба сирийского мандата была уже решена, сирийский вопрос в более широком смысле слова оставался предметом переговоров. В британском Форин Оффисе практически все пункты французского документа подверглись резкой критике[439], а Ллойд Джордж ответил длинным посланием с изложением британской точки зрения, суть которой сводилась к необходимости достичь соглашения между Францией и Фейсалом[440].

Англо-французское соглашение сентября 1919 года так и не обрело законченной формы, но при этом стало поворотным пунктом в решении сирийского вопроса и в то же время оказало глубокое воздействие на события в собственно турецких землях. Клемансо за несколько дней добился того, к чему стремился не менее полугода, — вывода британских войск из Сирии и Киликии и замены их французскими. Киликия и прибрежная Сирия наконец-то de facto переходили под французский контроль. Франция должна была теперь «защищать» армян не в Карсе и Карабахе, а в Александретте, Урфе и Мараше вместе с христианами Ливана и Сирии. Великобритания умывала руки во всем, что касалось этих территорий. Только теперь английские декларации о нежелании принимать сирийский мандат подкреплялись реальными действиями. Вопрос о распределении мандатов на Ближнем Востоке (но не о границах между ними) был фактически решен, хотя официально это решение было оформлено лишь полгода спустя.

В уступчивости англичан, конечно же, сыграло роль и сильнейшее французское давление на британское правительство, выразившееся в ожесточенной кампании в прессе, в дипломатических демаршах (ноты Камбона и Пишона), в ловком маневре Клемансо с посылкой войск на Кавказ через Киликию (истинная цель такой экспедиции была очевидна). Безусловно, существовала и объективная необходимость сокращения английского военного присутствия за рубежом и продолжения демобилизации. Но главное было в другом. К сентябрю 1919 года англичане после долгих попыток играть роль «честного маклера» между Фейсалом и французами оказались перед необходимостью сделать наконец четкий выбор. И они выбрали Францию. Союз с ней был слишком важен, чтобы жертвовать им ради арабского эмира и его сторонников. Фейсал был нужен им, чтобы держать французов в напряжении, оттягивать решение важных для них вопросов, пока решаются главнейшие проблемы Европы. Пока сирийский вопрос оставался в подвешенном состоянии, на конференции были выработаны и подписаны главные договоры версальской системы — с Германией и Австрией. Увлеченность французов сирийской проблемой и деятельностью Фейсала, безусловно, ослабляла их внимание к европейской ситуации. Неопределенность положения в Сирии заставила французов быстро забыть о своих «правах» на Мосул и Палестину. Но в определенный момент Фейсал в качестве сирийского правителя оказался больше не нужен англичанам, которые готовили новые козыри для дипломатической игры с Францией. И они просто поставили его перед фактом соглашения с французами, заключенного без его участия.

Фейсал получил текст британской «памятной записки» только в Лондоне, когда англо-французские переговоры уже завершились. Получил ли он итоговый протокол переговоров, нам не известно, но и британского документа оказалось достаточно. В письме на имя Ллойд Джорджа эмир открыто выразил свое возмущение этой сделкой, совершенной за его спиной. «Временный» характер англо-французской договоренности не мог его обмануть. В очередной раз вспоминая все английские обещания, данные Хашимитской династии и арабам вообще, он требовал полной отмены этого соглашения[441]. Однако и это, и многочисленные другие письма Фейсала не имели практических результатов. Фейсал оставался в Лондоне еще более месяца, вел переговоры с официальными лицами разных уровней, пытаясь спасти положение. Он то напоминал англичанам о данных в 1915 и 1918 годах обещаниях, то грозил всеобщим восстанием в случае прихода французов, то уверял в своих дружеских чувствах к Великобритании, то, наконец, предлагал созвать специальную международную конференцию по Сирии, отделив эту проблему от турецкого вопроса. Все усилия были напрасны. Он получал один ответ: англичане твердо решили покинуть Сирию. Фейсалу давали понять, что Англия более не хочет иметь с ним ничего общего, помимо вопросов, касающихся территории к востоку от Иордана в английской зоне. В остальных делах он должен будет иметь дело только с французами[442]. У англичан, правда, возникла идея пригласить в Лондон генерала Гуро, нового французского верховного комиссара в Бейруте, для обсуждения ситуации с Фейсалом, но она встретила резкий отпор с французской стороны[443].

Во Франции решение о замене британских контингентов на французские не вызвало большого восторга. Оно воспринималось как должное. Многие журналисты, в частности Р. де Кэ, видели в сохранении «шерифского» режима в Дамаске инструмент для изоляции внутренней Сирии от французского влияния. По мнению де Кэ, Франция могла отказаться от прямого контроля над внутренними районами Сирии только при условии наличия там дружественного правительства. Режим Фейсала таковым, безусловно, не был. Следовательно, сентябрьские соглашения были нарушением соглашения Сайкса — Пико. В то же время газета Le Temps видела в английском решении шаг навстречу Франции и начало выполнения этого соглашения[444]. Впоследствии во французской прессе не раз появлялись новые антибританские выпады. Само длительное пребывание Фейсала в Лондоне вызывало во Франции беспокойство. Именно поэтому Клемансо, поняв, что лучше использовать возможность прямого давления на эмира, чем снова предоставлять англичанам посредническую роль, согласился на прямые переговоры с Фейсалом и потребовал его приезда во Францию[445]. Потеряв надежду на поддержку в Лондоне, тот приехал в Париж в конце октября.

Первые результаты соглашения

Сирийским вопросом англо-французские противоречия, разумеется, не ограничивались. К этому же времени относится любопытный эпизод, прекрасно характеризующий состояние Восточного вопроса и обстановку взаимной подозрительности и недоверия между двумя державами. В исторической литературе часто упоминается о тайном соглашении, якобы подписанном 12 сентября британскими представителями с Дамад Ферид-пашой[446]. Согласно этому договору Англия обязалась «гарантировать территориальную целостность Турции» при условии создания независимого Курдистана, а также вооружить специальные силы, предназначенные для подавления мятежей против султана. Константинополь оставался местопребыванием халифата, а Проливы оказывались под «наблюдением» Англии. Султан же обязывался «предоставить в распоряжение Англии духовную и моральную силу халифата, чтобы поддержать авторитет Англии в Сирии (sic!), Месопотамии и на других территориях под английским влиянием». Англия также обещала поддержать требования Турции на мирной конференции.

Упоминая этот договор, большинство историков, как правило, оговариваются, что сам факт его заключения вызывает сомнения, так как он был опровергнут обеими сторонами. Французский и итальянский верховные комиссары в Константинополе получили текст этого соглашения в декабре 1919 года, а 11 февраля 1920 года французская газета Eclair опубликовала его. Спустя еще несколько месяцев его воспроизвел в своей откровенно антианглийской книге «Гибель нашей дорогой Франции на Востоке» известный французский писатель Пьер Лоти (он оговорился, что факт его существования был официально опровергнут)[447]. Иначе говоря, мы имеем полный текст соглашения, которого, возможно, и не было. Имеется точное свидетельство, что Дамад Ферид 8 сентября делал предложение о заключении подобного договора адмиралу Уэббу, но получил отказ[448]. Вероятнее всего, мы имеем дело с газетной «уткой», основанной на утечке непроверенной информации. Условия этого договора находятся в противоречии с позицией Керзона и Ллойд Джорджа, которые в декабре 1919 года все еще выступали за непременное изгнание турок из Константинополя. В подлинности этого документа заставляет усомниться и сама его форма. В тексте используется слово «Англия» вместо «Великобритания», что противоречит обычной официальной практике. П. Хелмрейч считает, что такая провокация могла быть организована константинопольским правительством с целью разжигания противоречий между Великобританией и Францией (ведь упоминание Сирии придает договору очевидный антифранцузский характер[449]). Отчасти это удалось, поскольку тот факт, что сообщение о договоре появилось именно во французских газетах (сам Кемаль узнал о нем именно из этого источника)[450], указывает на рост протурецких (и антианглийских) настроений во Франции.

Тем временем сентябрьское соглашение по Сирии начало приводиться в исполнение. Англичане покинули Киликию, и их место стали занимать французы, что вызвало крайнее недовольство турецких националистов. 9 октября верховным комиссаром Франции в Сирии вместо Пико стал генерал А. Гуро — ревностный католик, известный своим участием в колониальных войнах в Северной Африке[451] и прошедший школу колониального управления в Марокко под руководством Ю. Лиотэ. Его главным секретарем был назначен Робер де Кэ, главный вдохновитель недавней антибританской кампании в прессе и один из лидеров «колониальной партии»[452]. С ноября началась эвакуация Сирии, и англичане уведомили французскую сторону, что теперь на нее возлагается выплата половины ежемесячной субсидии эмиру Фейсалу и его правительству (то есть 75 000 ф. ст.)[453]. В соответствии с принятым в Довиле решением британские войска отводились на линию, которая соответствовала английским территориальным притязаниям. Эта линия оставляла за англичанами низовья реки Литани, долину реки Ярмук, город Дераа, область Джебель-Друз, город Дейр-Зор, то есть проходила значительно севернее линии Сайкса — Пико[454].

Франция, начиная с сентября, стала быстро наращивать свое военное присутствие в Сирии. Если в сентябре ее контингент составлял всего 7000 человек, то уже в октябре — 13 000, в ноябре — 17 000, в декабре — 27 000. Забегая вперед, скажем, что и в 1920 году французы продолжали присылать в Сирию новые войска. В январе там находилось уже 32 000 солдат, в марте — 40 000, в мае — 50 000[455].

Уход британских войск из Сирии, Киликии и Ливана болезненно воспринимался многими британскими офицерами. Пример такого отношения можно видеть во взглядах помощника Алленби полковника Мейнерцхагена, который в последний день 1919 года писал в своем дневнике: «Политика нашего Форин Оффиса состоит в том, чтобы уступать французам во всем. В результате французское влияние в Сирии и на Ближнем Востоке получает открытое поле для роста за счет нашего быстро исчезающего превосходства в престиже и популярности. И с какой целью? Вероятно, для того, чтобы сохранить хорошие отношения с Францией. Но это может вызвать только обратный эффект в долгосрочной перспективе. Эта жалкая (wretched) Антанта, созданная для одной-единственной цели — войны с Германией, теперь, когда мы полностью разбили «гуннов», потеряла всякую важность, и чем скорее мы бросим ее, тем лучше. Наша дружба с Францией, или с любой латинской нацией, является ненатуральной и искусственной. Она никогда не сможет быть постоянной… Я думаю, что дома (в Англии — А.Ф.) люди уже начинают уставать от Франции, и спустя немного времени общественное мнение увидит ее мелочную и неискреннюю политику и ее закоренелую ненависть к нам»[456].

Рост французского военного присутствия вызывал также недовольство местного населения, и британские офицеры на месте (в частности, тот же Мейнерцхаген) постоянно посылали в Лондон предупреждения о возможности арабского восстания под панисламистскими лозунгами и даже соглашения между арабскими и турецкими националистами[457]. Отдельные стычки между французами и арабами действительно происходили, но не превращались в широкомасштабные боевые действия. Так, зоной пограничного конфликта стала долина Бекаа, которая относилась к «синей» (чисто французской) зоне соглашения Сайкса — Пико, но после перемирия оказалась в Восточной (арабской) оккупационной зоне. Когда в ноябре французы заняли эту территорию, начались столкновения с «шерифскими» отрядами. Вопрос пришлось решать Клемансо и Фейсалу, находившемуся в Париже. В итоге долина временно стала своеобразной буферной зоной, свободной как от арабских, так и от французских войск[458]. Другой спор, на сей раз напрямую с англичанами, возник на северных границах Палестины. Первоначально англичане вопреки французским протестам хотели удержать за собой окрестности города Тир, входившего в «синюю» зону, чтобы таким образом иметь доступ к реке Литани. Однако в конце ноября Алленби получил указание из Лондона передать Тир французам[459], сохранив за собой округ города Сафед (Цфат), также лежавший к северу от линии 1916 года. Генерал Гуро согласился с таким разграничением[460].

В Анатолии уход англичан был воспринят как освобождение занятых ими территорий, и приход новых захватчиков вызвал бурю возмущения. Мустафа Кемаль направил верховным комиссарам союзников телеграмму протеста по поводу действий стран Антанты с обещанием от имени турецкой нации всеми силами бороться против этого решения. В конце октября — начале ноября де Робек получил подобного рода телеграммы из 90 городов Турции[461]. Таким образом, Франция была поставлена на грань открытого конфликта с националистами. Английское же Военное министерство всячески старалось избежать подобного столкновения и, невзирая на многочисленные возражения, отдало приказ вывести английские войска из зоны, прилегающей к Анатолийской железной дороге, таким образом, фактически передав эту магистраль, которая связывала Киликию с внутренними районами страны, националистам[462]. По свидетельству американской медсестры M.E. Эллиотт, работавшей в это время в Мараше, вывод британских войск осуществлялся столь поспешно, что французы не могли спокойно занять их позиции. Британские офицеры в Алеппо предостерегали ее от возвращения в Мараш из деловой поездки, предвидя грядущую опасность, а сразу после прихода в Киликию французов на них начались вооруженные нападения турецких партизан. Среди французских военных ходили упорные слухи, что англичане преднамеренно вооружили турок перед уходом из Киликии[463].

Турецкий национализм и его восприятие в странах Антанты

В сентябре в Сивасе завершился общетурецкий конгресс, организованный Кемаль-пашой и его сторонниками. В своей резолюции участники конгресса поклялись «всеми своими силами до последней капли крови защищать совместно свою родину от всяких вторжений и в особенности от поползновений создать на ее территории греческое или армянское государство». Границами этой «родины» объявлялась демаркационная линия мудросского перемирия (то есть фактическое положение сторон к моменту его заключения), что означало, что в ее пределы входили Киликия и Мосул. На том же конгрессе была создана политическая организация — Общество защиты прав Анатолии и Румелии, призванная бороться за осуществление этих идей[464]. Эта организация прервала все сношения с кабинетом Дамад Ферид-паши, считая его предателем национальных интересов, и постепенно стала превращаться в самостоятельный центр власти в Анатолии. По решению Сивасского конгресса националистами были захвачены телеграфные станции, и таким образом была прервана телеграфная связь анатолийских городов с константинопольским правительством[465]. Оно утратило контроль над азиатской частью страны и было парализовано с одной стороны ростом популярности национального движения, с другой — крайне противоречивыми распоряжениями победителей. Дамад Ферид опасался за жизнь султана и за свою собственную[466]. 2 октября его кабинет подал в отставку. Новый кабинет Али Риза-паши пытался усидеть на двух стульях, лавируя между националистами и странами-победительницами. Он, например, выразил готовность провести выборы в меджлис, что в планы Англии и Франции никак не входило. Новый военный министр Джемаль-паша вступил в переписку с националистами и заявил о своей солидарности с ними. Такое отношение резко контрастировало с намерением Дамад Ферида разгромить Кемаля военной силой. Кемаль выражал готовность к сотрудничеству с правительством с целью достижения полной независимости Турции. У англичан все это поначалу вызвало опасения. 3 октября де Робек писал в Лондон, что новый кабинет почти полностью состоял из сторонников «младотурок»[467]. Но уже через три дня новый министр иностранных дел сообщил ему, что турецкое правительство ждет от Великобритании «помощи и совета» и указывал на возможность договориться с Keмалем[468]. В свою очередь, генерал Мильн в донесении в Лондон подчеркивал «политический, а не революционный» характер кемалистского движения и указывал, что в подконтрольной кемалистам Анатолии «общественный порядок строго соблюдается», и даже британские офицеры пользуются полной свободой действий[469]. Таким образом, для стран Антанты еще не был упущен шанс найти общий язык с Кемалем, но для этого пришлось бы отказаться от поддержки греков и настоять на их уходе из страны. Политические лидеры решили иначе. Не считая возможным и необходимым полный вывод греческих войск из Малой Азии, на чем настаивали верховные комиссары в Константинополе, мирная конференция поручила тому же генералу Мильну определить линию максимального продвижения греческих войск. «Линия Мильна» была представлена конференции и одобрена ею 7 октября. Она в основном совпадала с административными границами санджака Смирны и соседней с ним казы Айвали. Правда, сам Мильн считал, что продолжение военных действий неизбежно, если греки собираются оставаться в Малой Азии.

Губительные последствия затяжки решения турецкого вопроса становились между тем все более очевидными. Верховные комиссары в Константинополе настоятельно требовали скорейшего заключения мира. Главным поводом для задержки была неясность позиции США относительно предложенных им мандатов. Официальный Вашингтон хранил молчание. От английских представителей в США еще в августе стали поступать известия, что принятие Америкой мандатов представляется маловероятным. Государственный секретарь Лансинг выступал против этой идеи. Отношение лидеров республиканской оппозиции вообще не вызывало никаких сомнений. Кроме самого президента благосклонно к идее мандатов относились лишь некоторые представители торгового капитала и протестантские миссионеры[470]. Участие США в ближневосточном урегулировании казалось тем более сомнительным, что под вопросом была даже ратификация Версальского договора, а вместе с ним и Устава Лиги Наций, которая должна была распределять мандаты. Единственного ее сильного защитника — президента Вильсона 22 сентября постиг сердечный удар. Немногие его сторонники в турецком вопросе (например, бывший посол в Константинополе Моргентау) еще надеялись «создать волну идеализма» вокруг мандатов, но такие более реалистичные политики, как Лансинг, уже смело утверждали, что «нет никаких шансов на одобрение конгрессом мандатов на Константинополь & с». Сведения о таких настроениях регулярно направлялись в Форин Оффис британским послом в США[471]. 18 октября лорд Гардинг написал на донесении о результатах работы комиссии Харборда: «Сейчас уже очевидно, что правительство США не примет мандата ни на одну страну на Ближнем Востоке. Следовательно, какая-нибудь другая схема должна быть найдена для мира с Турцией. В любом случае активность французских капиталистов приводит к выводу о важности перенесения из Парижа переговоров о мире с Турцией». Керзон добавил: «Французы хотят получить мандат на Турцию под подозрительным и опасным прикрытием международных финансов»[472].

Эти предположения не были лишены оснований. Французская пресса (в частности, тот же Пертинакс из Echo de Paris) начала кампанию в пользу решения турецкого вопроса без участия американцев. Предлагалось признать независимость Турции в составе Восточной Фракии и Анатолии под международным надзором от имени Лиги Наций. Эйр Кроу, постоянный заместитель министра иностранных дел, комментируя эту кампанию, писал Керзону: «Без сомнения, французские интересы (the French interests), которыми эта кампания инспирирована (и, однако, нет никаких причин предполагать, что она прямо вдохновляется французским правительством), надеются получить при таком режиме политическое и экономическое влияние, которое имели немцы перед войной. Фактически такой режим может привести не только к возрождению деятельности и влияния комитета «Единение и прогресс», но также и к чему-то вроде предвоенного международного соперничества — в особенности потому, что он подразумевает оставление Султана и его правительства в Константинополе»[473]. Как видим, Англия и Франция уже начали строить планы решения турецкого вопроса без участия США. Франция приступила к этому раньше Англии, что вызвало в Лондоне опасения по поводу возможного установления французского контроля над Турцией при помощи финансовых рычагов. Поэтому, осознавая неизбежность прямых англо-французских переговоров, Форин Оффис счел нужным выждать наиболее подходящий для этого момент.

В октябре 1919 года лорд Керзон окончательно занял кресло министра иностранных дел. От Бальфура он всегда отличался большей решительностью во внешнеполитических делах. В Лондоне знали, что Клемансо в ближайшее время должен был оставить пост премьер-министра и стать либо президентом Республики, либо частным лицом. Предсказать исход французских выборов, зависевший от случайного большинства в палате депутатов, было очень сложно. Поэтому нужно было договориться хотя бы об основных условиях мира с Турцией до смены власти во Франции. Ллойд Джордж, наиболее горячий сторонник греческих притязаний в Малой Азии, был склонен разделять мнение Венизелоса о ситуации во Франции, которое тот высказал в письме к нему: «Некоторые финансовые круги во Франции покровительствуют Турции за счет Греции. Присутствие господина Клемансо во главе французского правительства — это великолепное препятствие влиянию этих групп, но г-н Клемансо уже объявил, что после выборов он оставит власть»[474].

В самой Англии задержка выработки условий мира вызывала растущее недовольство. Многие депутаты парламента были всерьез озабочены слишком большими расходами на содержание воинских контингентов. Еще в августе Ллойд Джордж, отвечая на подобные настроения, говорил, что только Великобритания может во имя блага Европы оккупировать турецкие территории до окончательного решения США. Он также сказал, что «нет ни одного вопроса, в котором Британия была бы больше заинтересована, чем в вопросе о Турции. Будущее Европы зависит от урегулирования в Турции»[475]. В конце октября он уже не упоминал открыто США, а лишь говорил: «Мы не можем быть жандармами всего мира, но мы честно думали, что существовали другие державы, которые могли бы принять участие»[476]. Фраза о невозможности «быть жандармами мира» говорит о намерении Ллойд Джорджа частично переложить эту функцию на другие страны. В Анатолии эту роль должна была играть Греция, а затем (после занятия Киликии) и Франция.

11 ноября межсоюзная комиссия, посланная в Смирну, представила свой отчет. Согласно ему греческая оккупация, главной целью которой было поддержание порядка, была «далека от исполнения цивилизаторской миссии» и сразу же приняла «характер завоевания и крестового похода»[477]. В связи с этим комиссия рекомендовала заменить греческие войска подразделениями союзников. Продолжение греческой оккупации было возможно лишь в том случае, если конференция собиралась передать оккупированные территории Греции. Тогда Греция должна была получить полную свободу рук, а союзники — забыть о принципе национальности, так как, за исключением городов Смирны и Айвали, турецкое население, безусловно, преобладало в регионе. Турецкое национальное движение, по мнению комиссии, потеряет всякий смысл после ухода греков из Малой Азии[478].

Обсуждение отчета комиссии превратилось в словесную дуэль между Венизелосом и главой комиссии французским генералом Бюнусом, в ходе которой Клемансо в основном поддерживал генерала, а Э. Кроу, известный своим филэллинством, почти безоговорочно поддерживал Венизелоса. Благодаря стараниям Кроу конференция так ничего и не решила. Замена греческих войск союзническими оказалась практически невозможной, так как никто не хотел выделять для этого войска. Грекам посоветовали оставаться на «линии Мильна», а там, где они ее еще не достигли, даже продвинуться вперед[479]. Вскоре Клемансо письменно напомнил Венизелосу о временном характере оккупации Смирны. Греческий премьер не мог скрыть своего возмущения такой постановкой вопроса. По его мнению, «оккупируя Смирну, Греция была уверена, что она имела на это если не юридическое, то по крайней мере моральное право»[480]. Но Клемансо был непреклонен. Поскольку Венизелос пользовался неограниченной поддержкой Ллойд Джорджа, можно предположить, что жесткая позиция Клемансо по отношению к авантюрам греческого премьера, резко контрастировавшая с молчаливым согласием, с которым он их воспринимал в апреле — мае, была направлена не только против самого Венизелоса, но и против его лондонского покровителя.

В то же время Франция развила активную закулисную деятельность на турецком направлении. В октябре штаб-квартиру Мустафы Кемаля в Сивасе посетили известная журналистка Берта Жорж-Голи и сотрудник французского верховного комиссариата в Стамбуле М. Пейяр[481]. 12 ноября британский агент сообщал о масштабной французской пропаганде в Брусском вилайете, примыкавшем с юга к Проливам[482]. В начале декабря в Форин Оффис стали поступать сведения, что бывший французский верховный комиссар в Сирии Пико отправился из Бейрута домой во Францию через Сивас. «Это проливает свет на сообщения, что французская политика на Ближнем Востоке сейчас состоит в том, чтобы расположить к себе арабов и турок и использовать эту комбинацию против британского влияния и интересов»[483]. Пико посетил Анатолию и встречался с Кемалем и его ближайшим сподвижником Али Фуад-пашой. Он говорил им, что скоро во Франции к власти придет Аристид Бриан, после чего «все изменится». По словам Пико, «как политика Бриана, так и политика французской нации заключается в том, чтобы на Среднем Востоке, на той части, где имеется турецкое большинство, возникло бы сильное и независимое турецкое государство». Новое правительство Бриана «будет полностью поддерживать турецкую национальную политику». В итоге был выработан проект соглашения, по которому Франция возвращала Киликию Турции, но брала под свое покровительство меньшинства, а также «гарантировала неделимость Турции в противовес Англии, Греции и Италии»[484]. Пико, однако, не был официально уполномочен на ведение подобных переговоров, на что указывает его «нелояльность» по отношению к действующему правительству Клемансо.

Миссия Пико не была единственным в своем роде случаем. Пастор Фру, английский агент в Константинополе и один из руководителей Общества друзей Англии, имевший большое влияние на султана, получил от редактора проанглийской газеты «Стамбул» и одновременно сотрудника турецкого Министерства юстиции следующую информацию: «С некоторого времени вожди национального движения проявляют заметную склонность к Франции, и, вызывая восстание в Ираке, они одновременно хотят принести ущерб вашему (английскому — А.Ф.) господству в Сирии…»[485]. Нет сомнений в том, что пастор направил эту информацию в Лондон. О том, что некоторые деятели национального движения действительно симпатизировали Франции и рассчитывали сыграть на ее противоречиях с Англией, говорит письмо, направленное Кемалю генералом Махмудом. Он советует «поддерживать всегда дружеские отношения с Францией и открыть ей источники наших богатств, благодаря чему мы приобретем защитника, готового поддержать наши интересы перед лицом мирового общественного мнения всякий раз, когда это последнее обратится против нас… Добровольная эвакуация Аданы французами в обмен на экономические преимущества была бы хорошим способом воспрепятствовать англичанам обосноваться в Мосуле, итальянцам — в Адалии и грекам — в Смирне»[486].

Все это показывает, что определенные круги во Франции, стремясь найти себе союзника в Анатолии в противовес английскому сателлиту Греции, всерьез обращали внимание на кемалистов. Но намечавшееся сближение между Францией и кемалистами было похоронено событиями в Киликии. Франция, в соответствии с сентябрьским соглашением, в ноябре ввела туда свои войска, что немедленно вызвало конфликт с турецким населением (возможно, в известной степени спровоцированный уходящими англичанами). Таким образом, «киликийская ловушка» сработала на руку англичанам, предотвратив возможное сближение французов с кемалистами. Отказ американского сената от ратификации Версальского договора (19 ноября 1919 года) окончательно развязал руки англичанам. Теперь участие США в ближневосточных делах представлялось практически невероятным, что еще раз подтвердилось 29 ноября во время беседы Ллойд Джорджа с Полком, заместителем Лансинга[487]. Отказ Великобритании от гарантийного пакта, вызванный отклонением США Версальского договора, делал Францию в известном смысле заложницей британской политики в Европе. В этих условиях лорд Керзон предложил французскому послу начать немедленные переговоры о мире с Турцией[488], и Франция вскоре совместно с Англией приступила к выработке поистине драконовских условий мирного договора.

Во второй половине 1919 года Клемансо пытался перехватить у англичан инициативу в Восточном вопросе, воспользовавшись своим председательством на продолжавшейся Мирной конференции. Это выразилось в изменении его отношения к греческой экспедиции в Малую Азию, в идее направить французские войска на Кавказ через Киликию, а также в ожесточенной антианглийской кампании во французской прессе вокруг сирийского вопроса. Достигнув своей первоначальной цели — свободы рук в Сирии и Киликии, Франция не только заметно изменила свое отношение к греческому присутствию в Малой Азии, но и начала (пусть неофициально) проявлять интерес к набирающему силу турецкому национальному движению. Одним словом, Франция искала точку опоры в побежденной Османской империи. Эта тенденция серьезно обеспокоила англичан, которые, образно говоря, переиграли Клемансо, сначала мастерски использовав в своих целях комиссию Кинга — Крейна (по сравнению с ее отчетом любые английские предложения казались большой уступкой французам), а затем использовав свой уход из Киликии как ловушку для них. Таким образом, Великобритания сохранила «стратегическую инициативу» в ближневосточных делах.

* * *

С точки зрения практического решения ближневосточных проблем весь 1919 год прошел практически бесплодно. За это время не было написано ни одного параграфа будущего мирного договора с Турцией, несмотря на обилие предлагавшихся вариантов и проектов. Значение этого периода в другом. В 1919 году определилось место ближневосточных проблем в общем комплексе вопросов, связанных с формированием новой системы международных отношений, а также среди приоритетов внешней политики Великобритании и Франции.

Восточный вопрос как дипломатическая проблема, казалось бы, был отчасти оттеснен в это время на второй план. Великие державы дожидались решения Америки по предложенным ей мандатам, используя это время для укрепления своих позиций в Османской империи, а также занимаясь другими важными международными проблемами — определением границ между государствами Центральной и Южной Европы и борьбой с революционным движением. Именно на 1919 год пришлась наивысшая точка революционного подъема в Европе, что при наложении на общее состояние послевоенной разрухи и многочисленные этнические конфликты, связанные с неопределенностью новых границ (в Македонии, в Верхней Силезии, в Тешене, в Галиции и т. п.), создавало картину всеобщего «европейского хаоса». 1919 год стал решающим этапом гражданской войны в России. На фоне всего этого национальное движение в Турции еще не казалось руководителям стран Антанты проблемой первостепенной важности. Летом 1919 года оно только начинало привлекать к себе внимание, вначале, правда, как партизанская война против греков. Вместе с тем, еще не выявились основные факторы, ставшие главной причиной англо-французских противоречий в послеверсальский период. Еще не встал во всей своей остроте репарационный вопрос. Борьба с революцией требовала общих усилий союзников. Одним словом, преобладали факторы, способствовавшие скорее англо-французскому сотрудничеству, а не углублению разногласий между двумя державами. Однако уже в это время обе державы-победительницы предпринимают определенные шаги к укреплению своих позиций на будущее.

Если ситуация в Анатолии пока еще мало беспокоила Париж и Лондон (хотя французы к концу года начали присматриваться к Кемалю как к возможному партнеру), то сирийский вопрос в 1919 году, безусловно, занимал первое место среди всех ближневосточных проблем. К началу мирной конференции англичане испытывали большое искушение или вовсе выдворить французов из страны, или свести их присутствие к минимуму, ограничив некоторыми прибрежными территориями. Мысль о необходимости избавиться от соглашения Сайкса — Пико рефреном звучала в британских дипломатических документах. Вскоре, однако, выяснилось, что французы не намерены так легко сдавать своих позиций, пусть даже основанных лишь на «клочке бумаги». Тогда англичане сосредоточились на территориальном вопросе, поскольку действительно ключевое значение для них имела проблема транспортировки мосульской нефти к Средиземному морю. Комиссия Кинга-Крейна была использована ими как средство давления на французскую сторону. Большие надежды возлагались также на «посредничество» между арабами и французами. Но жесткая позиция эмира Фейсала, вообще не желавшего иметь дело с Парижем, а также французов, считавших эмира британским агентом, потребовали четкого выбора, который был сделан в пользу Франции.

В 1919 году политические решения по ближневосточным делам были очень слабо связаны с реальной ситуацией на месте. К советам людей, знакомых с обстановкой, прислушивались только тогда, когда эти советы соответствовали общей политической линии, определенной в кабинетной тиши (как произошло, например, с установлением «линии Мильна»). Аналогичная картина наблюдалась и в арабских землях. Ноябрьская декларация 1918 года громогласно объявила, что «пожелания населения» будут учитываться при решении судьбы арабских земель. Однако когда выяснилось, что население в первую очередь не желает видеть французов в Сирии, а сионистов — в Палестине, это мнение было проигнорировано, несмотря на предупреждения с мест об опасности произвольных решений.

Во Франции ближневосточные проблемы играли явно периферийную роль по отношению к германским, несмотря на все старания «колониальной партии». Клемансо легко соглашался на пересмотр многих положений соглашения Сайкса — Пико и в то же время вел упорную борьбу за каждое слово в будущем Версальском договоре. Но в вопросе о Сирии — главной цели французской экспансии — голос «колониальной партии» был достаточно силен, чтобы даже Клемансо твердо защищал французские позиции, иногда рискуя публичным разрывом с англичанами. Французская политическая система делала руководство страны в сильной степени зависимым от общественного мнения, то есть от лоббистской деятельности экономически заинтересованных группировок, проводником влияния которых в значительной степени был министр иностранных дел С. Пишон. Даже Клемансо прекрасно понимал, что он сможет оставаться у власти только пока сумеет доказать общественному мнению, что он достаточно усердно и эффективно защищает интересы Франции как в германском, так и в сирийском вопросах. И на этом поприще ему удалось добиться определенных успехов — в частности, вынудить Великобританию покинуть Сирию и Киликию без всяких дополнительных условий.

Английская политическая система обеспечивала правительству большую свободу во внешней политике, чем французская, поскольку британское правительство всегда опирается на большинство в законодательном органе. Гораздо большее значение имели разногласия внутри самого кабинета. Например, в мае 1919 года практически каждый из важнейших министров имел свою программу по турецкому вопросу. Но именно эта разноголосица позволила Ллойд Джорджу фактически монополизировать внешнюю политику в конце 1918 — начале 1919 года. Поэтому после отъезда Ллойд Джорджа в Лондон Клемансо, используя про- французские настроения Бальфура, стал фактически руководить работой конференции. К осени, однако, значительно усиливается роль лорда Керзона во внешнеполитических делах, что в перспективе не раз будет приводить к определенному раздвоению английской политической линии.

Из всех проблем, связанных с нетурецкими частями Османской империи, наибольшее значение для Великобритании имел безраздельный контроль над Палестиной (по возможности расширенной), где проводником британской политики должны были стать сионисты, а также доступ к нефтяным богатствам Мосульского района, что ставило вопрос об удобных транспортных маршрутах от Мосула к Средиземному морю. Эти маршруты первоначально предполагалось проложить по чисто британской зоне (с чем связаны территориальные споры вокруг Тадмора и ряда других мест), но затем было решено достичь договоренности с французами о транзите через их подмандатную территорию.

В собственно турецких землях ключевое значение для англичан имел вопрос о контроле над Константинополем, Проливами и соседними территориями. Великобритания, однако, не могла требовать для себя исключительных прав на такой контроль. Ей нужно было найти такую форму иностранного присутствия в Турции, при которой англичане, будучи формально равными среди равных, на деле имели бы преобладающее влияние. В вопросе о форме такого иностранного присутствия в английском кабинете не было единства, но в 1919 году верх одержала точка зрения Ллойд Джорджа, считавшего, что наилучшим союзником Великобритании в западной части Малой Азии могла быть Греция. О плане, который старался реализовать Ллойд Джордж в первые месяцы конференции, уже говорилось выше. Его «греческая» часть (высадка в Смирне) с дипломатической точки зрения блестяще удалась, но именно эта высадка стала той искрой, которая разожгла тлевший огонь турецкого национализма. После того, как «сирийская» его часть (связанная с перекройкой границ) потерпела неудачу, Ллойд Джордж попытался максимально ухудшить положение Франции в Сирии, используя для этого как Фейсала, так и американскую комиссию. Делалось это для того, чтобы, образно говоря, указать французам на их место, продемонстрировав все преимущества, которые имела Великобритания. После этого соглашение от 15 сентября выглядело уже не как результат французского давления, а как английский жест доброй воли. В дальнейшем же это соглашение сработало как ловушка — французы втянулись в конфликт с турецкими националистами и их успехи на Ближнем Востоке вновь оказались зависимы от благосклонности англичан. Великобритания принудила Италию и Грецию к соглашению между собой в надежде использовать обе эти страны как противовес французскому влиянию в Анатолии, но сама необходимость пользоваться поддержкой третьих стран указывала и на слабость позиций Великобритании, которая вынуждена была экономить на военных расходах и проводить спешную демобилизацию. Ей катастрофически не хватало собственных сил, которые были задействованы повсюду — от Афганистана до Ирландии.