Глава XXVII. Под знаменами Свидригайло

В 1432 г. в Великом княжестве Литовском началась одна из самых продолжительных и кровавых войн за всю историю этой страны. Масштабы внутрилитовского конфликта были таковы, что помимо Польского королевства, являвшегося фактически одним из его участников, в боевые действия оказались втянуты другие соседние государства: Немецкий орден, Московское и Тверское княжества, татары, волохи и т. д. Как во всякой внутренней войне, взаимное ожесточение противоборствующих сторон переходило зачастую все мыслимые пределы. Массовые убийства пленных, уничтожение городов и мирного населения, публичные казни знатнейших лиц Великого княжества, заговоры, измены, всеобщая подозрительность и недоверие к самым ближайшим соратникам стали обычными, и что самое страшное, привычными приметами той давней смуты. Линия фронта проходила буквально через многие семьи, делая самых близких людей заклятыми врагами. Не избежал такой участи и один из самых активных участников Ошмянского заговора Семен Гольшанский. Три его сына: Данило, Владимир и Юрий — воевали на стороне князя Свидригайло.

Хронологические рамки военной фазы данного конфликта определяются 1432–1436 гг. Несколько сложнее выяснить, когда непосредственно произошли первые боевые столкновения между враждующими сторонами, поэтому большинство исследователей склонны считать началом войны попытку захвата князя Свидригайло в Ошмянах в ночь с 31 августа на 1 сентября 1432 г. Но наибольшую сложность представляет выяснение характера данного конфликта, что, в свою очередь, обусловлено трудностями в определении этнической и религиозной принадлежности сторонников того и другого лагеря, а также целей, которые они преследовали. Для иллюстрации приведем только некоторые из встречающихся в литературе названий развернувшихся в 1432–1436 гг. событий: бунт Свидригайло, восстание Свидригайло, война Свидригайло, гражданская война, феодальная война, династическая война и т. д.

Столь же разнообразны концептуальные подходы историков к определению причин конфликта. Одни ученые настаивают на его конфессиональном характере, утверждая, что православные стремились, прежде всего, защитить свою веру; другие обращают внимание на преобладание этнического фактора, рассматривая начавшуюся в 1432 г. войну как противостояние собственно литовских и славянских земель; третьи говорят о стремлении населения земель Руси устранить экономические и политические привилегии, полученные католическим литовским боярством после Кревской унии; четвертые уверяют, что это было противостояние сторонников унитарного государства и старой удельной системы или предлагают замысловатые комбинации из вышеперечисленных концепций и собственных теорий. Мы не будем утомлять читателя перечислением всех существующих точек зрения по данному вопросу — желающие могут ознакомиться с ними самостоятельно в книге российских авторов Д. Н. Александрова и Д. М. Володихина «Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII–XVI веках».

По большому счету, видимо, ближе всех к истине подошел В. Антонович, который видел причины внутреннего разлада в Литовском государстве в тех условиях, которые «вызвали и сопровождали рост внешнего могущества Великого княжества Литовского — в быстроте этого роста и в племенной разновидности двух этнографических типов, вошедших в состав одного политического тела: эти два национальные начала, сливаясь внешним образом, не имели времени для того, чтобы взаимно уразуметь в достаточной степени бытовые, сложившиеся у каждого из них, формы, чтобы взаимно пополнить положительными качествами каждого из них слабые стороны своего развития и чтобы слиться, таким образом, в одно органическое тело. Связь между ними остается внешней, вызванной почти исключительно политическими обстоятельствами и отношениями».

От себя добавим, что указанное многообразие концептуальных подходов, безусловно, связано с тем, что война 1432–1436 гг. в Великом княжестве Литовском была чрезвычайно сложным социальным явлением, и было бы неверно полагать, что ее целью было разрешение только одной какой-либо проблемы. Да, большая часть территорий собственно Литвы и Жемайтии были на стороне Сигизмунда, а большинство земель Руси — на стороне Свидригайло, но была еще и Черная Русь, поддержавшая первого из указанных князей, и большое количество этнических литовцев и жемайтов, воевавших в войсках другого. Да, православные русины чаще примыкали к лагерю Свидригайло, но там же было и немало католиков-литовцев. И, наоборот, среди сторонников Сигизмунда католики не являлись единственной конфессией, многие его воины исповедовали «греческую веру».

Не следует также забывать о том, что оба предводителя враждующих сторон были католиками, принадлежали не только к одному этносу, но и к одной династии — Гедиминовичей, и для себя лично они решали совсем другие проблемы, чем большинство их сторонников. При этом по иронии судьбы злейший враг князя Витовта — Свидригайло оказался верным продолжателем его дела по защите интересов Великого княжества Литовского от польской экспансии, а родной брат Сигизмунд шел на любые уступки Польской Короне. Именно поэтому упомянутые выше Александров и Володихин после обобщения содержащихся в литературе точек зрения приходят к выводу, что вопрос о том, между какими силами и по каким причинам шла гражданская война в Великом княжестве, до настоящего времени далек от ясности.

Для нашего же повествования в этой крайне сложной, многоуровневой проблеме важно то, что активно участвовавшие в войне 1432–1436 гг. русины действительно имели в ней собственную цель: восстановить свое равноправное положение среди подданных Великого княжества Литовского. Отчаявшись получить равный с католиками статус из рук прежних правителей, и связав все надежды с младшим сыном великого Ольгерда, жители Среднего Поднепровья, Подолья, Волыни и даже польской Галичины, взялись за оружие для отстаивания своих прав. На сей раз это был уже не узкий заговор высшей аристократии, а полномасштабная война с привлечением огромного количества людей и столь же огромными жертвами, присущими всякой войне между подданными одного государства. Победить в ней могла лишь та сторона, которая первой признает обоснованность требований основных участников конфликта и проявит достаточную политическую волю для устранения причин их недовольства.

* * *

Как ни странно, но первыми, кто предложил наиболее адекватные меры для устранения недовольства среди православного населения Великого княжества, были поляки. Э. Гудавичюс пишет, что «…делегация Польши, возведшая на престол Сигизмунда I, 15 октября 1432 г. издала привилей о равных правах католиков и православных Великого княжества Литовского». По словам этого автора, Сигизмунд тоже готовился к такому шагу, однако представители Польши его опередили, и согласие великого князя литовского в указанном привилее было лишь упомянуто в качестве дополнительного атрибута. Точно не известно, скрепил ли Владислав-Ягайло своей печатью указанный привилей, однако не подлежит сомнению, что это была согласованная всеми польскими властными структурами политика. На долю Сигизмунда осталась только возможность расширить рамки магдебургского права для населения своей столицы. От нового великого князя жители Вильно получили не только подтверждение своих прав на самоуправление, но и право беспошлинной торговли по всему Литовскому княжеству. При этом привилегии давались горожанам независимо от их конфессиональной принадлежности, или, как было сказано в соответствующем акте, «местичом виленским нашое веры римское и руским».

Вскоре уже сам король предоставил равные права католикам и православным Луцкой земли. Как сообщает О. Русина, инициативу в данном случае проявили местные князья и бояре, которые обратились к находившемуся во Львове Владиславу-Ягайло с просьбой включить Луцкую землю в состав Польской Короны. Трудно судить, насколько обращение волынской знати было искренним, и не было ли оно инспирировано самими поляками, но 30 октября 1432 г. Ягайло пожаловал привилей, согласно которому князья, прелаты, бояре, «milites nobiles ceterique…» (т. е. «дворяне и шляхта») Луцкой земли уравнивались в правах с польскими подданными короля вне зависимости от вероисповедания. Кроме того, в привилее отмечалось, что эта земля не будет отделена от Польского королевства — Краков открыто демонстрировал свое намерение воспользоваться литовской междоусобицей и отхватить еще одну часть территории бывшего Галицко-Волынского княжества.

Следует признать, что со стороны польских правящих кругов издание указанных привилеев было сильным, и, несомненно, заранее подготовленным ходом. Выравнивание статусов двух христианских конфессий должно было, по расчетам поляков, лишить Свидригайло большинства его сторонников и обеспечить Кракову симпатии русинов, что создавало дополнительные гарантии лояльного поведения князя Сигизмунда. Однако блестяще задуманная комбинация ожидаемых результатов не принесла. В Кракове не учли, что Владислав-Ягайло покинул Вильно чуть ли не полстолетия назад и давно не воспринимался русинами Литовской державы в качестве своего повелителя. О юридических тонкостях, позволявших говорить о теоретических правах Владислава-Ягайло на Литву, уже мало кто помнил, а простое население, скорее всего, не знало их никогда. После сорокалетнего правления страной князя Витовта и литовцы, и русины были твердо уверены, что их государь находится в Вильно, а только что закончившаяся война за Подолье вновь сделала поляков заклятыми врагами. Принимать из рук врага обещанные им привилегии русины не желали, а потому изданные поляками акты сколько-нибудь заметных изменений в политический настрой православного населения не внесли. К тому же королевский привилей жителям Луцкой земли не мог оказать какого-либо влияния на волынян и по той простой причине, что город вскоре перешел под контроль сторонников Свидригайло.

По этим же причинам не достигли своей цели и привилегии, обещанные королем Владиславом-Ягайло защитникам Олесского замка, поддерживавшим князя Свидригайло и упорно не желавшим сдавать полякам свою твердыню. Чтобы склонить их на свою сторону, 18 октября 1432 г. король издал во Львове специальную грамоту, в которой обещал боярам русинам, что «…колы появятся перед Нами…, тогда каждому из них дадим грамоту на их имения и владения». Однако адресаты королевского послания не были столь наивными людьми, чтобы самим явиться на расправу во Львов. Тогда Владислав-Ягайло конфисковал их владения, в частности, у боярина Ивашко Преслужича были забраны город Рогатин, села Старый Рогатин, Поток, Черче, Добрылив, Подвиння, Чашники, Путятинцы. После длительной осады Олесский замок был все-таки взят королевскими войсками, а его защитники вместе с другими боярскими родами Галичины эмигрировали на территорию подлитовской Руси. Там многие эмигранты, в том числе и Ивашко Преслужич, примкнули к сторонникам князя Свидригайло. Дополнительно сообщим, что с польской стороны в боях по овладению Олеськом выдвинулся сын сандомирского воеводы Ян из Сенна. Через несколько лет после завершения войны Ян из Сенна получил от Владислава-Ягайло замок вместе с прилегающей к нему территорией и стал первым, документально подтвержденным частным владельцем Олеська.

Меры по привлечению на свою сторону дополнительных сторонников предпринимал и князь Свидригайло. Витебск получил от него правителя из числа местных князей, Литовижу князь даровал магдебургское право, а Владимир был им освобожден от уплаты пошлин по всему повету. Не мог Свидригайло обойти своим вниманием и Луцк, на протяжении нескольких лет являвшийся стратегическим пунктом в борьбе против поляков и Сигизмунда. Луцким мещанам Свидригайло дал право свободного пользования местными лесными угодьями, включая рубку леса для строительства, кошение сена и пастьбу скота. По мнению историков, стремление найти поддержку в городских общинах и завязать с помощью пожалований добрые отношения с ними можно считать одной из характерных черт политики Свидригайло. Столицей князя в то время являлся Полоцк. Здесь Свидригайло распускал свою армию по окончании походов на Литву, в Полоцке назначал встречу отрядам союзных крестоносцев, сюда возвращался после неудач для формирования нового войска.

Боевые действия между противниками в октябре-ноябре 1432 г. шли с переменным успехом. Помимо упоминавшегося овладения Луцком, сторонники Свидригайло под руководством князя Федора Несвицкого (многие историки идентифицируют этого князя как Федора Корибутовича) энергично обороняли восточное Подолье, куда вторглось большое польское войско под началом Винцента Шамотульского и Яна Менжика. Вынужденный отступать, князь Федор не остановился перед тем, чтобы сжечь собственную резиденцию — Брацлав. Позднее к нему подошло подкрепление от Свидригайло, и 30 ноября 1432 г. князь устроил польскому войску засаду при переправе через реку Морахву. С большими потерями полякам удалось вырваться, но это не помешало князю Федору отвоевать все восточное Подолье. Отметим, что некоторые авторы полагают, что боями по освобождению указанных земель руководил тезка Федора Несвицкого — князь Федор Острожский. При этом митрополит Иларион дополнительно сообщает, что имевший под своим командованием большое войско, Федор Острожский очистил от поляков г. Смотрич, и без малого не уничтожил всю польскую армию, истребляя в освобожденных им городах «всякие признаки католичества, которое — по приказу Папы — занесли мечом поляки». В тот же период многочисленные отряды из Киева, восстановившего в ту бурную эпоху свое положение главного политического и военного центра всех украинских земель, сражались против правительственных войск в разных местах Великого княжества. В свою очередь, войска Сигизмунда после неоднократных попыток сумели овладеть Киевом, и для более надежного подчинения города своей власти его посетил король Владислав-Ягайло.

Но несмотря на отдельные успехи, в целом военная кампания 1432 г. закончилась для князя Свидригайло крупной неудачей. В декабре, получив помощь из Твери, его армия подступила к Вильно. Скудные источники того времени содержат известие о том, что в составе войск Свидригайло находился 10-тысячный отряд из Киевской земли, а также большое количество полочан. В битве под фатальной для Свидригайло Ошмяной его армия была наголову разбита Сигизмундом, и Ольгердович должен был снова бежать в Полоцк. Описывая ситуацию, создавшуюся после этой битвы, М. Стрыйковский писал, что Свидригайло бежал на Русь, где был принят местным населением, «…а более всего смоленчанами, с которыми он потом воевал в Литве. Поэтому также руссаки полочане и киевляне приняли его князем, а Сигизмунд… во всей Литве, Вильно, Троках и других замках, а также в Жмудской земле легко водворился». Так сложилось устойчивое ядро земель Руси, оказывающих постоянную поддержку князю Свидригайло, получившее у литовско-белорусского летописца название «великое княжество Руское».

* * *

Также неудачно для князя Свидригайло начался и следующий 1433 г. В булле от 1 января папа Евгений IV освободил его католических приверженцев от присяги на верность своему предводителю. Пользуясь поддержкой папского престола, Сигизмунд провозгласил, что воюет за католичество, поскольку Свидригайло намерен подчинить Литву «схизматикам». В том же месяце при дворе Сигизмунда оказался один из наиболее преданных сподвижников Свидригайло — князь Александр Нос, освободивший некогда Ольгердовича из кременецкого заточения. Не считаясь с мнением зависимого от него Сигизмунда, Владислав-Ягайло тут же назначил Носа наместником в Луцк.

Противоборствующие стороны продолжали поддерживать между собой дипломатические отношения, обменивались посланиями, но всеобщая подозрительность и измены самых преданных друзей приводили порой к откровенно варварским поступкам. Известно, что в начале 1433 г. князь Сигизмунд убил не только прибывших к нему посланников Свидригайло, но и собственных послов, общавшихся с Ольгердовичем. В такой обстановке договориться стороны не могли, и поддержанный Ливонским орденом Свидригайло вскоре появился со своими войсками в восточной Литве. Между тем Александр Нос на службе у польского короля долго не задержался, и в начале апреля того же года возвратился в ряды приверженцев Свидригайло. Его возвращение активизировало боевые действия на юге, и вскоре Нос разбил и взял в плен хелмского старосту Грицка Кердеевича. Тем временем в Подолье Федор Несвицкий одержал верх в столкновении с Каменецким старостой Михаилом Бучацким и заманив его в засаду, тоже взял в плен. По словам Н. И. Костомарова, в этой борьбе с поляками неутомимо действовал и Федор Острожский. В свою очередь митрополит Иларион применительно к данному этапу в жизни князя Острожского сообщает, что слава о нем «…широко разошлась по всей Литве и Руси и по всей Польше. Его знаменитые военные подвиги описали польские историки Стрыйковский и Ян Длугош. Длугош зовет кн. Федора мужем храбрым и воинственным».

Перехватив инициативу на юге, Свидригайло направил войска Александра Носа и Федора Несвицкого против основных сил Сигизмунда. Волыняне и подоляне осадили Берестейский замок, но на выручку гарнизону подошли поляки, и осаждавшим пришлось отступить. В июле старосты Червоной Руси договорились с Федором Несвицким и Александром Носом об ограниченном перемирии сроком до Рождества (позднее оно было продлено до Пасхи 1434 г.), что дало Свидригайло возможность усилить натиск на своего противника на других участках военных действий. Летом в руках Ольгердовича оказался Киев. К тому же времени относится известие о том, что киевский наместник князь Михаил Гольшанский, под командованием которого находились объединенные полки из будущих украинских и белорусских земель, одержал победу над войсками Сигизмунда под Копачами.

Во второй половине июля и в августе 1433 г. армия Свидригайло и Ливонского ордена развивая достигнутый успех, заняла Минск, Борисов, Крево, Заславль, Эйшишкес, Лиду, разбила вражеские войска под командованием Петра Мантигирдовича и уничтожила польский гарнизон Каунаса. По словам летописца, Свидригайло «много зла сотвориша Литовской земле»: захваченные города Крево, Заславль и Минск были сожжены, сильно пострадали Вильно и Тракай, победители взяли в плен множество местных жителей. Одновременно Среднее Поднепровье пострадало от призванных Свидригайло крымских татар. По сведениям источников, крымчаки, уклонившись от участия в походе на территории этнической Литвы, «поплениша около Киева и Чернигова огнем и мечем, без числа христиан в плен поведоша».

Однако, как отмечает О. Русина, карательные по своей сути акции Свидригайло в центральных районах Литовского государства только подтвердили слабость позиций князя в данном регионе. Местное население оказывало помощь перешедшему к партизанским действиям Сигизмунду; закрепиться на занятых землях Свидригайло не удалось, и он отошел в Лукомль. В целом инициатива в боевых действиях была на стороне Ольгердовича и его сторонников. Князь Сигизмунд в тот период достаточными силами для самостоятельных действий не обладал и утраченные в центральной Литве территории смог вернуть только с помощью поляков.

Оплотом Свидригайло на Руси оставался Луцк, откуда Александр Нос совершал нападения на земли Сигизмунда и Короны. В конце лета и осенью волыняне повторно разорили Подляшье, а также окрестности Берестья и Мстиславля. Сам Ольгердович, занятый преимущественно борьбой на севере, где находились его главные силы, в течение 1433 г. дважды побывал в Киеве. Но данный этап в деятельности князя характеризовался не только очередными победами, но и жестокими расправами над пленными, а также над заподозренными в измене соратниками. Перешедший на сторону Сигизмунда и имевший несчастье попасть в руки Свидригайло киевский наместник Михаил Гольшанский был по его приказу утоплен в Двине неподалеку от Витебска. По сведениям Костомарова, Свидригайло стал подозревать в измене и Федора Острожского и велел этого «товарища долгих лет борьбы и скитаний» посадить в тюрьму. Правда, сведения о судьбе князя Федора в те годы несколько разнятся: одни авторы пишут, что Свидригайло просто отозвал заподозренного в измене Острожского с Волыни, тогда как другие сообщают, что князь Федор продолжал воевать на стороне Ольгердовича вплоть до 1435 г.

13 сентября между воюющими сторонами было заключено перемирие до декабря. К концу срока перемирия стало известно, что Свидригайло потерял одного из самых сильных своих союзников — Тевтонский орден официально отказался от союза с Ольгердовичем и, подписав в декабре 1433 г. мирный договор, вышел из борьбы.

Зимой 1433–1434 г. Свидригайло с двумя армиями вторгся в этническую Литву, но ощутимых результатов добиться не смог. Престарелый король Владислав-Ягайло попытался урегулировать ситуацию путем переговоров, призывая Свидригайло ко встрече с ним и Сигизмундом, однако его своенравный младший брат шансом объясниться со своими противниками не воспользовался. Несомненно, Свидригайло продолжал ориентироваться на силовое решение конфликта, удачно заменив помощь тевтонов поддержкой с востока. Князь Юрий Звенигородский, разбив в марте 1434 г. в очередной раз московского правителя Василия II, смог оказать помощь своему литовскому союзнику. Не позднее конца апреля рать во главе с одним из сыновей Юрия была отправлена к Свидригайло и принимала непосредственное участие в дальнейших сражениях. Помогали Ольгердовичу и тверичи, на его стороне был, очевидно, и Псков. Казалось, повторялась ситуация предыдущего года и стороны втянутся в обмен ударами, но в середине весны в Польше произошли события, в результате которых поляки на некоторое время потеряли интерес к литовским проблемам.

* * *

1 апреля 1434 г. на 80-м году жизни умер король Владислав-Ягайло, неизменно правивший Польским королевством на протяжении сорока девяти лет. Новым польским монархом был провозглашен десятилетний сын Ягайло Владислав. Как показывают многочисленные исторические примеры, появление на троне юного повелителя обычно влечет за собой схватку влиятельных политических группировок за власть. Однако никаких внутренних потрясений в Польше на сей раз не было. Плавный безнасильственный переход властных полномочий после смерти Владислава-Ягайло столь разительно отличался от ожесточенных сражений за трон в Литовском и Московском государствах, что это понуждает нас еще раз обратиться к оценке деятельности данного государя. Ранее мы уже отмечали, что отечественные историки, равно как и их российские и белорусские коллеги, в подавляющем большинстве оценивают политическое наследие короля Ягайло крайне отрицательно. Особенно польскому королю повезло на пренебрежительные оценки в сравнении с его двоюродным братом князем Витовтом.

Безусловно, для такого рода оценок есть все основания, поскольку именно Владислав-Ягайло издавал привилеи, разрушившие межконфессиональное равновесие в Великом княжестве Литовском. С его деятельностью связано начало тех дискриминационных процессов, которые в конечном итоге заставили православное население Литовского государства выступить с оружием в руках на защиту своих интересов. Предпринятая Ягайло в конце жизни попытка уравнять в правах православных и католиков явно запоздала — монарх более не пользовался доверием православного населения Литвы. Да и сам он, издавая соответствующие акты, руководствовался скорее стремлением лишить князя Свидригайло его православных сторонников, чем искренним желанием восстановить их нарушенные права. В сравнении с умело балансировавшим между различными конфессиями князем Витовтом, политика Владислава-Ягайло по обеспечению внутренней стабильности в Великом княжестве Литовском была недальновидной и опасной.

Вместе с тем следует отметить, что для Польского королевства его почти полувековое правление стало периодом стабильности и уверенного экономического развития, роста населения, увеличения числа городов и сел, а блестящая победа под Грюнвальдом навсегда избавила поляков от угрозы нападения тевтонов. При этом все благотворные изменения в жизни Польши не стали жертвой очередной междоусобицы, не обратились в пепел после кончины короля. Путем упомянутых ранее уступок шляхетскому сословию Владислав-Ягайло заблаговременно обеспечил передачу польской короны своему сыну. Стабильность внутреннего положения в стране до возмужания нового государя обеспечивали укрепившиеся при Ягайло органы верховной государственной власти, о которых мы уже рассказывали ранее. Фактически от имени юного короля в те годы правил лидер малопольской знати краковский епископ Збигнев Олесницкий. Возглавляемая им группировка продолжила прежний политический курс на присоединение к Короне Волыни и Подолья, а также на заключение унии с Венгерским королевством.

Таким образом, в отличие от более популярного в историографии князя Витовта, Владислав-Ягайло сумел не только консолидировать поляков, обеспечить мирную передачу власти своему прямому наследнику, но и заложил основы дальнейшего развития страны после своей смерти. Все это дает достаточные основания согласиться с мнением В. О. Василенко о том, что политика Ягайло, отвечавшая интересам магнатов и многочисленной шляхты, имела более весомые и прочные результаты в сравнении с наследием князя Витовта. Не случайно поляки до сих пор с великим уважением относятся к памяти этого государя, и, как подчеркивает И. Литвин, «в каждом польском городе, кроме улицы Пилсудского, обязательно есть улица Ягеллонская. На его ошибки, неизбежные, как и у любого человека, поляки смотрят «сквозь пальцы».

* * *

После смерти Владислава-Ягайло удерживавший военную инициативу Свидригайло имел реальную возможность переломить ход войны, разгромив оставшегося без помощи поляков Сигизмунда. Летом 1434 г., скоординировав свои действия с Ливонским орденом, князь задумал поход на центральные районы этнической Литвы. Однако начавшиеся обильные дожди заставили его повернуть обратно, а вторгшиеся в северную Литву малочисленные войска ливонских рыцарей были уничтожены жемайтами. Благоприятные возможности, открывшиеся в связи с временным ослаблением натиска Польши, были упущены. Правда, предпринятое польскими войсками в июне наступление в Подолье тоже особых результатов не принесло. По мнению Э. Гудавичюса, «в 1434 г. прояснился характер войны внутри Литовского государства. Польша сумела расколоть Литву и вернуть свой сюзеренитет на ее большей части, но не сумела завоевать ни одну из ее частей. Сами эти части воевали между собой за гегемонию в одном государственном образовании и не стремились к разделению. Польше для утверждения своей гегемонии оставалось лишь поддерживать одну из частей против другой».

Но главным событием, последовавшим после смены власти в Польском королевстве, стали не безуспешные боевые действия сторон, а предпринятая поляками и князем Сигизмундом весьма дальновидная политическая акция. Именно ей было суждено стать одним из факторов, определивших исход противоборства в Великом княжестве Литовском. Как пишет тот же Гудавичюс, король Владислав III вскоре после своего восшествия на престол объявил привилей, уравнявший православных бояр Червоной Руси и Подолья в правах с польской шляхтой. Сам малолетний монарх конечно вряд ли подозревал об оглашенном от его имени документе, инициатива принятия которого принадлежала, очевидно, Збигневу Олесницкому и его окружению. Одновременно этот привилей ликвидировал последние отличия статуса Червоной Руси среди других польских провинций. Как мы помним, по договоренности между Польшей и Венгрией Галичина являлась личным доменом польских королей и рассматривалась в качестве отдельного королевства, соединенного с Короной персональной унией. Начало выравнивания статуса Червоной Руси с остальными землями Короны положил Владислав-Ягайло, который уступил ее в пользу Польского государства. Привилей 1434 г. завершил данный процесс, превратив Галичину в одну из провинций Польского королевства и создав на ее территории Руское воеводство с Львовской, Перемышльской, Сяноцкой, Галицкой и Холмской землями. Одновременно было образовано Подольское воеводство с центром в Каменце-Подольском.

В этой связи Н. Яковенко отмечает, что определенные признаки сближения русинского боярства Галичины с Польским королевством начали появляться еще в конце XIV в. Немаловажную роль в этом процессе играло упоминавшееся уже нами массовое переселение в Червоную Русь выходцев из Польши и других европейских стран. Результаты не замедлили сказаться, и в первой четверти XV ст. среди жителей Сянока немцы составляли около 30 %, а Львова — свыше 70 %. Совпадение интереса русинского боярства со стремлением пришлого рыцарства уравнять статус своей новой родины с положением внутренних регионов Польши и стало, по мнению Яковенко, причиной ускорения процесса полонизации населения Галичины. Переломным моментом здесь стал привилей 1434 г., уравнявший положение Червоной Руси с общим статусом остальных воеводств Польши, что не только закрепило введение на русинских землях польского права и административного аппарата, но и дало возможность создать шляхетское самоуправление. В сочетании с предоставлением православной знати равных с католиками прав это должно было устранить распространение среди русинского населения Галичины симпатий к князю Свидригайло и его сторонникам.

* * *

Указанные действия польских властей, очевидно, были скоординированы с великим литовским князем Сигизмундом. 6 мая того же года «во избежание в будущем раскола между народами наших земель и любого для них вреда» Сигизмунд продублировал от своего имени изданный поляками в 1432 г. привилей. Православное шляхетство Великого княжества получило, наконец, недвусмысленное подтверждение равенства своего экономического положения с католиками, и на сей раз это равенство предоставлялось не интервентами-поляками, как два года назад, а верховным литовским правителем. Кроме того, тем же актом шляхте всех вероисповеданий была дарована новая привилегия: гарантии личной неприкосновенности — neminen captivabimus nisi iure victum («никого не подвергнем заключению, кроме как на основании закона»), — пожалованная польскому рыцарству всего лишь несколькими годами ранее. Кроме того, подвластные дворянам крестьяне освобождались от зернового налога в пользу великого князя. По мнению Гудавичюса, «по тем временам это были значительные уступки, хотя некоторые из них (ненаказание без суда) еще долгое время оставались лишь правовыми декларациями». Таким образом, главный побудительный мотив, заставивший русинов встать под знамена князя Свидригайло, был устранен.

Анализируя последствия принятия князем Сигизмундом привилея 1434 г., Д. Н. Александров и Д. М. Володихин, вслед за А. Пресняковым полагают, что нормы этого акта «…не привели к уравнению православной и католической шляхты по важнейшему принципу — принципу занятия государственных должностей». Еще один недостаток данного привилея Александров и Володихин видят в его «географической ограниченности», поскольку он относился к территории «наших (т. е. Сигизмунда — А. Р.) земель». По мнению этих авторов, законодательная сила привилея распространялась только на те территории, которые к 6 мая 1434 г. контролировались Сигизмундом. «В отношении Литовской Руси, — развивают свою мысль Александров и Володихин, — это совсем немного — сюда не вошли Полоцк, Витебск, Орша, Борисов и Смоленск, находившиеся тогда под контролем Свидригайло». От себя добавим, что под контролем Свидригайло в то время находились также и Киев, и Волынь, следовательно, если разделить логику указанных авторов, на значительную часть украинских и белорусских земель пожалованные князем Сигизмундом права не распространялись. В этой связи логичным будет предположить, что воздействие указанного привилея на враждебный Сигизмунду лагерь должно было быть крайне незначительным.

Однако, как показывают события, с момента своего опубликования привилей стал оказывать на настроения в лагере сторонников Свидригайло весьма существенное влияние. Как отмечает упоминавшаяся нами ранее «История Киева», «…накал освободительной борьбы постепенно ослабевал. Решающим образом на нее повлияло расширение великокняжескими привилеями 1432 и 1434 гг. прав и свобод православных феодалов. Уравнение православных феодалов в правах с феодалами-католиками удовлетворяло их узкие классовые интересы. Они стали постепенно отходить от освободительного движения». О. Русина сообщает, что склонность к компромиссу с Сигизмундом возобладала в Киеве и Луцке; в конце лета 1434 г. его верховенство признал князь Александр Нос. На стыке лета и осени Иоанн Гаштольд, привлекший на свою сторону Носа, именем Сигизмунда захватил Луцк. Одновременно с Луцком Свидригайло потерял Брацлавский и Кременецкий замки, которые уступил полякам Федор Несвицкий. Сторонники Сигизмунда чуть было не заняли Киев, и город удалось удержать только за счет вовремя подошедшего подкрепления. По свидетельству Н. Яковенко, такой же настрой возобладал и на будущих белорусских территориях: «В 1434 г. ощутимой потерей для Свидригайло стало то, что от него отступились приверженцы из Беларуси, признав власть великого князя Зигмунта Кейстутовича, когда тот провозгласил привилей об уравнивании прав православных и католиков».

Таким образом, высказанные Александровым и Володихиным сомнения в «географической ограниченности» привилея 1434 г. не разделялись теми, кому данный акт был адресован — православными подданными Великого княжества. Очевидно, русины руководствовались при этом простой мыслью о том, что подобный акт великого князя не может иметь жестких временных и территориальных ограничений, и дарованные им права в равной мере распространяются и на те земли, где будет утверждаться власть князя Сигизмунда. Исход борьбы в Великом княжестве Литовском в пользу Сигизмунда показал, что понимание сферы распространения указанного привилея нашими предками был более точным, чем у некоторых современных историков.

Столь же надуманным нам представляется и тезис о низкой эффективности привилея 1434 г. в связи с тем, что он не привел «к уравнению православной и католической шляхты по важнейшему принципу — принципу занятия государственных должностей». Введенный Городельской унией 1413 г. запрет некатоликам занимать государственные должности, данным привилеем действительно не был отменен, и существовал еще очень долго. Правда, это не помешало, к примеру, православному князю К. И. Острожскому в период между 1497 и 1530 гг. занимать должности виленского каштеляна, Троцкого воеводы и великого гетмана литовского. Но применительно к событиям 1432–1436 г. главное было даже не в том, что указанный запрет на практике плохо исполнялся, а в том, что распространялся он не на все государственные должности, а только «на высшие должности в монаршем домене», такие как каштелян виленский, воевода Троцкий и т. д. Таких должностей было сравнительно немного; среди русинов, склонных к проживанию в своих отдаленных автономиях, на них предположительно могли претендовать единицы, которые в силу своей малочисленности не определяли настроения всей православной знати. Все же остальные должности, составлявшие основу многочисленных «кормлений» в русинских регионах православные вполне могли занимать. По-другому, видимо, и быть не могло, поскольку чужаков-католиков просто не хватило бы, чтобы занять все «уряды» страны, включая последнего тиуна в самом крохотном местечке.

Изложенные аргументы заставляют усомниться в категоричности выводов указанных авторов в части неэффективности привилея 1434 г. и напоминают нам о том, что для подавляющего большинства людей во все времена важнейшее значение имеют экономические свободы и личная безопасность, а не возможность участвовать в «большой политике». С этой точки зрения действенность указанного акта сомнений не вызывает, а потому целесообразнее обратить внимание на те обстоятельства, которые представляют, по нашему мнению, ничуть не меньший интерес. Зададимся вопросом: почему Сигизмунд продублировал изданный поляками в 1432 г. привилей только после смерти Владислава-Ягайло? И самое главное: почему подобный акт не принял тот, от кого его, собственно, и рассчитывало получить православное население Великого княжества — князь Свидригайло? Каких-либо ответов на данные вопросы мы в литературе, к сожалению, не нашли, и остается только догадываться, что в первом случае это было как-то связано с личной позицией короля Владислава-Ягайло, а во втором — с отсутствием должного интереса кумира православного населения к нуждам своих сторонников. Но все это не более, чем наши предположения, и вполне вероятно, что и в том, и в другом случае имели место совершенно иные и весьма уважительные причины. Возвращаясь же к рассматриваемой теме, подчеркнем, что привилей князя Сигизмунда 1434 г. стал оказывать все возрастающее влияние на сторонников противоположного лагеря и в значительной мере способствовал уменьшению их численности.

Отметим также, что историки указывают на ряд дополнительных обстоятельств, оказывавших негативное воздействие на сподвижников князя Свидригайло. Говорится о том, что война стала приобретать затяжной характер, а на настроения русинов влиял простой расчет: за Сигизмундом стояла мощная польская армия, полное уничтожение которой было маловероятно. Свое отрицательное воздействие оказывали и жестокие расправы над пленными и своими соратниками, к которым был склонен Свидригайло. Вместе с тем, было бы ошибкой полагать, что под влиянием перечисленных факторов уменьшение сторонников князя приняло лавинообразный характер, и его армия просто разбежалась. Не следует забывать ни о пресловутом умении Свидригайло привлекать к себе людей, ни о том, что князь был лидером оппозиционных сил на протяжении очень долгого времени и пользовался колоссальным авторитетом. Поэтому 1434 г. был отмечен для Свидригайло не только изменой некоторых соратников, но и переходом на его сторону новых влиятельных лиц. К примеру, в том году к Свидригайло присоединился Сигизмунд Корибутович, вернувшийся из добровольной эмиграции во владения Ордена.

Еще одним событием, свидетельствовавшим о прочности власти Ольгердовича в православных землях Великого княжества, стало назначение Константинопольским патриархатом на пустовавшую после смерти Фотия митрополичью кафедру выдвинутого Свидригайло кандидата — смоленского епископа Герасима. Усобицы в Литовском и Московском государствах имели поначалу одно примечательное следствие: никто из заинтересованных сторон не спешил утвердить своего кандидата на место архиерея. Сказывались, видимо, и опасения в отношении позиции будущего митрополита, и необходимость отправлять в Константинополь крупные денежные суммы, которые были крайне необходимы для продолжения боевых действий. Свидригайло первым определился со своим кандидатом, направил его в Византию и в 1434 г. патриарх посвятил Герасима митрополитом. В литературе высказываются сомнения относительно того, был ли Герасим назначен митрополитом Киевским и всея Руси или только литовским митрополитом. Впрочем, независимо от титула новый архиерей был признан всеми епископами Руси, и в тот же год к нему приезжал для посвящения в архиепископы владыка Великого Новгорода Ефимий. Свою резиденцию Герасим расположил вдалеке от обычных мест пребывания высшего православного иерарха Руси — в Смоленске.

С именем Герасима связан новый этап обсуждения в Киевской митрополии возможности объединения двух христианских вероисповеданий. Еще в 1431 г. в Базеле начал работу Собор католической церкви. Организаторы Собора не забыли о высказанной митрополитом Григорием Цамблаком поддержке идеи христианского единства и предложили папе Евгению IV обратиться к правителям Польши и Литвы с призывами об унии их православных подданных с католиками. В рамках этих контактов в 1433 г. в адрес Собора поступило письмо от приближенных князя Свидригайло, в котором опровергались распространенные Сигизмундом слухи об отказе Ольгердовича от католической веры, и подтверждалась приверженность идее церковного объединения. Как сообщает О. Русина, такие же уверения содержались и в письмах, присланных папе Евгению IV самим Свидригайло и митрополитом Герасимом. При этом Герасим якобы даже соглашался на локальный вариант унии, то есть на переход Киевской митрополии под верховенство папы Римского независимо от позиции Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского православных патриархов. Правда, продолжает Русина, само письмо архиерея до нашего времени не сохранилось и о его содержании можно судить лишь по написанному в октябре 1434 г. ответу понтифика, в котором он поручал Герасиму созвать поместный Собор для делегирования митрополиту права заключить такую унию.

Данный ответ папы Римского, по мнению Русиной, не может быть расценен как доказательство «независимых» настроений митрополита Герасима, который только что был посвящен византийским патриархом, а в вопросах церковной субординации оставался приверженцем устоявшихся традиций. Участие же в обсуждении возможности церковного единства не было чем-то предосудительным для любого православного иерарха, поскольку в июле 1434 г. в Базель прибыла депутация от византийского императора во главе с игуменом константинопольского монастыря св. Димитрия Исидором (будущим митрополитом Руси), которая призывала участников Собора к поддержке унии между православием и католичеством. На этом фоне, подчеркивает Русина, едва ли стала бы понятной или желательной гипотетическая «автономность перехода» митрополии Руси под власть Рима.

Аналогичного мнения придерживается и Б. Н. Флоря. Детально проанализировав ситуацию, ученый пришел к выводу, что «имевшие место в 1-й половине 30-х гг. XV в. переговоры об унии Церквей были, прежде всего, плодом усилий великого князя литовского, рассчитывавшего с помощью обещаний унии добиться вмешательства (в свою пользу) в борьбу с его врагами высших духовных инстанций католического мира — папы Римского и Собора. Говорить об активном участии в этих контактах представителей православного общества Восточной Европы (в том числе митрополита Герасима — А. Р.), серьезных оснований нет». Таким образом, достаточных доказательств для выдвижения обвинений Герасиму в стремлении подчинить митрополию Руси престолу святого Петра источники не содержат, однако ортодоксальные недоброжелатели архиерея не простили ему саму попытку контактов с папой Римским. Не случайно, в одном из требников XVI в. митрополит Герасим был упомянут вместе с другими одиозными для Русской православной церкви иерархами.

* * *

Первая половина следующего года в расколотом на два враждебных лагеря Великом княжестве Литовском прошла относительно спокойно. Установившееся после прошлогодних боев некоторое равновесие сохранялось, но обе стороны накапливали силы для решающей схватки. Особенно спешил с подготовкой князь Свидригайло, положение которого становилось все более тревожным. Оппозиционные князю настроения ширились и достигли Смоленска, жители которого собирались признать власть Сигизмунда. Заговор разоблачили, выяснилось, что заметную, если не ведущую, роль в его организации играл митрополит Герасим, примкнувший к заговорщикам в начале весны 1435 г. Подтверждая участие митрополита в заговоре, псковские летописи сообщают, что были перехвачены некие грамоты от Герасима к князю Сигизмунду. Реакция взбешенного Свидригайло была страшной: в конце июля митрополита сожгли живьем на костре в Витебске. Хотя для Средневековья казнь через сожжение не была большой редкостью, но, как единогласно отмечают все историки, гибель высшего духовного лица произвела тяжелое впечатление на православных сторонников князя. Некоторые авторы даже склонны считать жестокую казнь митрополита фатальной ошибкой Свидригайло, ибо после гибели Герасима звезда князя на политическом небосклоне стала быстро тускнеть.

Активные боевые действия против сил Сигизмунда начались в конце лета. Войска Свидригайло состояли из хоругвей Смоленска, Киева, Витебска, Полоцка, Мстиславля и других городов, по-прежнему поддерживавших князя. По сообщению М. Стрыйковского, была там и «московская сила». Подобно армии князя Витовта, разгромленной татарами в 1399 г. на Ворскле, в составе войск Свидригайло находилось множество литовских и русинских князей, в том числе Сигизмунд Корибутович и вернувшийся к Ольгердовичу Федор Несвицкий. Киевский полк возглавлял сын Владимира Ольгердовича Иван. В условленном месте к хоругвям Свидригайло присоединилось трехтысячное войско Ливонского ордена под началом магистра Франциска Керскорфа и маршала Вернера Нессельроде. Вместе с ливонцами прибыл и небольшой отряд из Германии. Взяв общее направление на Вильно и Тракай, объединенное войско вторглось в восточную Литву.

Стремясь не допустить приближения противника к столичным городам, армия Сигизмунда во главе с его сыном — талантливым полководцем князем Михаилом — двинулась навстречу вражеским войскам. Помимо литовских хоругвей, под командой Михаила Сигизмундовича находилось около четырех с половиной тысяч польских рыцарей во главе с ветераном Грюнвальдской битвы Якубом из Кобылян. Численность враждующих армий была примерно одинаковой, и, по оценкам Э. Гудавичюса, составляла менее 20-ти тысяч человек в том и другом войске. В конце августа противники сблизились в окрестностях города Вилькомира (ныне город Укмерге в Литве) на реке Святой, но из-за сильного дождя боевые действия долго не начинались. Наконец, после двух дней ожидания, ранним утром 1 сентября 1435 г. сражение под Вилькомиром началось.

К сожалению, отмеченное сходство с трагической битвой на Ворскле не ограничилось для князя Свидригайло только одним наличием в его армии большего числа титулованной знати. Повторяя ошибку ненавистного ему Витовта, Свидригайло затеял на глазах у неприятеля перемещение своих войск, направив их в сторону Вилькомира. Впереди под прикрытием большого отряда полоцкого старосты Михаила двигался обоз; за ним шли главные силы Ливонского ордена, а хоругви Свидригайло составляли арьергард его растянувшегося войска. Опытный Якуб из Кобылян заметил этот неудачный маневр противника, и быстро оценив ситуацию, устремился со своими воинами на находившихся в центре колонны ливонских рыцарей. Атаку поляков немедленно поддержали воины Михаила Сигизмундовича. В завязавшемся бою застигнутые на марше ливонские рыцари были разбиты, при этом почти все крестоносцы погибли, включая магистра Франциска Керскорфа и маршала Вернера Нессельроде. Замысел польского военачальника блестяще оправдался, и после разгрома ливонцев войска Свидригайло оказались разрезанными на две части. Им еще удалось отбить атаку польских воинов на двигавшийся впереди обоз, но исход сражения был уже предрешен. Вскоре изолированные друг от друга и окруженные неприятелем группировки армии Свидригайло охватила паника, и они обратились в бегство. На пути беглецов оказалась река Святая, на берегах которой и завершилось уничтожение деморализованного войска Ольгердовича.

Разгром был ошеломляющим. Псковский летописец отмечал, что «за много лет не бывало такого побоища в Литовской земли», а Слуцкая и Академическая летописи дополнительно сообщали, что на стороне Свидригайло пало «множество… князей, и бояр, и мещан (местичов)». Помимо руководителей Ливонского ордена на поле боя остались более двенадцати князей, в том числе сыновья Семена Гольшанского Данило и Михаил. Более сорока князей оказалось в плену, среди них Федор Несвицкий и командовавший киевской хоругвью Иван Владимирович. Оба они, как и большинство попавших в плен князей, находились в заточении до гибели Сигизмунда в 1440 г. Еще более трагичной оказалась судьба Сигизмунда Корибутовича. Храбро бившийся князь был ранен, попал в плен, где, по сообщению летописей, «погиб не рыцарской смертью». Согласно наиболее распространенной версии его гибели герой чешской освободительной войны по приказу Сигизмунда был утоплен в реке прямо на поле боя. В ознаменование своей победы Сигизмунд повелел возвести на месте битвы храм, вокруг которого впоследствии выросло поселение Пабайскас.

Сам Свидригайло едва спасся бегством, и вместе со своим племянником князем Юрием Лугвеньевичем и 30-ю воинами добрался сначала до Полоцка, а оттуда — до Витебска. Сигизмунд меж тем направил Михаила со «всей силой литовской» на Смоленск. Встречавшиеся по пути следования войска города сдавались один за другим на милость победителя, а под Оршей князя Михаила встретила депутация смолян, объявивших о добровольном переходе города под власть Сигизмунда. Войска повернули на Витебск, но вопреки ожиданиям, его гарнизон оказал ожесточенное сопротивление. Простояв под стенами Витебска шесть недель, князь Михаил со своей армией «не взя города, прочь поиде». Такая же неудача постигла войска Сигизмунда и под Полоцком, который они осадили зимой того же года. Оставаясь последней опорой Свидригайло в землях будущей Беларуси, оба города продолжали мужественно отбивать нападения правительственных войск.

Но для возглавляемого Ольгердовичем движения все это уже были частные успехи. После разгрома под Вилькомиром стало очевидным, что во внутрилитовской борьбе произошел перелом, и окончательное поражение Свидригайло не за горами. Литовско-польская партия князя Сигизмунда одержала верх, и с этого периода титул великого князя литовского по отношению к Свидригайло историографией более не применяется. К концу года князь лишился своих давних союзников — ливонских рыцарей. 31 декабря Тевтонский орден, действуя от имени ливонцев, обязался не признавать и не поддерживать великого князя литовского, если его избрание не одобрят король и Коронная Рада Польши. На практике это означало отказ крестоносцев от поддержки князя Свидригайло. Такую позицию разделял и германский император Сигизмунд, посоветовавший Ольгердовичу пойти на мир с Польским королевством.

Сражение под Вилькомиром повлияло на дальнейшую судьбу многих русинских аристократов, в том числе и Федора Острожского. В. Антонович, придерживающийся версии о том, что вплоть до 1435 г. Острожский воевал в рядах приверженцев Свидригайло, сообщает, что после поражения у Вилькомира престарелый князь Федор «…почувствовал, что энергия его сокрушена вместе с тем народным делом, которому он служил всю жизнь и которому теперь, как казалось, нанесен был окончательный удар. Он решился удалиться от мира и искать успокоения в тиши монастыря». Прибыв в Киев в Печерскую обитель, князь Федор Данилович, «…оставив прелесть мира сего и княжескую славу, взяв на себя святое иночество». В свою очередь Н. И. Костомаров, полагающий, что князь Федор предшествующие два года находился в заточении у Свидригайло, пишет, что в 1435 г. Острожский был освобожден поляками и помирился с польским королем. По этой версии событий пострижение князя Федора в монахи произошло несколько позже, а пока неутомимый воин и защитник земель Руси еще не имел намерения завершить свою военную биографию.