Глава XVIII. Катастрофа на Ворскле

Как следует из приведенного в предыдущей главе сообщения «Хроники литовской и жмойтской» во время официальных контактов между Вильно и Москвой, помимо прочих дел, обсуждались и происходившие в Орде изменения. В 1395 г. (по некоторым источникам в 1396 г.) великий Тамерлан разгромил войска хана Тохтамыша и привел к власти в Сарае своего ставленника хана Тимур-Кутлука. Потерявший престол Тохтамыш укрылся в союзной Литве, где Витовт дал ему в кормление Лидский замок, а также владения на нынешних украинских территориях — в Черкассах и Каневе.

Весной 1397 г. литовский князь продлил перемирие с крестоносцами. Обеспечив очередную передышку на западе, Витовт решил, по примеру князя Ольгерда, расширить свои владения за счет контролируемых Золотой Ордой земель. Помочь в осуществлении его планов должен был хан Тохтамыш, чье зависимое от Литвы положение давало Витовту возможность вмешиваться в ордынские дела. Целью великого литовского князя было получение более широкого выхода к Черному морю, что способствовало бы дальнейшему росту торговли и экономики страны. Официальным же поводом для активных действий против Золотой Орды явилось задекларированное Витовтом намерение вернуть Тохтамышу его законные владения. В благодарность Тохтамыш обещал в случае успеха выдать Витовту ярлык на черноморские земли. Опираясь на эти договоренности, князь Витовт в 1397 г. осуществил первый поход в южные степи, который, как предполагается, имел разведывательный характер. По словам Я. Длугоша, литовский повелитель «перешел Дон… и в окрестностях Волги разгромил кочевье татар, именуемое Орда». Затем Витовт двинулся на Крым, дошел до Кафы и разрушил Херсонес. В Крыму воцарился Тохтамыш, а Витовт «много тысяч татар с женами, детьми и стадами скота взял в плен и привел в Литву». Половину пленников Витовт подарил королю Владиславу-Ягайло. Остальные были расселены в литовских владениях и получили земельные наделы с обязательством верно служить великому князю. В дальнейшем воины из числа этих татарских переселенцев составляли неотъемлемую часть армии Великого княжества Литовского.

Опираясь на летописные источники, российская историография утверждает, что помимо причерноморских владений Орды князь Витовт задумал овладеть также землями Великого Новгорода, Пскова и всем Владимиро-Суздальским княжеством. В подтверждение такой гипотезы приводятся ссылки на Воскресенскую летопись XVI в., передавшую суть высказанных Витовтом на переговорах с Тохтамышем намерений: «…пойдем и победим царя Темир Кутуя, взям царство его, посадим на нем царя Тохтамыша, а сам сяду на Москве, на великом княжении, на всей русской земли». Трудно судить, насколько живший спустя столетие северо-восточный летописец мог быть посвящен в детали проходивших в соседней стране тайных переговоров, но слова Витовта находят подтверждение и в составленной в 50-х гг. того же XVI в. Никоновской летописи. Ее автор сообщает, что литовский князь призвал свое войско: «Пойдем пленити землю татарскую, победим царя Темир-Кутлуя, возьмем царство его и разделим богатство и имение его, и посадим во Орде на царстве царя Тохтамыша, и на Кафе, и на Азове и на Крыму, и на Астрахани, и на Заяицкой Орде и на всем Приморий, и на Казани; и то будет все наше и цар наш, а мы не толико Литовскою землею и Польскою владети имамы, и Северою, и Великим Новымгородом, и Псковом, и Немцы, но и всеми великими княжени рускими…»

Заявлению, якобы сделанному Витовтом в присутствии столь большого количества свидетелей (целого войска!), казалось бы, нельзя не верить. Тем более, как мы уже видели из предыдущего повествования и еще увидим в дальнейшем, князя Витовта никак нельзя было обвинить в излишнем миролюбии. Однако историки обращают внимание на некоторые несоответствия летописного известия, изложившего агрессивные намерения литовского государя. В частности, в нем вместо Золотой Орды фигурируют ханства, которые возникли в результате ее распада в XV в. Этот очевидный анахронизм, по мнению многих исследователей, вызывает серьезные сомнения как в достоверности источников, которыми пользовались летописцы, так и в правдивости переданных ими слов Витовта.

Однако российских историков это явное несоответствие не смущает, и они подобно И. Грекову утверждают, что, хотя «многое в фразах Витовта навеяно ходом идеологической борьбы середины XVI ст.», обозначенная летописцем программа завоеваний Витовта была «не литературной выдумкой, а фиксацией реальных политических стремлений «короля Литвы и Руси». При этом предполагается, что политические намерения князя Витовта были зафиксированы в ордынской официальной документации, откуда они и попали в летописи северо-восточной Руси. Но, как отмечает украинский историк О. Русина, в распоряжении летописцев XVI в. могли быть «…разве что ярлыки тогдашних крымских ханов. В них среди объектов пожалований в самом деле фигурируют Псков, Новгород и Рязань с Переяславлем-Рязанским; однако эти города попали в “многоэтажный” текст ярлыков во второй половине XV ст.» Следовательно, для выяснения истинных намерений князя Витовта нам следует обратиться к упомянутым ярлыкам крымских ханов, тем более, что они документально зафиксировали крайне важное для отечественной истории обстоятельство: юридическое признание Золотой Ордой факта перехода украинских территорий под власть Великого княжества Литовского.

* * *

Крымский поход литовских войск 1397 г. не создал прочной основы для укрепления власти Тохтамыша на полуострове. Вскоре хан был изгнан и снова обратился за помощью к Витовту. На этот раз литовский повелитель уже откровенно воспользовался безысходным положением союзника. В обмен на помощь Витовт потребовал от Тохтамыша ярлык, которым хан отрекся бы от верховного права на земли Руси, входившие в состав Великого княжества Литовского. Тохтамыш был вынужден уступить, и требуемый ярлык Витовтом был получен. В своей книге «Украша шд татарами i Литвою» О. Русина приводит дошедшие до нас слова крымского хана Менгли-Гирея, подтверждающие факт выдачи такого ярлыка: «Великий царь Тохтамыш дал великому князю Витовту Киев, и Смоленск, и иншие городы, и предок наш царь Тохтамыш на все то дал ярлык свой».

Ярлык хана Тохтамыша, зафиксировавший это историческое событие, в оригинале не сохранился, но его текст дошел до наших дней в составе более поздних ярлыков XV–XVI вв., которые выдавались литовским повелителям ханами Хаджи-Гиреем (1461), Менгли-Гиреем (1472, 1507, 1514), Махмед-Гиреем (1520), Сагиб-Гиреем (1540) и Девлет-Гиреем (1560). Сам факт подтверждения последующими крымскими правителями (законными наследниками распавшейся к тому времени Золотой Орды) сделанной когда-то Тохтамышем уступки, показывает крайнюю важность данного документа во взаимоотношениях между Литвой и Крымом. Однако долгое время эти ярлыки рассматривались учеными как историографический курьез. Поводом для такого отношения служило то обстоятельство, что к моменту их получения правителями Великого княжества Литовского значительная часть упомянутых в ярлыках земель и городов была уже в составе Московского государства. Как полагает Русина, выдача ярлыков на неподвластные татарам территории была всего лишь «примером слепого соблюдения практики предыдущих веков». Но, возможно, ханы, вновь и вновь подтверждая волю своего давно усопшего предка о передаче украинских земель Литве, стремились тем самым подчеркнуть, что татары как прежние владельцы этих земель своего согласия на их присоединение к Москве не давали и закладывали тем самым основу для территориальных претензий к северному соседу?

Со временем отношение историков к ярлыкам стало меняться, и уже М. Грушевский начал их научное изучение. В 20-х гг. минувшего столетия Ф. Петрунь провел хронологическое упорядочение данных документов и выделил их протограф — ярлык Тохтамыша. Ученый также локализовал большинство упомянутых в его тексте населенных пунктов. Согласно тексту реконструированного в настоящее время историками ярлыка, Тохтамыш передал Витовту «тьмы» Киевскую, Владимирскую (на Волыни), Луцкую, Подольскую, Каменецкую, Брацлавскую, Сокальскую (или Соколецкую на Южном Буге), Черниговскую, Курскую и «тьму» Яголдая Сарайовича; города Звенигород (современная Звенигородка Черкасской области), Черкассы, Путивль (с рядом волостей), Новгород-Северский, Рыльск, Брянск, Стародуб, Глинск, Снипород, Хачибеев (современная Одесса), Дашив (современный Очаков), Маяк (современное с. Маяки в устье Днестра), Балыклей и Ябу-Городок (ныне городища на Южном Буге). Очерченная этими пунктами территория предоставлялась Витовту «со всеми выходами и даньми, и с землями, и с водами».

Как видим, никаких упоминаний о Великом Новгороде, Пскове и Владимиро-Суздальском княжестве ярлык хана Тохтамыша не содержал, а потому декларируемые российской историографией «коварные» замыслы Витовта, которые должны были быть зафиксированы в ордынских источниках, вызывают серьезные сомнения. Американский исследователь Я. Пеленский вообще склонен полагать, что приписанный Витовту составителями Никоновской летописи «великий замысел», имел своей целью подкрепить исторической традицией замыслы московских правителей XVI в., частично реализованные Василием III и Иваном IV. К сказанному следует добавить, что спустя четверть века после того, как Витовт якобы объявил свои далеко идущие замыслы, он стал фактическим регентом Московского княжества. Местные группировки схватились в то время в отчаянной схватке за власть, и единственным гарантом поддержания относительного мира в Москве и сохранения трона за малолетним Василием II выступал великий литовский князь. В тот момент овеянному славой победителя при Грюнвальде князю Витовту ничто не мешало реализовать приписываемое ему намерение «сесть на Москве». Но то ли столица эта уступала в глазах литовского повелителя его любимому Луцку, то ли не имел он коварных замыслов в отношении северо-восточных соседей, но никаких шагов к реализации приписываемой ему «программы» по овладению Москвой, Новгородом и Псковом он не предпринял.

Для нашего же повествования выяснение истинных замыслов князя Витовта в конце 1390-х гг. является далеко не самой главной задачей. Гораздо больший интерес представляет перечень содержавшихся в ярлыке Тохтамыша украинских земель и городов, дающий реальное представление о географии их размещения на тогдашней территории. Но самым важным в ярлыке было указание на то, что перечисленные в нем земли и города передавались «со всеми выходами и даньми», что означало прекращение даннической зависимости украинских территорий от татар. Как совершенно справедливо отмечает в этой связи О. Русина, «таким образом, ликвидировался режим литовско-татарского кондоминиума и прекращалась уплата дани Орде». Следовательно, в самом конце XIV столетия украинские земли вышли из-под власти Золотой Орды не только де-факто, что было осуществлено еще великим князем Ольгердом, но и де-юре. Конечно, сам по себе этот факт еще не ограждал русинов от новых нападений татар, но отныне Орда уже не могла претендовать на возврат этих территорий и восстановление там своих порядков.

* * *

Получив от Тохтамыша подтверждение своей верховной власти над присоединенными к Литве землями Руси, Витовт приступил к выполнению данного хану обещания. Предварительно он позаботился об укреплении стабильности на западной границе, подписав 23 апреля 1398 г. в Гродно с великим комтуром Ордена Вильгельмом Гельфенштейном предварительный договор о мире. Жемайтия в очередной раз передавалась тевтонам, а Витовт брал на себя обязательство не пропускать через свою территорию враждебные Ордену войска и не воевать с католическими странами. Псков признавался зоной интересов Ливонского ордена, а Великий Новгород — Литвы. Кроме того, Витовт отпустил пленных крестоносцев, а рыцари вернули его брата Сигизмунда, остававшегося в заложниках около шести лет.

Летом того же года Витовт совершил еще более мощный поход в южные степи. Нормализация взаимоотношений с Орденом способствовала тому, что вместе с литовцами выступил и отряд из 60 крестоносцев. Войска Витовта достигли нижнего течения Днепра и взяли несколько крымских городов. Важным результатом этого похода стало возведение в устье Днепра крепости св. Иоанна, построенной в течение месяца из камней и глины. Эта крепость должна была стать форпостом Литвы на юге и опорной базой Витовта в дальнейших военных кампаниях против татар.

По завершении похода в южные степи Литва подтвердила мирные договоренности с Орденом. В октябре 1398 г. Витовт встретился с великим магистром Конрадом фон Юнгингеном на Салинских островах, расположенных на Немане ниже Каунаса.

Со стороны крестоносцев участвовали также магистр Ливонского ордена Венемар Брюггеней, епископы Вармии и Самбии. Витовта сопровождали его брат Сигизмунд, епископ виленской католической епархии Андрей и группа видных представителей литовской знати. На этой встрече был утвержден Гродненский предварительный договор о мире.

После подписания мирного договора присутствовавшие на переговорах с крестоносцами литовцы провозгласили Витовта королем Литвы и Руси. Данное событие нашло признание у правителей Ордена, венгерского короля Сигизмунда и хана Тохтамыша, но встретило резкое осуждение со стороны польской Коронной Рады и королевы Ядвиги. Поляки поняли, что этот символический жест литовцев означал фактическую ликвидацию всех условий Кревской унии, а также договора между Витовтом и Ягайло от 1392 г. Как отмечает О. Русина, «в известии об этом событии, переданном прусским хронистом Посильге, одни историки усматривают банальный “застольный эпизод”, другие — процедуру “посажения” на королевский стол. Вопреки такому различию во взглядах, очевидно одно: это было время триумфа Витовта». Действительно, положение, которое занял Витовт в политической системе Литвы к концу XIV ст. в результате устранения непокорных удельных князей и укрепления своей личной власти, более соответствовало статусу суверенного государя, чем наместника польского короля.

Окончательно устранить это несоответствие Витовт намеревался после возвращения из задуманного им грандиозного похода против татар, целью которого было возвращение Тохтамыша к власти в Золотой Орде. Стремясь привлечь к борьбе с татарами как можно больше сил, Витовт заранее позаботился о дипломатической стороне готовившегося похода. При всех европейских дворах гонцы Витовта объявили о том, что литовский повелитель планирует величайший поход всего христианского мира против неверных. Это сообщение имело большой резонанс во всей Европе. Слух о походе на татар достиг и Рима. Папа Бонифаций IX объявил крестовый поход против ордынцев, признав тем самым Великое княжество Литовское пограничным бастионом католичества.

Своим потенциальным союзником Витовт, очевидно, считал и своего зятя — великого московского князя Василия. Однако тогдашняя ситуация в Орде князю Василию была выгодна: воспользовавшись ослаблением Тохтамыша, он подчинил себе Нижегородско-Суздальское княжество, а с 1395 г. прекратил платить татарам дань. Перспектива восстановления власти давнего недруга Москвы едва ли могла его привлечь. В связи с этим позицию Василия I, уклонившегося от приглашения тестя принять участие в походе против татар, О. Русина характеризует «как выжидательный нейтралитет».

* * *

По сообщению Никоновской летописи, весной 1399 г. хан Тимур-Кутлук обратился к Витовту с требованием выдать ему Тохтамыша. В пересказе С. М. Соловьева требование Тимур-Кутлука сводилось к следующему: «Выдай мне беглого Тохтамыша, он мой враг, не могу оставаться в покое, зная, что он жив и у тебя живет, потому что изменчива жизнь наша: нынче хан, а завтра беглец, нынче богат, завтра нищий, нынче много друзей, а завтра все враги. Я боюсь и своих, не только что чужих, а хан Тохтамыш чужой мне и враг мой, да еще злой враг; так выдай мне его, а что ни есть около его, то все тебе». В ответ, по сообщению источников, князь Витовт заявил: «Я царя Тохтамыша не выдам, а с царем Темир-Кутлуем хочу сам видетися». После этого столкновение между Великим княжеством и Золотой Ордой стало неизбежным, и Витовт начал готовить армию к походу. Местом сбора войск был определен Киев.

Как отмечает Э. Гудавичюс, столь «крупный крестовый поход под началом правителя Литвы был первым подобным событием в литовской истории. Витовт придал этому выступлению большой размах и отправился на войну с королевской роскошью». К концу весны на берегах Днепра собралось огромное войско. Современные историки определяют его численность от 20 до 100 тысяч человек, а летописец, не указывая конкретной цифры, отмечал: «Бысть сила ратных велика зело». Состав войска был крайне пестрый, помимо «руси, литвы, жмуди и татар Тохтамышевых, — пишет Соловьев, — здесь были полки волошские, польские и немецкие».

В отношении польских полков классик исторической науки не совсем точен. За исключением добровольцев Спытка из Мельштына в объявленном папой крестовом походе против неверных армия Польского королевства участия не принимала. Ян Длугош объяснял пассивность короля Владислава-Ягайло настроением его жены Ядвиги, которая якобы предчувствовала поражение литовцев в столкновении с татарами и стремилась уберечь от гибели как можно больше своих подданных. Очевидно, можно согласиться с мнением Русиной о том, что на позицию польского королевского двора гораздо более, чем предчувствие королевы Ядвиги повлияло «величание» Витовта на Салинских островах, а, возможно, и «опасение, что успех его начинаний станет той почвой, на которой пышно разрастутся королевские амбиции правителя Литвы». Поэтому Польша предоставила князю Витовту сугубо моральную поддержку: упомянутая булла папы Бонифация IX об объявлении крестового похода и прощении грехов его участникам была выдана по ходатайству Ягайло. Правда, поддержка эта тоже несколько запоздала, поскольку папскую буллу доставили из Рима и разослали по Литве и Польше в то время, когда армия Витовта была уже фактически сформирована. Не возражал польский двор и против присоединения к литовским войскам отряда удальцов под командованием Спытка из Мелыитына.

Большую часть собранной на берегах Днепра армии составляли ополчения подвластных Витовту земель Руси. В отсутствие городского наместника Ивана Гольшанского киевскую дружину возглавлял некий Иван Борисович, отмеченный в летописи как князь киевский, но по сведениям Л. Войтовича, фактически происходивший из путивльской династии Ольговичей. К войску присоединилось множество литовской и русинской знати, в том числе брянский князь Бутав-Дмитрий и его брат Вингольт-Андрей, Глеб Смоленский и вернувшийся на родину по призыву польского короля князь Свидригайло. Приняли участие в грандиозной кампании и представители семьи Острожских: братья князя Федора Михаил и Дмитрий Даниловичи, а также сын Юрия Иван. Летописец писал, что в войсках Витовта «единых князей с ним бе числом 50». Очевидно, вместе с Вингольтом-Андреем и Бутавом-Дмитрием в войсках Витовта были и другие ветераны Куликовского сражения, решившие, несмотря на свой почтенный возраст (князьям Андрею и Дмитрию Ольгердовичам было около семидесяти лет), принять участие в новой грандиозной битве с татарами. Летописные источники утверждают также, что в походе Витовта принимал участие и воевода Дмитрий Боброк-Волынский, но современные исследователи сомневаются в такой возможности. Переход Боброк-Волынского на службу к литовскому повелителю в качестве служебного князя исключен, поскольку его семья и далее проживала в Москве. Поэтому появиться в войсках князя Витовта московский воевода мог разве что в порядке личной инициативы, что также представляется маловероятным.

Тевтонский орден, чьей непосредственной обязанностью была борьба с неверными, прислал 1600 воинов под началом уже знакомого нам комтура Маркварта фон Зальцбаха. Подошли 400 воинов из Мазовии и Подолья, во главе с воеводой Спытком из Мельштына. Присоединились к армии христиан и отряды татар хана Тохтамыша. Князь Витовт отнесся к предполагаемой операции с полным вниманием и предусмотрительностью, армию сопровождал длинный обоз, в составе которого было большое количество артиллерии.

В разгар подготовки похода из Польши пришли вести о неожиданной смерти королевы Ядвиги. В своей стране молодая королева пользовалась огромной популярностью. С ее именем были связаны многие благочестивые дела, в том числе и восстановление основанного Казимиром Великим университета, который в дальнейшем стал называться Ягеллонским. Супружескую жизнь Ядвиги и Ягайло долгое время омрачало отсутствие у них детей. Права Владислава-Ягайло на польскую корону основывались на браке с Ядвигой, и отсутствие наследника престола ставило под сомнение положение короля. Наконец, после двенадцати лет совместной жизни в июне 1399 г. королева родила девочку. Ягайло на радостях пригласил в крестные отцы дочери самого папу Римского, но из-за послеродовых осложнений младенец и королева через несколько дней скончались. Перед смертью Ядвига, понимая всю сложность положения, в котором окажется Ягайло после ее кончины, завещала ему жениться на Анне, внучке Казимира Великого, а также передала в собственность мужу Галичину. В дальнейшем Ягайло выполнил волю покойной королевы относительно женитьбы на Анне, но сразу после смерти Ядвиги для него открылась реальная перспектива потери трона, поскольку правовая и династическая связь между ним и Польской Короной прервалась.

Мнения польской знати о том, сохранил ли Ягайло после смерти супруги право на краковский престол, разделились. Положение короля стало крайне неопределенным и Ягайло, желая надавить на колеблющихся магнатов, намекнул на свое возможное возвращение в Литву. Такое развитие событий никак не могло устроить князя Витовта. Еще при жизни Ядвиги отношения между ней и литовским повелителем были крайне напряженными, так как королева возглавляла ту часть польской знати, которая требовала реализовать условия Кревской унии в полном объеме. Князь Витовт всегда препятствовал таким намерениям союзников, но сохранение польского трона за Ягайло после смерти королевы можно было получить только в обмен на усиление польского присутствия в Литве. В этом Витовт убедился по прибытии на похороны Ядвиги, во время которых от него потребовали заявить о верности Польской Короне. В то же время, возможный отказ Ягайло от польского трона и возвращение его в Великое княжество Литовское означали для Витовта потерю верховной власти в стране. Попав в столь сложное положение, литовский правитель предпочел своих карт пока не раскрывать, и по завершении траурных церемоний отбыл в расположение своей армии. Его статус повелителя Великого княжества Литовского, а, возможно, и всей Восточной Европы, должна была определить предстоящая схватка с татарами.

* * *

Сколько времени ушло на сборы «великой армии» Витовта и когда она выступила из Киева — сказать трудно. По мнению Ф. М. Шабульдо, войска начали движение 18 мая. Однако О. Русина полагает, что формирование армии было завершено в июне, а выступила она в поход в самом начале августа 1399 г. Принимая во внимание, что путь от Киева до предполагаемого места встречи с татарами составляет менее 330 километров, и учитывая способность литовский армии стремительно преодолевать огромные расстояния, видимо, ближе к истине все-таки предположение Русиной. Очевидно, справедливо и другое предположение этого автора о том, что поскольку жаркий украинский август являлся наименее пригодным временем для боевых действий закованной в броню тяжелой рыцарской конницы, то, вероятно, существовали какие-то особые обстоятельства, заставившие литовского повелителя начать поход именно в это время. Возможно, такими обстоятельствами и была неопределенность положения самого князя Витовта, заставившая его торопиться с реализацией своего грандиозного проекта.

Переправившись около Киева на левый берег Днепра, войска направились вдоль его течения на юго-восток, в сторону современной Полтавы. Встреча с отрядами хана Тимур-Кутлука произошла 5 августа «в поле чистом, на реке на Ворскле, в земле Татарской», а точнее, на границе татарских владений. Знакомое по дальнейшей истории сочетание названий Ворскла и Полтава способствует формированию у многих авторов мнения о том, что сражение между литовскими и татарскими войсками произошло чуть ли не на том же поле, где через триста с лишним лет в Полтавской битве сойдутся армии московского царя Петра I и шведского короля Карла XII. Но на самом деле точное место третьей великой битвы с ордынцами остается неизвестным.

Обнаружив друг друга, армии Витовта и Тимур-Кутлука остановились. Явного преимущества не имела ни одна из сторон, и полководцы начали переговоры, одновременно производя разведку позиций противника. Хан Тимур-Кутлук, ожидая подкрепления от крымского эмира Эдигея, постепенно шел в переговорах на уступки. Согласно Никоновской летописи, литовский князь потребовал от Тимур-Кутлука полного подчинения: «Покорися и ты мне и буди мне сын, а я тебе отец, и давай мне на всякое лето дани и оброки. Аще ли не хочеш тако, да будеш мне раб, а я Орду твою всю мечу предам». Хан, стараясь выиграть время, согласился признать «отцовство» Витовта и послал ему «скота много, волы, овцы, чествуя его». Ободренный видимостью успеха, Витовт выдвинул новое требование: чтобы в знак его политического верховенства на ордынских деньгах печатали его изображение. Переговоры затягивались, но в это время к татарам подошли войска Эдигея. Как пишет С. М. Соловьев, узнав о выдвинутых Витовтом условиях, старый эмир сказал хану: «Лучше нам умереть, чем согласиться на них», — и послал к Витовту требовать личных переговоров; литовский князь выехал на берег Ворсклы, и Эдигей стал ему говорить с другого берега: «По праву взял ты нашего хана в сыновья, потому что ты стар, а он молод; но я старше еще тебя, так следует тебе быть моим сыном, дани давать каждый год, клеймо мое чеканить на литовских деньгах».

Этот летописный рассказ, вопреки его позднему происхождению и очевидной литературности, пользуется доверием у историков. Подтверждает его и известие прусских хронистов о том, что переговоры между Витовтом и Тимур-Кутлуком длились пять дней. Но после заявления эмира Эдигея стало ясно, что ни на какие уступки ордынцы не пойдут; переговоры были прерваны, и стороны стали готовиться к сражению. Старые литовские полководцы, зная, что силы татар после прихода Эдигея значительно увеличились, предлагали Витовту отступить, заключив для приличия с ордынцами почетный мир. Всячески отговаривал Витовта от столкновенья с татарами и Спытко из Мельштына, который побывал в лагере неприятеля и оценил его реальную силу.

Однако польские рыцари посчитали предложение о мире позорным. Поляков поддержали и молодые литовские рыцари. По описанию П. Г. Чигринова, «…держа в руках обнаженные сабли, они кричали: “Сражаться!” Витовт же к ним весело обратился: «Вижу вашу рыцарскую доблесть, и к бою отвагу, и сердце крепкое — только должным образом мужество свое покажите, а я вас не обижу». Безусловно, немалую роль в решимости литовского князя принять сражение сыграло его уязвленное Эдигеем самолюбие, но, очевидно, он рассчитывал и на тяжелую польскую и немецкую кавалерию, а также на свою артиллерию. Однако, как показал исход битвы, Витовт в значительной мере переоценил собственные силы и недооценил могущество противника. Хану Тимур-Кутлуку подчинялась гигантская территория Золотой Орды от Причерноморья до Иртыша, а поддерживал его сам Тамерлан, властелин половины Азии.

Потерпев фиаско на переговорах, Витовт проявил себя еще и как незрелый тактик. Э. Гудавичюс отмечает: «Его армия могла обороняться в хорошо укрепленном лагере, но 12 августа ей было приказано отыскать брод для перемены позиции». За несколько часов до заката солнца войска переправились через Ворсклу и еще не успели построиться в боевые порядки, как налетели татары Эдигея. Литовский князь успел прикрыть центр своей позиции тяжелой польской и немецкой кавалерией, и по описанию С. М. Соловьева, «полки Витовтовы схватились с полками Эдигеевыми; с обеих сторон стреляли из самострелов и пищалей; но пушки и пищали плохо действовали в чистом поле. Несмотря на то, Витовтова рать крепко боролась, падали стрелы как дождь, и стали полки Витовтовы перемогать князя Эдигея». Но тем временем отряды Тимур — Кутлука разгромили и обратили в бегство Тохтамыша, обошли литовское войско с тыла и овладели его лагерем. Артиллерия, на которую князь Витовт возлагал большие надежды, оказалась неэффективной. Уровень ее маневренности и мастерство бомбардиров оставляли желать лучшего, а после того, как превосходящие силы татар стали окружать христианское войско, пользы от пушек стало и того меньше. Кольцо окружения сомкнулось.

Битва на Ворскле. Миниатюра XVI в. из Лицевого летописного свода

Оказавшись в ловушке, армия Витовта продолжала ожесточенное сопротивление, но ее положение было безнадежным. Под покровом наступившей ночи великому князю, его младшему брату Сигизмунду, Свидригайло, Маркварту фон Зальцбаху и некоторым другим военачальникам удалось прорвать кольцо окружения и бежать «в малой дружине… коней переменяючи». Ночная битва татар с оставшимися в окружении войсками превратилась в бойню, в которой сложили головы лучшие воины Руси и Литвы. Источники не дают числа погибших, но как со скорбью отмечает летописец, татары «и побили наше войско, и растерли. Мало где кто скрылся и то скорее пешью, чем с конем, в траве прячась». О размерах потерь можно только ориентировочно судить по сохранившемуся в летописях списку погибших на Ворскле князей, насчитывающему свыше 20 имен. Смерть выкашивала Гедиминовичей и Рюриковичей целыми семьями. Погибли члены литовской великокняжеской семьи: Михаил Евнутьевич, три внука Наримунта Гедиминовича — Иван, Федор, Дмитрий, а также правнук Семен; трое сыновей Кориата Гедиминовича — Борис, Лев и Семен. На Ворскле нашли свою смерть победители Куликовской битвы Вингольт-Андрей Ольгердович и брянский князь Бутав-Дмитрий Ольгердович, а также сын последнего Иван. Пали трое князей Острожских: Михаил и Дмитрий Даниловичи и Иван Юрьевич; четверо князей Друцких: братья Андрей, Иван, Михаил и Александр. Погибли руководивший киевской дружиной князь Иван Борисович, бывший смоленский князь Глеб, смоленский наместник Ямонт Толунтович, десять рыцарей Тевтонского ордена и «иных воевод и бояр великих, и христиан, и литвы, и руси, ляхов и немцев… многое множество». Спытек из Мельштына, не воспользовавшийся шансом спасти свою жизнь, одев подаренную ему Эдигеем шапку с особыми отличиями, пропал в бою без вести и позднее тоже был включен в число погибших. Некоторые авторы сообщают, что на Ворскле принял свою смерть и Дмитрий Боброк-Волынский, однако в дошедшем до нашего времени списке погибших он не значится.

Большие потери понесли и татары, в битве был ранен сам хан Темир-Кутлук, однако победа ордынцев была полной. Татары захватили весь обоз Витовта и гнались за ним и сопровождавшими его лицами до самого Киева «пролияша кровь, аки воду». Осада города продолжалась недолго: татары удовлетворились денежным выкупом в размере 3000 рублей, при этом Печерский монастырь заплатил от себя 30 рублей. Разгромленные на Ворскле литовские войска отступали по направлению Киев — Луцк — Берестье. Продолжая их преследование, Эдигей разорил многие земли вплоть до Луцка, а по некоторым данным, даже добился на некоторое время возобновления выплаты дани с Подолья. Попытка Витовта стать гегемоном всей Восточной Европы потерпела крах.

* * *

После сражения на Ворскле военно-политический потенциал Великого княжества Литовского, а в особенности юго-западной Руси, оказался существенно подорванным. Большинство русинских земель осталось без действенных средств защиты от новых нашествий ордынцев. Сильно пострадал и личный престиж литовского правителя, потерявшего в битве с татарами почти всю свою армию. Как справедливо замечает Гудавичюс, «…успешно начавший крепить государственность и международное положение Литвы, Витовт не предусмотрел всех опасностей, утратил чувство реальности и, пойдя на неоправданный риск, жестоко проиграл. Радикальный политический курс приходилось менять и отыскивать другие пути для достижения своих целей». Рухнули не только планы Витовта на господство в Восточной Европе, но и его надежды полностью освободиться от сюзеренитета Польского королевства. Более того, теперь он сам был крайне заинтересован в более тесном союзе с поляками для восстановления положения на границе с Ордой.

Между тем неопределенность в положении короля Владислава-Ягайло сохранялась. Стремясь подтолкнуть поляков к принятию какого-либо решения, король объявил о том, что он покидает Польшу и возвращается в Великое княжество. Часть влиятельных польских вельмож восприняла заявление Ягайло со злорадством и удовлетворением: дескать, избавимся от «перекрещенного схизматика» и «неотесанного литвина». В Литве, потрясенной катастрофой на Ворскле, власть Витовта висела на волоске и сохранявшему титул «верховного князя» Ягайло не составило бы труда занять великокняжеский престол. Однако на полпути в Вильно короля догнало известие о том, что в Кракове его сторонники взяли верх. Коронная Рада приняла специальную «Ухвалу» о полной правомочности власти Владислава-Ягайло. «Ухвалу» провозгласили на рынках Кракова и других важнейших городов, а к королю направилось полномочное посольство, известившее Владислава-Ягайло о том, что поляки и дальше хотят видеть его своим монархом. Ягайло выказал послам свою милость и дал согласие вернуться на польский престол.

Одновременно это разрешило проблему власти в Литве. Владислав-Ягайло и Витовт встретились в Берестье, где обсудили собственное положение, а также ситуацию в Польше и Литве. После встречи с Ягайло литовский князь сразу же принялся поправлять положение. Он спешно собрал новое войско и направил его против татар. Ордынцев удалось потеснить и даже вернуть часть захваченного ими добра. Татары отступили в южные степи, оставив, по выражению Соловьева, «Литовскую землю в плаче и скудости», но если быть более точным, то плач и скудость были на этот раз уделом русинских земель.

После ухода татар Великое княжество восстановило свои юго-восточные границы по линии нынешних городов Калуга — Оскол — Луганск — Мелитополь, но вызванное поражением ослабление Великого княжества могло спровоцировать новые нападения татар. Витовт попробовал заручиться поддержкой Ордена, обратившись в ноябре 1399 г. к великому магистру, но тевтоны ничего определенного не обещали. Тем своевременней оказалась помощь папы Бонифация IX. Буллой от 19 января 1400 г. понтифик передал в распоряжение польского короля годовую десятину с Гнезненского архиепископства. Эти деньги пошли на устранение причиненного ордынцами ущерба и совершенствование обороны от их возможных нападений.

Совместными усилиями литовской и польской стороны глубокого военно-политического кризиса удалось избежать. Вместе с тем, необходимость взаимодействия ощущалась Ягайло и Витовтом в конце 1399 г. как некогда остро. В том же году они заключили предварительное соглашение о передаче Кейстутовичу пожизненного права на правление в Литве. Стремясь обеспечить поддержку еще одного члена своей семьи, Ягайло наделил владениями своего младшего брата Свидригайло. После того как стало ясно, что воевода Спытек из Мельштына погиб в сражении на Ворскле, король выкупил у его вдовы Подолье и отдал этот удел вместе с чернигово-северскими землями Свидригайло. Правда, в отличие от прежнего владельца, Подольская земля была передана младшему Ольгердовичу не в удельное княжение, а в «держание», что не помешало своенравному Свидригайло именовать себя в документах «милостью Божьей князем Подольским, правителем и дедичним господином Подолья».

Однако далеко не все негативные последствия поражения на Ворскле были еще преодолены. В августе 1400 г. от власти Литвы сумело освободиться Смоленское княжество. Витовт отреагировал незамедлительно: осенью того же года литовское войско подошло к Смоленску и четыре недели осаждало город. В ходе боев литовцы активно использовали артиллерию, но осада результатов не принесла, и Витовту пришлось временно смириться с независимостью Смоленского княжества. В это же время Новгородская республика выказывала в отношении Витовта, по выражению Гудавичюса, «оскорбительное бесстрашие». Стороны даже объявили друг другу войну, но далее этого демонстративного шага дело не пошло, и осенью 1400 г. Великое княжество Литовское заключило мир с Новгородом и Псковом. Вскоре был подтвержден мир с Москвой и Тверью. Таким образом, только по истечении года после катастрофы на Ворскле ее внешнеполитические последствия определились окончательно.

Необходимо также отметить, что состоявшееся в августе 1399 г. грандиозное сражение с татарами стратегического изменения сил в регионе не повлекло. Экспансия Великого княжества Литовского на восток была остановлена еще во времена Ольгерда, и первая же серьезная попытка литовцев возобновить движение в глубь татарских владений, была Ордой решительно пресечена. Однако и положение татар к концу XIV в. изменилось настолько, что они не смогли воспользоваться плодами своей победы. Как верно подметил С. М. Соловьев, ордынский хан пришел на Ворсклу «не нападать, но защищаться от замыслов одного из государей Восточной Европы: унизительные условия, которые он соглашался принять, показывают всего лучше перемену отношений; татары победили, но какие же были следствия этой победы? Опустошение некоторой части литовских владений — и только. Темир-Кутлуй должен был удовольствоваться тем, что освободился от страха пред Тохтамышем».

Действительно, ни присоединенных территорий, ни выплаты побежденной стороной контрибуции, ни даже спора по поводу правомерности признания ханом Тохтамышем суверенитета Великого княжества над принадлежавшими некогда татарам землями Руси — ни один из возможных результатов громкой победы Ордой не был достигнут. Получив мощнейший удар, Великое княжество сумело устоять, и за исключением временно потерянного Смоленска, сохранило и свои владения, и влияние на сопредельные северо-восточные земли Руси. Благодаря энергичным усилиям Витовта и помощи поляков политические последствия поражения удалось свести к минимуму. Восстанавливая военную мощь страны, литовский князь неустанно накапливал военные силы, возводил и совершенствовал систему опорных укреплений в Баре, Брацлаве, Звенигороде, Жванце, Черкассах и т. д.

* * *

В то время как подданные Литовской державы оплакивали павших на Ворскле воинов и пытались наладить свою жизнь после опустошительного татарского нападения 1399 г., русины Польского королевства все активнее перенимали новые экономические и социальные порядки. Менялся и этнический состав населения Червоной Руси. Как пишет Н. Яковенко, к концу столетия все отчетливее проявляются признаки сближения галицкого боярства с польской шляхтой. Помимо желания бояр получить равный с католиками статус, существенную роль в этом процессе играл демографический фактор. Многолетние войны в самой Галичине, усиленные набегами утвердившейся в междуречье Днепра и Днестра Ногайской орды, опустошили многие еще недавно заселенные земли. «Недостаток населения», «опустошенное село», «запустелая местность», «покинутая пустошь» — так характеризовали документы конца XIV — начала XV вв. данные территории. Играя для Польши роль пограничного щита, Червоная Русь нуждалась в вооруженной силе, способной отражать внезапные нападения кочевников, и в рабочих руках для обработки пустующих угодий. Стараясь разрешить эти проблемы и как можно плотнее втянуть Галичину во внутрипольский экономический и социальный оборот, королевский двор начал раздавать местные плодородные земли мелкой шляхте из Мазовии, Малой Польши, Силезии и других регионов с условием выполнения наследственной военной службы.

Там же оседали воины-ветераны из наемных королевских отрядов: немцы, чехи, венгры, румыны. При этом, как отмечает Б. Н. Флоря, «…лишь в отдельных случаях (как, например, в Белзской земле, находившейся под властью мазовецких князей) это происходило за счет владений, отобранных у местного боярства». В основном к новым хозяевам переходили земли обширного королевского домена, состоявшего из бывших владений галицко-волынских князей. Естественно, местных селян для обработки полученных наделов постоянно не хватало, и перед рыцарем, получавшим землю на ленном праве, ставилась задача «созвать людей откуда сможет». Таким образом вместе со шляхтой в Галичину проникало и привлеченное переселенческими льготами инородное крестьянство. Однако по сведениям того же Флори крестьянская колонизация имела наименьшее значение, поскольку «…колонисты, переселявшиеся небольшими разбросанными группами, быстро ассимилировались в близкой им в языковом отношении среде. Лишь в отдельных регионах, как, например, в округе Львова, видимо, в результате целенаправленных действий власти сложился комплекс поселений, занятых польскими колонистами. В целом же деревня сохраняла свой традиционный восточнославянский характер».

Следом за «военной» и крестьянской колонизацией, которая должна была обеспечить самооборону края, продвигался торгово-ремесленный люд: поляки, немцы и др. Появились в галицких землях и евреи, первые упоминания о которых во Львове датированы 1356 г., Дрогобыче — 1404 г., Пидгайцах — 1420 г. Интенсивное переселенческое движение постепенно меняло состав населения Червоной Руси. Самую многочисленную группу пришельцев и среди шляхты, и в городах, несомненно, составляли поляки, под влиянием которых многие из переселенцев других национальностей меняли свой язык, а зачастую и конфессию. Такая стихийная полонизация влияла и на местное боярство, и на горожан больших городов Галичины, где параллельно с введением магдебургского права формировалась цеховая система организации ремесленников. По сведениям Яковенко, первые цеховые корпорации появились во Львове и Перемышле еще в конце XIV в. В тот период во Львове существовало не менее четырех цехов: пекарский, сапожный, портняжный и цех мясников. Еще через двадцать пять лет их количество увеличится до десяти. Цеховая организация заимствовалась русинами по немецким образцам, а быстрому ее распространению способствовала общепринятая практика «путешествий» молодежи в другие ремесленные центры для завершения профессионального обучения. Переходя из города в город, молодые мастера переносили и распространяли цеховые образцы тех центров, где они учились, а такие центры чаще всего были в немецких городах.

Известно, что цех представлял собой самоуправляющуюся группу ремесленников, возглавляемую выборным старшиной — цехмистром (от немецкого Cechmeister), наиболее авторитетным среди мастеров, составлявших «цеховое братство». Кроме мастеров, в цех входили их помощники — подмастерья («товарищи»), а также ученики. Яковенко сообщает, что каждый цех действовал на основании собственного письменного устава, утверждавшегося королем или владельцем частного города. Вместе с многочисленными обычаями эти уставы составляли цеховое право, регламентировавшее производственную и моральную сторону жизни ремесленников. Регулирование производственных отношений основывалось на охране корпоративных интересов и было направлено на обеспечение высокой профессиональной выучки, старательности и честности мастеров в своем деле. Это гарантировало престиж и благосостояние цеха, а также предупреждало производственные конфликты между мастерами. Относительно моральных предписаний, то их содержание исходило из правила, согласно которому цех строился на «добрых христианских обычаях» как сообщество людей, исповедующих одну и ту же религию.

Помимо развития местного самоуправления на принципах магдебургского права и цеховой организации ремесленничества, на рубеже XIV–XV ст. в том же Львове благодаря еврейской деловой активности уже существовали развитые кредитные отношения с отработанной процедурой финансовых операций, в том числе в сфере коммерческого кредита между местными и иностранными купцами.

Активно приобщалась Галичина и к европейской культуре. После изобретения книгопечатания во Львове и других больших населенных пунктах Червоной Руси появляются центры торговли продукцией типографий Франкфурта, Лейпцига, Нюрнберга и др. По сообщению Н. Яковенко к читательской аудитории поступают произведения античных авторов, теологические и философские трактаты, книги по медицине, пособия по юриспруденции, истории, географии. Сама читательская аудитория и спрос на книжную продукцию формировались благодаря латинским школам, которые с конца XIV ст. начали создаваться при католических монастырях и костелах. При епископских кафедрах католических епархий — во Львове, Холме, Перемышле и Каменце — возникли школы повышенного уровня, преобразованные затем в городские образовательные учреждения под совместной опекой епископов и магистратов. По такому же образцу появлялись школы в некафедральных городах не только Галичины, но и в других землях Руси.

Помимо создания русинской читательской аудитории еще одним результатом деятельности латинских школ стало появление первых студентов из Руси в учебных заведениях Центральной и Западной Европы. Определяя свою национальную принадлежность как ruthenus, russicus, roxolanus (от Рутении, Роксолании — распространенного в Европе названия Руси) они обучались в Краковской академии, в университетах Праги, Падуи, Болоньи, Виттенберга, Базеля, Лейдена и других европейских городов. К примеру, в 1353 г. в реестре парижской Собронны были вписаны «магистр[10] Петр Кордован и его товарищи из Рутении», в 1369 г. — «Иван из Рутении», в 1397 г. — «Герман Вилевич… рутенской нации из Киева» и др. По данным метрического свидетельства в Краковском университете между 1400 и 1410 гг. было записано одиннадцать слушателей родом из Руси и Подолья. Но следует отметить, что доступ к благам европейского образования, так же как и членство в ремесленных цехах, получали прежде всего русины, сменившие православную веру на католическую.

* * *

В своем рассказе мы незаметно подошли к очередному столетнему рубежу, что дает возможность подвести некоторые итоги и вернуться к размышлениям о значении Кревской унии для исторических судеб подписавших этот договор стран. В результате династического соглашения с Польшей к концу XIV столетия Гедиминовичи объединили под своей властью колоссальную территорию — более 1,1 миллиона квадратных километров. На этом обширном пространстве бок о бок проживали различные этнические и религиозные сообщества. Так было не только в Великом княжестве Литовском, но и в Польском королевстве, где инородные элементы стали особенно заметны после присоединения Червоной Руси и массовых переселений колонистов из других европейских стран. Преодолев кризис, вызванный смертью королевы Ядвиги, Владислав-Ягайло укрепил свое положение в Кракове, и оспаривать законность его пребывания на польском престоле более никто не решался. Постепенно упорядочились межгосударственные отношения между Польшей и Литвой. Э. Гудавичюс отмечает, что «…выработанная вскоре административная рутина обоих государств трактовала Великое княжество Литовское как отдельное политическое образование, а Ягайло — как его реального главу. Все это указывало, что Кревский договор не уничтожил литовскую государственность; соединение не означало ее внутреннего вассалитета или вхождения в состав Польши». Великое княжество Литовское, сохранившее самостоятельную внешнюю политику, финансы, войско и символику еще долго, до второй половины XVI в., будет жить своей собственной государственной жизнью.

В то же время совершенно очевидным являлось и то, что Кревская уния открыла общественные отношения в Литовской державе польскому влиянию и положила начало постепенному расширению воздействия Польского королевства на Великое княжество Литовское. В выигрыше оказалась польская знать, для деятельности которой открылась вся территория Литвы. С литовской же стороны выиграли наиболее влиятельные Гедиминовичи, которые, подобно брату короля Вигунту-Александру, получали владения в Польше, а также часть литовского дворянства, сменившая язычество на католическую веру. С 1385 г. берет свое начало и процесс, который привел в конце XVII в. к замене в официальном делопроизводстве Великого княжества «руской мовы» на польский язык.

Серьезные изменения происходили в межконфессиональных отношениях. В Польше, а после принятия Кревской унии и в Литве, православное население и его церковь оказались в неравных условиях с католиками — привилегии, предоставляемые властями обоих государств официальной религии, на них не распространялись. К примеру, православные епископы не входили в состав высших государственных органов власти ни в Польском королевстве, ни в Великом княжестве Литовском, и принимали участие только в деятельности местных органов власти. Положение усугублялось еще и тем обстоятельством, что, овладев землями Руси, правители этих государств унаследовали от своих предшественников очень широкие права по отношению к имуществу православной церкви. Если и князья-Рюриковичи не раз проявляли желание присвоить себе это имущество, то тем больший соблазн испытывала в этом отношении иноверная власть, не чувствовавшая моральной ответственности за сохранение имущества «схизматиков».

Кроме того, в Польском королевстве, где господство католической церкви утвердилось еще несколько столетий назад, православное меньшинство подвергалось, наряду с другими конфессиями, целенаправленному воздействию процессов «ополячивания и окатоличивания». После 1385 г. такая политика стала проводиться и в Великом княжестве Литовском. Однако в этой стране, издавна придерживавшейся принципов равенства всех вероисповеданий, православные составляли подавляющее большинство. Проводимая правителями Вильно и Кракова вызывающе-пренебрежительная по отношению к православию политика, вызвала недовольство русинского населения и способствовала зарождению в его среде антилитовских настроений. Очень скоро это недовольство вырвется наружу, дойдет до крайних, вооруженных форм борьбы и вынудит верховную власть скорректировать свое отношение к русинам и к их вере. К сожалению, уроки межконфессионального противостояния первых после 1385 г. десятилетий окажутся со временем забытыми. Попытки проведения в отношении православных верующих дискриминационной политики будут инспирироваться последующими правителями Польши вновь и вновь. Меньше всего от таких «интеграционных» процессов, по мнению А. Боргардта, выиграло само Польское королевство, которое своей эгоистической и недальновидной политикой в конечном итоге лишило независимости все четыре этнических компонента объединенного государства: Украину, Беларусь, Литву и Польшу.

Но большинство негативных явлений, начало которых многие историки склонны видеть в Кревской унии, проявятся в отдаленном будущем. А по истечении первого десятилетия после ее заключения очевидным было только то, что Великое княжество Литовское, наконец, присоединилось к католической Европе. Решив одну из главных исторических задач — принятие христианства языческой Литвой — и объединив силы с Польским королевством, Гедиминовичи могли приступить к решению второй основной проблемы — войны с Немецким орденом. Поэтому, оценивая соглашение 1385 г. с точки зрения успешной ликвидации исходившей от Ордена угрозы, нельзя не согласиться с мнением М. Грушевского о том, что Кревская уния «являлась договором чрезвычайно важным, решительно изменявшим все дальнейшее направление истории не только украинских земель, а и всей Восточной Европы». Однако Великая война с тевтонами и изменение исторического пути средневековой Европы были еще впереди, а пока Великое княжество Литовское залечивало раны после оглушительного разгрома на Ворскле.