Глава XXII. Поля Грюнвальда

Ян Матейко. «Грюнвальдская битва» (1878)

Рассмотрев количественные и качественные характеристики войск участников Великой войны, вернемся в жаркие июльские Дни 1410 г. Перейдя прусскую границу, польско-литовские войска двинулись к бродам через реку Дрвенца, откуда шел кратчайший путь к столице Ордена. Однако подойдя к реке, союзники обнаружили, что на другом ее берегу уже расположились войска крестоносцев. Источники сообщают, что рыцари успели возвести на своем берегу частоколы и палисады. Несомненно, прорыв через укрепленные тевтонами позиции и бой на узком, ограниченном бродами пространстве не давал союзникам возможности реализовать свое численное превосходство и имел непредсказуемые последствия. Оценив ситуацию, король Владислав-Ягайло решил уклониться от сражения. Он развернул свою армию и направил войска в сторону Дзялдово, намереваясь обойти реку у ее истоков. В результате такого маневра союзные хоругви, отклонившись в восточном направлении, должны были выйти на дорогу, идущую в сторону Мальборка через город Ольштынек.

Это решение польского короля оказалось для крестоносцев настолько неожиданным, что они на несколько дней потеряли армию противников из виду. Однако в намерениях Владислава-Ягайло они сориентировались правильно и точно угадали дальнейший путь его армии. Переправившись на левый берег реки Дрвенцы, крестоносцы 13 июля достигли района Любавы, по пути тщетно стараясь раздобыть хоть какие-нибудь сведения о передвижениях неприятеля. По мнению польского автора А. Надольского, первые сведения о местонахождении войск союзников у Ульриха фон Юнгингена появились только в течение дня 14 июля и были шокирующими. Польско-литовские войска взяли Дубровно! Они вырезали тамошнюю местную власть и население! Об этом крестоносцы узнали от немногих выживших после катастрофы беженцев, которые блуждали в поисках спасения и, видимо, лишь утром 14 июля наткнулись на разведчиков армии тевтонов. Из их рассказов, как отмечает Ян Длугош, великий магистр Ордена сделал обоснованный вывод о том, что король Владислав «решил и далее вести свои войска на Мальборк». Поскольку путь польско-литовской армии неизбежно шел при этом через Ольштынек, фон Юнгингену было нетрудно просчитать ее дальнейшее передвижение, и рыцарское войско устремилось на перехват противника.

Некоторое время противоборствующие армии, не подозревая об этом, шли параллельно друг другу. Союзники, выйдя 13 июля перед восходом солнца из лагеря под Дубровно, двигались через Турово и Мельно к восточной оконечности озера Лубень (Лаубнер). Севернее в направлении деревень Грюнвальд, Людвигсдорф (ныне Людвиково) и Танненберг (ныне Стембарк) двигалась армия Ордена. По наименованиям этих-то прусских деревень (ныне территория Ольштынского воеводства Польши), произошедшее 15 июля 1410 г. сражение немецкие историки называют битвой под Танненбергом, белорусская, польская, российская и украинская историографии — битвой под Грюнвальдом. В литовской же литературе утвердилось название Жальгирис (Zalgiris) — дословный перевод названия Грюнвальд (Зеленый Лес).

Описывая дальнейшие события, отдельные авторы высказывают предположение, что встреча противников именно на грюнвальдских полях состоялась благодаря заранее продуманным и принятым командованием обеих армий решениям, чуть ли не по их молчаливому согласию. Однако такая концепция, явно преувеличивающая эффективность разведывательных служб противоборствующих сторон, вряд ли имеет что-либо общее с военными реалиями. Как мы увидим далее из анализа занятых противниками позиций, скорее прав Надольский, утверждая, что «…вместо запланированной встречи на заранее согласованном поле боя мы видим ситуацию незапланированную, случайную, хотя и являющуюся логичным следствием решений, принятых ранее и последовательно реализуемых предводителями обеих армий»[11].

Тем не менее, не следует впадать в иную крайность, полностью отрицая какое-либо участие разведки в том, что встреча враждующих армий состоялась именно под Грюнвальдом. Просто роль эта была достаточно скромной и свелась к тому, что благодаря действовавшим с обеих сторон разведывательным отрядам, противники, находившиеся на достаточно большом расстоянии, смогли узнать о местонахождении друг друга. При этом появление армии крестоносцев именно в этом месте и в это время было для польско-литовского командования полной неожиданностью. Удивление испытали также и крестоносцы, которые ожидали подхода армии союзников совсем с другой стороны, и, по словам хрониста, «неожиданно наткнулись на королевские войска», разбившие лагерь у озера Лубень. Но получив достоверные сведения об обнаружении войск противника, предводители обеих армий быстро оценили ситуацию и решились провести генеральное сражение.

Итак, около 8 часов утра 15 июля, когда армии противоборствующих сторон были взаимно обнаружены их разведчиками, силы противников располагались вдоль более-менее параллельных дорог: крестоносцы под Танненбергом, лицом к юго-западу; союзники — в районе озера Лубень, лицом к северу. Их разделяло пространство в 5–6 км, которое со временем и получило название Полей Грюнвальда. Данная диспозиция была благоприятна, прежде всего, для польско-литовской стороны, поскольку армия Ордена, оставив свои укрепленные позиции, выступила против превосходящих сил союзников в открытом поле, не защищенная никакими фортификациями. Таким образом, основные цели плана, составленного королем Владиславом-Ягайло и великим князем Витовтом в Берестье, были достигнуты.

Ну а как же волчьи ямы и другие ловушки, устроенные крестоносцами, вправе спросить читатель, знакомый с художественной литературой и кинофильмами о Грюнвальдском сражении? Разве это нельзя отнести к средствам укрепления позиций крестоносцев? Этот вопрос не имеет в источниках однозначного ответа. О вырытых крестоносцами перед своими позициями в ночь с 14 на 15 июля ямах-ловушках сообщает только созданная в XVI в. Хроника Быховца. Ни польские, ни прусские источники о существовании таких полевых укреплений крестоносцев ничего не говорят. Соответственно, современные белорусские и российские авторы обязательно упоминают о существовании ям-ловушек, в то время как польские, литовские и немецкие авторы либо обходят молчанием это обстоятельство, либо подвергают его сомнению.

Определяющим в решении данной проблемы является, видимо, момент выхода крестоносцев на позиции под Грюнвальдом. Если они подошли к месту будущего сражения вечером 14 июля, как пишут многие белорусские и российские авторы, тогда они действительно имели время для укрепления своих позиций и рытья ям. Но при такой версии событий надо допустить и существование молчаливой договоренности между королем Владиславом-Ягайло и Ульрихом фон Юнгингеном о том, что битва произойдет именно в данном месте. В противном случае польский король мог просто уклониться от битвы под Грюнвальдом, как он это сделал ранее на реке Дрвенце, и все усилия крестоносцев по укреплению их позиций пошли бы прахом. Заметим, что именно из-за вопроса о существовании волчьих ям, гипотеза о «молчаливом соглашении» выглядит наименее убедительно — какой же полководец, зная, что его противнику заранее известно поле битвы и тот имеет возможность выбрать и укрепить свои позиции, согласится принять бой именно в этом месте?

В случае же выхода крестоносцев на позиции одновременно с союзниками, то есть около 8 утра 15 июля, как пишут польские и литовские авторы, тевтоны просто не располагали временем для скрытой подготовки ловушек, а рытье ям на глазах у противника просто не имело смысла. Определенную подсказку для ответа на этот вопрос можно получить при внимательном анализе позиций, которые занимали противники непосредственно перед сражением. Территория, на которой должна была разыграться битва, делилась неглубокой, но четко выраженной долиной небольшого ручья на две отличающиеся друг от друга части. Расположенная со стороны Грюнвальда и Танненберга северо-западная часть была практически безлесной, не совсем ровной, опускающейся к юго-востоку местностью. Другая, юго-восточная часть, примыкающая к озеру Лубень и речке Марузке, представляла собой лабиринт невысоких холмов и низменностей. В начале XV в. этот лабиринт был покрыт негустым лесом, издали казавшимся сплошным лесным массивом. К моменту обнаружения войск крестоносцев именно в этом лесу возле озера Лубень и остановилась на привал армия союзников. Отдыхающие польско-литовские войска были достаточно хорошо укрыты от возможного наблюдения, но вместе с тем и сами имели ограниченный обзор. Особенно недоступным для наблюдения было западное направление, поэтому именно туда и были направлены польские разведчики.

Вскоре к королю Владиславу, который по своему обыкновению готовился выслушать утренние богослужения, начали прибывать гонцы из разведывательных отрядов с сообщениями о войсках крестоносцев, постепенно приближавшихся с северо-запада. Стало ясно, что дело может скоро дойти до прямого столкновения двух армий, которые были к этому совершенно не подготовлены. Известно, что во время похода тяжелое вооружение и доспехи везли в обозе, а воины передвигались налегке. По приказу короля в войсках была объявлена тревога, а маршалок королевства Збигнев из Бжезя выступил во главе «четырех или шести» хоругвей против приближавшихся форпостов тевтонов. Очевидно, их заданием было захватить западный край поросшей лесом местности и очистить его от разведчиков крестоносцев. Затем Збигнев из Бжезя должен был создать из своих хоругвей заслон, под прикрытием которого могли развернуться основные силы союзников. Таким образом, лесной массив не позволял противнику увидеть перемещения спешно готовившихся к битве союзников, а сильный заслон защищал их от внезапной атаки тевтонов.

При построении в боевой порядок литовские полки заняли правый, а польские — левый фланг позиции, общей протяженностью около 3 километров. В связи с тем, что местность была пересеченной, войска стояли не в линию, а сомкнутыми колоннами, выстроенными в несколько рядов. Количество этих рядов было, видимо, большим на польском крыле, где можно было использовать территорию глубиной в 3 километра, в то время как на литовском крыле глубина построения не превышала 2 километров. Такое построение, в общем-то, отвечало количественному соотношению обеих армий союзников. Правый фланг литовской армии опирался на болотистую пойму реки Марузки. Левый польский фланг также был защищен болотом. Эти природные прикрытия гарантировали от фланговых обходов со стороны крестоносцев, но, в свою очередь, обрекали союзные войска на нанесение прямых, лобовых ударов по противнику. Значительные силы союзников были размещены в резерве по лесам, а обоз оставался там, где польско-литовские войска расположились утром на привал — в районе озера Лубень.

Точное расположение всех хоругвей в боевом построении союзников неизвестно. Местонахождение отдельных отрядов историки установили только благодаря тому, что они проявили себя в различных эпизодах битвы. Достаточно точно известно, что на крайнем левом фланге литовских войск, то есть на стыке с польской армией, стояли так называемые смоленские хоругви. С польской стороны стык прикрывал наемный чешско-моравский отряд, который, как и хоругви европейских «гостей»-крестоносцев, выступал под знаменем св. Георгия. Предположительно, далее размещались отряды из Малой Польши и галицкая хоругвь. Дальний левый флаг польской позиции занимали воины из Великой Польши. Оба предводителя союзного войска — и король Владислав-Ягайло, и великий князь Витовт — являлись опытнейшими полководцами, что позволило разделить их обязанности наиболее оптимальным образом с учетом положения и наклонностей каждого. Витовт должен был находиться на переднем крае, непосредственно руководить войсками в бою и вдохновлять воинов личным примером. Владислав же оставался позади войска, чтобы, не вступая непосредственно в сражение, влиять на ход битвы, своевременно вводя в бой резервы.

Во исполнение этого решения Владислав-Ягайло, с небольшим, но тщательно отобранным, эскортом из лучших рыцарей королевства располагался, видимо, на холме недалеко от стыка польских и литовских войск. Считая, что особа монарха, по выражению Длугоша, стоит столько же, «сколько 10 тысяч рыцарей», предводители союзников приняли особые меры по обеспечению безопасности короля. По дороге возможного отступления были расставлены кони, чтобы Владислав, «сменяя их, смог избежать опасности в случае превосходства неприятеля».

* * *

Получив сообщение разведки об обнаружении польско-литовской армии, крестоносцы, двигавшиеся по открытой местности, довольно быстро заняли боевую позицию на гребне холмов высотой около 200 метров, тянувшихся между деревнями Танненберг и Людвигсдорф. Отдавая должное профессионализму Ульриха фон Юнгингена, отметим, что выбранная им позиция имела ряд существенных преимуществ. Прежде всего, расположив свои войска на гребне холмов, магистр вынуждал союзников атаковать, поднимаясь в гору. При этом тевтонские резервы, расположенные за холмами, были бы для союзников до определенного момента невидны и могли свободно перемещаться в зависимости от ситуации.

Кроме того, развернув войска на линии между Танненбергом и Людвигсдорфом, крестоносцы, имевшие меньшую численность, искусственно удлинили линию своего фронта и одновременно защитили свои фланги. При атаке на фланги армии тевтонов союзникам пришлось бы терять время на преодоление деревенских заборов и огородов, а при более глубоком фланговом обходе польско-литовские войска неизбежно попадали бы под удар резервных хоругвей Ордена. Неудивительно, что заняв столь удобную позицию, крестоносцы долгое время не хотели ее покидать по собственной инициативе.

Заметим также, что имея линию фронта такой же длины, что и союзная армия, орденское войско имело меньшую глубину построения. Левым флангом тевтонской армии, выстроенным против литовской армии, командовал великий маршал Фридрих фон Валленрод. Правый фланг, противостоявший польским хоругвям, возглавлял великий комтур Конрад фон Лихтенштейн. По сведениям отдельных авторов под командованием фон Валленрода находилось 15 хоругвей, под руководством фон Лихтенштейна — 20 хоругвей. Значительный резерв в количестве 16 хоругвей великий магистр расположил в районе деревни Грюнвальд и оставил его под личным командованием. Расположение отдельных подразделений в боевом построении крестоносцев, кроме большой и малой хоругвей великого магистра, которые оставались под непосредственным командованием Ульриха фон Юнгингена, также осталось неизвестным. Впоследствии археологами точно было установлено только место расположения лагеря крестоносцев. Именно здесь произошли особенно ожесточенные схватки, в которых погибло множество воинов. По их захоронениям и было установлено место нахождения лагеря тевтонов.

К полудню, спустя примерно три часа после того, как разведывательные отряды вступили в первый контакт, обе армии были, в основном, готовы к сражению. Противники располагались по обеим сторонам упомянутой долины: крестоносцы лицом к юго-востоку, союзники — к северо-западу. Посредине остававшейся между противниками «ничейной земли» высились шесть больших дубов, на которые влезли зеваки из челяди крестоносцев или поляков. Возможность погибнуть от случайной стрелы из лука или прицельного выстрела из арбалета их не пугала — в невиданном по масштабам сражении должен был сойтись цвет рыцарства Европы и жажда увидеть это единственное в своем роде зрелище намного превышала чувство самосохранения у немногих его зрителей.

По словам Длугоша, использовавшего в своей хронике воспоминания непосредственных очевидцев сражения — родного дяди ксендза Бартоша, а также своего будущего патрона, героя Грюнвальдекой битвы Збигнева Олесницкого, — «между ними завязывались уже предварительные стычки в отдельных поединках». Однако, невзирая на то, что войска находились на расстоянии полета стрелы — около 200–300 метров, ни один из главнокомандующих не спешил подать сигнал о начале битвы. Медлили имевшие позиционное преимущество крестоносцы. Медлил и король Владислав-Ягайло. Он долго надевал латы, усаживался на боевого коня, осматривал поле предстоящего сражения, а вернувшись с осмотра, неожиданно начал посвящать в рыцари молодых воинов и слушать обедни.

Причина этой медлительности, столь нехарактерной для битв Средневековья, которые начинались ранним утром до наступления жары, объяснялась тем, что заняв позиции, обе стороны обнаружили, что находятся в тактическом тупике. Казалось бы, позиция крестоносцев была предпочтительней — они находились на холме и могли атаковать вниз по склону, многократно усиливая тем самым ударную мощь своих колонн. Но перед ними стояла не армия противника, а сплошная стена леса, атаковать которую было с одной стороны бессмысленно — основных сил союзников там могло просто не быть, а с другой стороны опасно — колонны тевтонов в лесу неизбежно бы рассеялись и неповоротливые, тяжеловооруженные рыцари могли оказаться легкой добычей укрывшегося в чаще врага.

Однако и положение союзников было ничуть не лучше. Противник находился на холме, и тяжелая польско-литовская конница при попытке атаковать была бы вынуждена двигаться снизу-вверх, теряя при этом свою ударную силу. Кроме того, существовала опасность попасть в различные ловушки, подготовленные крестоносцами. Вряд ли это могли быть пресловутые волчьи ямы, но массированные обстрелы арбалетчиков и пушек, удар с фланга по атакующим войскам союзников были вполне реальны. Поэтому шел час за часом, воины, облаченные в тяжелые доспехи, начинали терять терпение, а войска стояли — полководцы искали выход из сложившейся патовой ситуации. Вот этот тактический тупик и дает нам веские основания полагать, что встреча противников действительно произошла неожиданно, и они не имели времени для улучшения своих позиций с помощью фортификационных работ.

Попытку выйти из сложной ситуации первыми предприняли крестоносцы. Главным для них было, как минимум, заставить союзников выйти из леса и показать свою реальную численность; как максимум — спровоцировать атаку их основных сил и, используя свое позиционное преимущество, разбить польско-литовские войска встречным таранным ударом. Помочь в реализации этого плана должны были публично высказанные сомнения в смелости короля Владислава-Ягайло и великого князя Витовта, а также хорошо известная вспыльчивость последнего. Передав через специальных послов два обнаженных меча, что само по себе являлось недвусмысленным вызовом обоих повелителей союзной армии на бой, великий магистр велел передать на словах польскому королю свою готовность отодвинуть назад собственные войска, чтобы поляки и литовцы перестали трусливо прятаться в гуще леса и могли выйти на открытое поле.

Сама церемония вызова на бой путем вручения обнаженного меча не была ничем необычным в средневековой Европе. Но несомненная наглость поведения послов и провокационное содержание их речей, придавшее миссии тевтонов особо оскорбительный характер, далеко выходили за рамки рыцарских традиций. Эти обстоятельства позволили польской пропаганде в дальнейшем использовать эпизод с мечами в качестве доказательства проявления крестоносцами гордыни, взывавшей к мести небес. Напомним, что гордыня — «superbia» — считалась в христианстве самым тяжким грехом. Его совершение монахами-рыцарями являлось недопустимым, поскольку как и все иные служители церкви, они должны были служить примером христианского смирения.

Однако достичь задуманной цели Ордену не удалось. Шестидесятилетний Владислав-Ягайло, прекрасно понимая, к какой реакции подталкивают его крестоносцы, предпочел поступить в данной ситуации не как задиристый юный оруженосец, а как умудренный опытом политик. Сохранив полнейшее хладнокровие, он велел принять присланные мечи, но сигнал к атаке подал не раньше, чем польские войска были полностью к ней готовы.

Кстати, оба тевтонских меча не исчезли бесследно в горячке начавшейся вскоре битвы и как особо ценные реликвии бережно хранились поляками на протяжении нескольких веков в королевской сокровищнице. В 1795 г., после поражения польского восстания под предводительством Тадеуша Костюшко, войска Пруссии оккупировали Краков и ограбили сокровищницу. Однако грюнвальдские мечи, не имевшие богатого украшения, не привлекли внимания пруссаков и в дальнейшем были перенесены в пулавскую коллекцию княгини Изабеллы Чорторыйской. В 1853 г. российские полицейские власти обнаружили и конфисковали эти мечи, видимо, в качестве обычного холодного оружия, после чего следы этих реликвий потерялись, и они считаются безвозвратно утраченными.

* * *

Описания дальнейших обстоятельств сражения у различных авторов в значительной мере расходятся. Согласно хронике Длугоша, после сигнала короля о начале битвы «…зазвучали трубы, все королевское войско громким голосом запело отчую песнь «Богородицу», а затем, потрясая копьями, ринулось в бой. Войско же литовское, по приказу князя Александра (христианское имя князя Витовта — А. Р.), не терпевшего никакого промедления, еще ранее начало сражение». Эта разница во времени вступления в бой литовских и польских войск создает основу не только для совершенно различных версий начала битвы, но и для противоположных характеристик короля Владислава-Ягайло разными авторами.

По мнению большинства современных исследователей после вызывающей выходки крестоносцев с мечами, великий князь литовский Витовт предпринял рискованную, но значительно более удачную попытку выйти из затянувшейся паузы. Он бросил на позиции противостоявшего ему Фридриха фон Валленрода татарскую конницу. По описанию Н. Ф. Наркевича, «татары литовской армии выпустили тучу стрел и при первом натиске на них крестоносцев стремительно повернули обратно и бежали с поля сражения». По мнению этого автора, дело победы над Орденом «могло рухнуть благодаря тактике татар, этих типичных «наемников» того времени». Некоторые другие историки, описывая атаку татарской конницы на сомкнутые ряды бронированных рыцарей, пренебрежительно замечают, что татарские стрелы «отскакивали от щитов и доспехов», а «татарские панцири из каленой кожи буйволов не выдерживали ударов копий и мечей», показывая нам тем самым всю бесполезность этого нападения. Единственный положительный результат татарской атаки эти авторы видят в обнаружении пресловутых волчьих ям. Но если принять во внимание, что на самом деле этих ям могло и не быть, то, видимо, следует признать предпринятое великим литовским князем нападение не просто рискованным, но и безрассудным.

Битва при Грюнвальде. Миниатюра из «Бернской хроники» Диболда Шиллинга Старшего (1483)

Тем не менее, несмотря на всю, казалось бы, очевидную бесполезность атаки легкой конницы против рыцарских колон, исследователь Грюнвальского сражения профессор национальных архивов ФРГ Свен Экдаль не случайно назвал этот маневр князя Витовта решающим событием битвы. Данная оценка немецкого историка нам представляется несколько категоричной — вряд ли такое грандиозное сражение как Грюнвальдская битва можно было выиграть всего одним маневром, но мы полностью согласны с этим исследователем, что предпринятая Витовтом атака имела далеко идущие последствия и уж никак не может расцениваться как бесполезная.

Прежде всего, атаки татарской конницы никогда не были безопасны для тяжелой рыцарской конницы. Достаточно вспомнить, что всего за 11 лет до Грюнвальдекой битвы в сражении на реке Ворскле панцири из буйволовой кожи ничуть не помешали воинам хана Тимура-Кутлука наголову разбить того же князя Витовта с его не менее блестящим европейским войском, состоявшем, в том числе, и из тевтонских рыцарей. Легкое вооружение в сочетании с высокой маневренностью и умением совершать глубокие обходы противника, начиная с XIII в., когда монгольские кочевники впервые появились в Европе, не раз делали их победителями в схватках с рыцарями. Другое дело, что на Полях Грюнвальда, с трех сторон ограниченных болотистой местностью, а с четвертой — наглухо закрытых боевыми колонами тевтонов, преимущество татар в маневренности нельзя было реализовать. Не способствовала традиционному использованию татарской конницы и явно недостаточная численность, особенно если вспомнить, что отдельные источники определяют ее всего в 3–5 сотен человек. Такого количества воинов хватало только на проведение разведки боем с после дующим быстрым отходом, изображающим беспорядочное бегство кочевников. Из истории многих сражений, в которых участвовали татарские воины, хорошо известно, что они были большими мастерами совершать подобного рода обманные маневры.

Но главным в предпринятой князем Витовтом атаке татар и их отступлении, независимо от того, являлось оно ложным или настоящим, было то, что они решили основную позиционную проблему. Великому князю нужно было заставить рыцарей, упорно стоявших на своих позициях, первыми атаковать основные литовские силы, и эта проблема татарскими воинами была решена. Безусловно, такое решение Витовта имело очень большой риск — набравшие в ходе скачки инерцию крестоносцы могли насквозь пробить ряды литовских воинов. Отчасти это тевтонам и удалось, когда великий магистр, раздраженный атакой татар, приказал Фридриху фон Валленроду атаковать литовское крыло армии союзников. Ужасающую своей мощью картину атаки крестоносных хоругвей наиболее впечатляюще передал Генрик Сенкевич в романе «Крестоносцы»: «Наклонив копья, хоругви сперва тронулись шагом. Но как сброшенный с горы камень набирает при падении все большую скорость, так и крестоносцы перешли с шага на рысь, затем на галоп и мчались страшные, неукротимые, словно лавина, которая должна все сокрушить, все смести с лица земли, что только встретится на ее пути».

Удар закованного в броню рыцарского тарана был страшен. По описанию Длугоша, когда ряды сошлись, «поднялся такой шум и грохот от ломающихся копий и ударов о доспехи, как будто рушилось какое-то огромное строение, и такой резкий лязг мечей, что его отчетливо слышали люди на расстоянии даже нескольких миль. Нога наступала на ногу, доспехи ударялись о доспехи, и острия копий направлялись в лица врагов; когда же хоругви сошлись, то нельзя было отличить робкого от отважного, мужественного от труса, так как те и другие сгрудились в какой-то клубок, и было даже невозможно ни переменить места, ни продвинуться на шаг, пока победитель, сбросив с коня или убив противника, не занимал место побежденного». Решающая битва за господство в прибалтийском регионе началась.

* * *

Польские хоругви вступили в сражение примерно на час позже литовских войск. Почему так произошло точно не известно. Весьма похоже, что король Владислав-Ягайло, перед которым стояла схожая задача — заставить крестоносцев ударить первыми, пытался решить ее иным, нежели князь Витовт способом. Широко описанные в литературе длительные обедни и посвящение в рыцари, которые дали многим авторам повод для упреков короля в трусости и даже в желании «сберечь своих людей за счет людей Витовта» имели, по сути, то же значение, что и «татарский» маневр Витовта — вынудить тевтонов оставить выгодную позицию. Так или иначе, но польские войска устремились в наступление не раньше, чем их король счел момент наиболее подходящим для атаки. Навстречу им двинулись 20 хоругвей фон Лихтенштейна, которые также до этого момента в битву не вступали. В жестоком встречном бою сошлись две самые мощные группировки противников.

В самом начале сражения пушки крестоносцев успели дать два залпа, после чего тевтонские артиллеристы и прикрывавшие их пехотинцы были уничтожены атакующими поляками. В бой с обеих сторон вступила тяжелая конница — разгорелось одно из самых грандиозных в истории кавалерийских сражений, отличавшееся не только быстрым перемещением огромного количества войск, но и постоянным стремлением сторон осуществить фланговый обход и нанести удар в тыл противника. Ситуация еще больше осложнялась тем, что ударом хоругвей фон Валленрода крестоносцам удалось разрезать позиции союзников, и на правом и левом флангах фактически происходили две отдельные битвы.

Спустя более часа ожесточенной борьбы, когда обе стороны уже понесли многочисленные потери, на литовском крыле союзников появились признаки кризиса. Войска Витовта, в центр позиции которых обрушился таранный удар крестоносцев, были вынуждены обороняться и поначалу делали это достаточно успешно. Но под неослабевающим напором тевтонов ситуация постепенно стала меняться, литовские войска начали медленно отступать, а затем это отступление превратилось в стремительное бегство. Скорее всего бегством была охвачена та часть литовских отрядов, которые располагались на самом крайнем, правом крыле и не получали поддержки от резервных сил.

Битва при Грюнвальде. Миниатюра из «Люцернской хроники» Диболда Шиллинга Младшего (1513)

Находившийся на переднем крае князь Витовт, видя растущую панику среди литовских войск, лично вмешался в ситуацию, «бичом и громким криком» удерживая бегущие отряды. Благодаря его энергичному вмешательству часть вытесненных с поля боя литовских сил остановилась, но многих беглецов задержать не удалось, и они, распространяя панические сообщения о разгроме союзной армии, устремились по дорогам, ведущим в Литву. Тем временем великий литовский князь пытался восстановить рухнувший фронт обороны его войск.

События, связанные с поражением правого крыла литовской армии и его отступлением, были и остаются предметом многочисленных научных споров. Ученые стараются ответить на вопрос: было ли бегство литовских отрядов вынужденным и спонтанным, или оно, так же как и атака татарской кавалерии, являлось запланированным и целенаправленным маневром? Однозначного ответа в литературе найти нельзя. Позиции участников полемики по данной проблеме, как правило, определяются их национальной принадлежностью: литовские и белорусские авторы уверены, что князь Витовт сам дал команду «истощенному войску начать отходной маневр» и что «это было мнимое отступление». Польские же авторы уверены в паническом, неуправляемом характере бегства литовцев, которое удалось ликвидировать, и то не полностью, только благодаря жестким действиям их великого князя. Думается, что истина находится где-то посередине, и отход литовского крыла, имевший вначале планомерный характер, под натиском тевтонов вполне мог обратиться в неуправляемое бегство.

Заметим, что поражение литовского крыла отразилось также и на королевских войсках, которые взаимодействовали в бою с войсками Витовта. Длугош недвусмысленно говорит о большом количестве поляков, бросившихся в бегство вслед за литовцами. Оставил поле боя и оказался в глубоком тылу, в районе лагеря союзников, весь чешско-моравский наемный отряд. Там их обнаружил вице-канцлер королевства ксендз Миколай Тромба, который доходчиво и очевидно «хорошо подобранными» словами выразил свою точку зрения на недостойное поведение наемников, после чего направил их обратно в бой.

Тем временем победные хоругви левого крыла крестоносцев втягивались все дальше в глубину Грюнвальдского поля, но их «железный кулак» уже напоминал растопыренные пальцы. Сражение на литовском фланге быстро превращалось в тысячи отдельных поединков, где, однако, турнирные правила не действовали, и каждый самостоятельно боролся за свою жизнь и свободу. Наконец, видя паническое бегство противника и полагая, что битва выиграна, тевтоны нарушили свой боевой строй и бросились в погоню за рассеявшимися литовскими отрядами, захватывая по пути пленников и трофеи. В пылу преследования они настолько Удалились от основных сил Ордена, что потеряли с ними связь и на некоторое время перестали участвовать в сражении.

Неясно, где во время этой великолепно проведенной атаки находился великий маршал Ордена Фридрих фон Валленрод: возглавлял ли он свои хоругви или наблюдал за их действиями со стороны? Однако бесполезные для достижения общей победы передвижения сил левого фланга тевтонов и их рассредоточение после завершения атаки показывают, что великий маршал полностью утратил управление вверенными ему войсками. Эта ошибка, в совокупности с иными промахами и неудачами, преследовавшими крестоносцев в тот день, сыграла свою роль в роковом для Ордена исходе сражения.

* * *

Но азарту погони и жажде добычи поддались далеко не все рыцари фон Валленрода. Часть крестоносцев, повернув направо, предприняла попытку атаковать оголившийся правый фланг польской армии. Однако на их пути встали подразделения, которые, вопреки всеобщей панике, продолжали удерживать свои позиции. Это были те самые три «смоленские» хоругви, находившиеся под общим командованием родного брата короля Владислава-Ягайло Мстиславского князя Лугвения-Семена. Оказавшись отрезанными от основных литовских сил, эти хоругви не дали противнику оторвать себя от правого польского крыла, что повлекло бы их немедленное окружение и поголовное истребление. И хотя «под одним знаменем они были жестоко изрублены, и знамя их было втоптано в землю», тем не менее, оставшиеся две хоругви из отряда Мстиславского князя сумели временно остановить натиск этой группировки противника.

Как отмечает А. Е. Тарас, в сочинениях русских историков давно уже стало общим местом упоминание в связи с этим эпизодом боя о «трех смоленских полках». В действительности же, по сведениям, изложенным в книге польского историка XVI в. Б. Ваповского «История Польской короны и Великого княжества Литовского от 1380 до 1325 г.» это были хоругви из Орши, Смоленска и Мстиславля. Неясно, почему за этими формированиями закрепилось общее название «смоленские» — Орша и Мстиславль вошли в состав Великого княжества Литовского значительно раньше Смоленска, а командовал объединенным отрядом князь из Мстиславля. Неизвестным осталось и то, воины какой именно хоругви — Мстиславской, оршанской или смоленской — проявив поистине героическое самопожертвование, полностью погибли, но не оставили своих позиций. Несомненным является одно: только эти три литовских хоругви указаны Длугошем в числе тех, кто своей стойкой обороной «стяжали в тот день славу за храбрость и геройство», все остальные тридцать семь отрядов литовского войска так или иначе, в той или иной степени отступили или просто бежали с поля боя.

Помимо отряда под командованием князя Лугвения-Семена свои позиции, возможно, удержала и польская хоругвь, изначально действовавшая вместе с литовцами. Совместными усилиями они прикрыли образовавшуюся на польском фланге пустоту, однако кризис, вызванный бегством основных литовских сил, еще не был преодолен. К атаковавшим с фланга тевтонам стали присоединяться возвращавшиеся из погони за литовскими отрядами рыцари. С удивлением увидев, что битва не только не завершена, но разгорается со все большим ожесточением, крестоносцы побросали трофеи и устремились на помощь своим товарищам. Натиск тевтонов вновь стал угрожающе нарастать. Воины Лугвения-Семена более не могли его сдерживать, но с польской стороны успел подтянуться «великий» краковский отряд, а вместе с ним сандомирская, львовская, галицкая, велунская и многие другие хоругви. В центр сражения устремились также подольские отряды, вступили в бой шесть хоругвей польского резерва.

В условиях быстрого наращивания сил польской стороной крестоносцы остро нуждались в поддержке со стороны других подразделений фон Валленрода. Однако рассеявшаяся в погоне за добычей большая часть хоругвей великого маршала оказать помощь своим товарищам уже не могла. Атака крестоносцев с целью охвата правового фланга королевского войска и нанесения удара в тыл основным силам поляков захлебнулась. Кризис, возникший в центре позиции союзной армии, был преодолен.

Одновременно, на отдаленном правом конце первоначального расположения войск Великого княжества Литовского, ситуация также стала меняться не в пользу Ордена. Литовским войскам, хотя и с большими потерями, удалось оторваться от преследования тевтонов. В результате решительных мер, предпринятых князем Витовтом, часть его отрядов развернулась и, обрушившись на потерявших единый строй, беспорядочно перемещавшихся крестоносцев, стала методично их уничтожать.

* * *

На левом фланге союзной армии уже несколько часов без перерыва продолжалась ожесточенная битва поляков и хоругвей Конрада фон Лихтенштейна; чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Из-за огромной скученности войска противников шли стенка на стенку. Поляки с удивительным упорством неустанно рубили напиравших тевтонов, ни на шаг не отступая со своих позиций. Во время одной из очередных атак крестоносцев на землю упал главный символ королевских войск — стяг с изображением белого орла на красном фоне. Исчезновение из поля зрения воинов союзной армии главного польского знамени могло повлечь за собой непредвиденные последствия, поскольку по средневековым традициям спуск флага служил сигналом к отступлению. Именно так это истолковали крестоносцы и уверившись в скорой победе, запели свой победный гимн Christ ist entstandin (Христос Воскрес). Наступил критический момент сражения, и на сей раз опасность возникла в центре польской позиции.

Но триумф тевтонов оказался кратковременным. По словам Длугоша, «благодаря весьма опытным и заслуженным рыцарям, которые состояли при нем и тут же задержали его падение, знамя подняли и водрузили на место». Король Владислав-Ягайло немедленно направил туда подкрепления, и польские войска постепенно начали брать верх в этой части поля боя. Однако крестоносцы совершенно не собирались уступать победу, которая, казалось, уже была в их руках, и ожесточение битвы достигло наивысшего предела. Очевидно, именно об этом моменте битвы Генрих Сенкевич писал: «Те крестоносцы, которые уже сражались с поляками под Вильно, знали как «дик» и «необуздан» этот народ; но потрясенные новички и иноземные гости испытали чувство, подобное страху. Не один из них, невольно осадив коня, потерянно смотрел вперед и погибал от удара польской длани, так и не успев сообразить, что же ему делать. Словно град, который сыплется из медно-черной тучи, безжалостно выбивая ржаное поле, сыпались на врага страшные удары; разили мечи, разили топоры, разили секиры, разили без пощады, без отдыха и передышки; лязгали, словно в кузнице, железные доспехи; смерть, как вихрь, гасила жизни; стон рвался из груди, потухали глаза, смертельная бледность разливалась по лицам, и молодые воины погружались в вечный сон».

Одновременно с наметившимся перевесом в центре польской позиции возрастал натиск королевских войск на правое крыло Ордена в районе деревни Людвигсдорф. Тут бились великопольские рыцари, которых поддерживали иностранные наемные отряды. Возможно, в этот момент к сражению снова подключился чешско-моравский отряд святого Георгия, который вернул на позиции вице-канцлер Миколай Тромба. Развивая успех, польские войска пошли через лес для окружения правого фланга крестоносцев с запада.

Около 15 часов, то есть спустя шесть часов после первых столкновений разведывательных отрядов и три часа с начала решающих боев, Ульрих фон Юнгинген, признав, что ситуация становится для Ордена критической, предпринял решительную попытку переломить ход сражения. Он лично возглавил ударную группу из 16 резервных хоругвей и повел их в атаку. Вместе с великим магистром в составе этой ударной группы находилось и большинство высших чинов Ордена. Спустившись с холмов, свежие хоругви крестоносцев через оставленные литовскими отрядами позиции свернули полукругом направо и, обогнув правый фланг королевских войск, захлопнули армию Владислава-Ягайло сзади. Нельзя не отметить, что безупречно выполненный при этом тевтонами маневр «левое плечо вперед», показал их великолепную кавалерийскую выучку и высокую организованность.

Отлично проведенная атака ударной группы Ордена могла решить исход битвы, тем более, что приближавшихся с тыла рыцарей польские воины сначала приняли за литвинов. Недоразумению способствовали и видневшиеся издалека легкие копья литовского типа «сулица», которые широко были распространены также и в войсках Ордена. Неожиданный удар хоругвей великого магистра в тыл ничего не подозревавших поляков неизбежно вызвал бы панику среди королевских войск и создал бы численный перевес тевтонов на этом участке сражения. Орден имел реальный шанс выиграть битву, но удача в тот день была не на его стороне. Ситуацию быстро прояснил рыцарь Добеслав из Олесницы, который поскакал навстречу предполагаемым литовцам и убедился, что это крестоносцы. Многие авторы сообщают, что Добеслав успел даже обменяться ударами копий с самим великим магистром, однако эти сведения носят предположительный характер; кто был «оппонентом» польского рыцаря в этой молниеносной схватке, точно не установлено.

* * *

Во время атаки резервных хоругвей Ордена произошел эпизод, который мог иметь для союзников катастрофические последствия. После поворота направо ведомые великим магистром хоругви тевтонов оказались неподалеку от небольшой группы всадников. Это был польский король Владислав-Ягайло в сопровождении своего эскорта. Несмотря на все предупредительные меры, верховный главнокомандующий союзников неожиданно оказался в самой опасной точке сражения и подвергся непосредственной угрозе. Если бы у великого магистра хватило времени разобраться, что это был за отряд и кто его возглавляет — малочисленный королевский эскорт был бы просто сметен лавиной атакующих рыцарей. Безусловно, король Владислав-Ягайло был бы при этом убит или взят в плен, а исход битвы мог измениться самым кардинальным образом.

Быстро оценив надвигавшуюся угрозу, сопровождавшие польского монарха лица приняли дополнительные меры предосторожности — небольшое знамя с изображением белого орла, всегда сопровождавшее короля, было немедленно убрано. Одновременно королевский писарь Збигнев Олесницкий, ставший в дальнейшем влиятельным кардиналом и краковским епископом, поскакал за помощью к находившемуся поблизости придворному отряду. Однако придворные рыцари не восприняли призывы Олесницкого о помощи, заявив, что если они объединятся с эскортом короля, то это приведет к еще большей опасности для жизни монарха, поскольку многочисленный отряд обязательно будет атакован приближавшимися крестоносцами.

Они оказались правы. Небольшая группа рыцарей королевского эскорта действительно не привлекла внимания хоругвей великого магистра, которые не хотели тратить силы и время на стычки с мелкими отрядами неприятеля. Однако опасность для короля еще не миновала. От атакующих колонн неожиданно отделился рыцарь Дипольд фон Кекритц и, наклонив вперед копье, устремился в сторону Владислава-Ягайло. Вряд ли Кекритц знал, что атакует польского повелителя, его внимание просто привлекли красивое оружие и породистый конь короля. Согласно правилам рыцарского этикета Владислав-Ягайло обязан был принять бой. Шестидесятилетний монарх не позволил никому из своего эскорта защитить себя, принял вызов приближающегося немца и метнув копье, тяжело ранил его в лицо. Оглушенного и качающегося в седле Кекритца повалил на землю и добил Збигнев Олесницкий. Неожиданно представившиеся крестоносцам две реальные возможности обезглавить польско-литовские войска были упущены.

Тем временем, получив от Добеслава из Олесницы подтверждение, что приближающиеся рыцари являются тевтонами, польские войска приготовились к отражению их атаки. Фронтом к новому неприятелю обратилась никогда не подводившая в ходе битвы краковская, а вместе с ней и другие малопольские хоругви. Приготовился к отражению нападения придворный отряд, тот самый, что отказался присоединиться к королевскому эскорту. На них и обрушилась рыцарская конница во главе с Ульрихом фон Юнгингеном, однако эффект неожиданности был уже потерян. Более того, прекрасный по замыслу и блестящий по исполнению маневр тевтонов в конечном итоге оказался для Ордена роковым. В тот момент, когда хоругви великого магистра сошлись в схватке с королевскими войсками, над полем боя раздались крики: «Литва возвращается!» На сей раз это действительно были хоругви великого князя Витовта, которые, перегруппировавшись и уничтожив своих преследователей, ринулись с фланга на рыцарей фон Юнгингена. К ним присоединились последние резервные силы польской армии, а с запада усилили натиск завершившие свой обходной маневр великопольские хоругви.

Поле битвы стало напоминать слоеный пирог. В центре позиции находились королевские войска, атакуемые с фронта рыцарями Конрада фон Лихтенштейна, а с тыла — хоругвями великого магистра. Однако каждая из тевтонских группировок тоже имела в своем тылу войска союзников. На Конрада фон Лихтенштейна наседали великопольские хоругви, а рыцарей Ульриха фон Юнгингена атаковали сзади польские резервные части и литовские отряды. Вот тут в полной мере и проявило себя численное превосходство союзников, сумевших окружить отдельно обе тевтонские группировки. Зажатые со всех сторон крестоносцы не могли использовать превосходство своих тяжелых латников и заботились уже не о нападении, а о том, как вырваться из двух огромных котлов, в которые попали войска Ордена. Наступательный дух крестоносной армии иссяк, начинался ее разгром.

«По своему боевому обычаю, немцы стали в огромный круг и защищались, как стадо вепрей, окруженное волчьей стаей. Польско-литовское войско взяло в кольцо этот круг рыцарей, словно удав, обвивающий быка, и сжимало кольцо все тесней. Снова мелькали руки, гремели чеканы, лязгали косы, рубили мечи, пронзали рогатины, свистели топоры и секиры. Как лес, рубили немцев поляки и те умирали в молчании, огромные, мрачные, неустрашимые», — так описал недолгую агонию армии крестоносцев Генрик Сенкевич.

Некоторое время окруженные рыцари еще сдерживали натиск, но, в конце концов, были разбиты. Сдались на милость победителей рыцари Хелминской земли. Затем передали свое знамя полякам и европейские рыцари. Бились «гости» в сражении упорно и стойко, показав себя наряду с монахами-рыцарями и наемниками одной из самых боеспособных и надежных частей орденского войска. В живых их осталось всего 40 человек. До последнего бились не желавшие сдаваться хоругви из группировки великого магистра, и были почти полностью истреблены. Пали великий магистр, великий маршал, великий комтур, великий казначей, почти все комтуры и многие знатные рыцари Ордена.

По преданию, незадолго до гибели Ульриха фон Юнгингена его приближенные предложили великому магистру бежать с поля боя, на что тот ответил: «Не дай Бог, чтобы я оставил это поле, на котором погибло столько мужей». Ответ в высшей степени достойный солдата, дорожащего понятиями рыцарской чести и боевого братства, но не политика, озабоченного судьбой вверенного ему государства. Подробности гибели Ульриха фон Юнгингена точно неизвестны. В польской историографии сообщается, что магистра убил неизвестный простолюдин, а белорусские историки считают, что это сделал татарский хан Багардин.

* * *

Разгром окруженных орденских группировок еще не был концом сражения. Многие крестоносцы сумели вырваться из окружения и укрылись в лагере Ордена с намерением держать круговую оборону. Битва за лагерь продолжалась недолго, но была особенно кровавой. Всех, кто оборонял лагерь, вырезали польские пехотинцы, которые были укомплектованы из крестьян и мещан. Жестокость пехотинцев объяснялась тем, что простолюдины не могли получать выкуп за захваченных в плен, а потому пехота пленных не брала. Добавляли отваги пехотинцам и богато оснащенные шатры и лагерные возы крестоносцев, которые были полностью разграблены. Король Владислав-Ягайло, снявший уже тяжелый боевой шлем, подъехав к захваченному лагерю тевтонов, немедленно приказал разбить обнаруженные там бочки с вином. Монарх хотел предотвратить стихийное пьянство, которое легко могло охватить победителей, только что переживших тяжелейшую, многочасовую битву, проходившую к тому же в палящую июльскую жару. Король и не подозревал, что разлившееся бурными красными потоками вино станет причиной рождения легенды о реках крови, текущих на месте побоища. Незадолго до захода солнца, севшего в тот день в 19 часов 51 минуту, «битва народов» под Грюнвальдом была завершена.

Очевидно, еще до завершения штурма лагеря крестоносцев началась погоня за воинами тевтонской армии, искавшими спасения в бегстве. Король Владислав-Ягайло вначале запретил их преследовать, опасаясь рассредоточения собственных войск, но видя, что неприятель уже не оказывает организованного сопротивления, этот приказ отменил. Основная волна беглецов устремилась на запад к столичному Мальборку, поскольку именно это направление оставалось свободным от польско-литовских войск до последних минут битвы. Бегство было стремительным и носило явно панический характер, из-за чего многие крестоносцы погибли при переправах через реки и болота. Развив обычную для таких ситуаций скорость, первые беглецы, вероятно, добрались до Мальборка уже 16 июля.

Погоня, преследовавшая беглецов буквально по пятам, продолжалась на расстоянии около 30 километров (или 4 миль по тогдашней системе измерений) и затянулась до глубокой ночи. В письме к своей жене Анне король Владислав не без некоторого преувеличения сообщал, что лично преследовал убегавших врагов около 2 миль. Скорее всего, он действительно забрался достаточно далеко, поскольку из другого источника известно, что по приказанию короля была прекращена погоня за настигнутой и погрязшей в болоте группой крестоносцев. Чтобы своевременно отдать такой приказ и чтобы тот возымел реальное действие, монарх должен был находиться в непосредственной близости от этих драматических событий.

В своей книге «Грюнвальд 1410» А. Надольский пишет: «Преследование было кровавым. Хотя Длугош несколько раз упоминает о гуманных приказах короля и о великодушии победителей, но с этим очень трудно соотнести его собственные слова о том, что «дорога на протяжении нескольких миль была устелена трупами, земля пропитана кровью убитых, а воздух был полон стонущих и агонизирующих голосов». Эта суровая, но, видимо, реалистичная картина находит свое подтверждение в описании, сохраненном в одном из польских анналов, из которого мы узнаем следующее: «Убитые лежали, словно пни, со всех сторон побоища на территории четырех миль». Повсюду раздавались возгласы: «Erbarme mich deiner» («пощадите из милости»). Но победители не рубили только тех, за кого надеялись взять выкуп. Утомившись от погони, набрав пленников и множество трофеев, отряды союзников возвращались в свой лагерь в течение всей ночи. В лагере же их ожидал королевский указ о том, что всех пленных и взятые знамена нужно представить королевским помощникам для учета.

Утро среды 16-го июля 1410 г. наступило уже в новой Европе, в которой коренным образом изменилось соотношение сил и положение народов. С утра все польско-литовское войско было собрано перед шатром короля для благодарственного богослужения в честь одержанной победы. Очевидно, во время этого общевойскового сбора король Владислав наградил особо отличившихся в сражении воинов. Среди удостоившихся награды из рук монарха источники указывают русина, рыцаря Иванко Сушика из Романова, получившего «за пролитую кровь» два села в Галицкой земле. К сожалению, подробности самоотверженных действий Иванко, удостоенного королевского вознаграждения, остались неизвестными.

В тот же день, после разбора трупов, учета раненых и пленных, стали ясны масштабы победы. Орденское войско перестало существовать. По оценкам ученых, в сражении погибли 18 тысяч крестоносцев, в том числе около 200 рыцарей Ордена. Спаслись бегством не более полутора тысяч человек, остальные попали в плен. В битве погибло все руководство Ордена и не осталось никого, кто мог бы представлять побежденную сторону на переговорах об условиях капитуляции и мира. В качестве трофеев союзниками были взяты 52 знамени, все бомбарды и весь обоз тевтонов.

Найденные 16 июля на поле боя тела великого магистра Ууьриха фон Юнгингена и нескольких высших сановников Тевтонского ордена по распоряжению польского короля были отправлены для захоронения в Мальборк. Остальных убитых похоронили на этом же поле. Под слово чести не воевать больше с Польшей и Литвой Владислав-Ягайло отпустил на свободу рыцарей, не являвшихся членами Ордена. В плену у победителей остались уцелевшие в бою тевтоны и союзники Ордена олесьницкий князь Конрад Белый и Казимир Щецинский. Часть захваченных тевтонских знамен, в том числе и стяг с изображением святой Марии, а также некоторые знатные пленники были переданы польской стороной великому князю Витовту.

Настал час расплаты и для бранденбургского контура Маркварда фон Зальцбаха, взятого в плен в ходе сражения. Гордый тевтон остался верен себе и, представ перед Витовтом, заносчиво заявил: «Ничуть не страшусь я теперешней участи; успех склоняется то на ту, то на другую сторону; переменится счастье и подарит нас, побежденных, завтра тем, чем вы, победители, владеете сегодня». Оскорбленный слишком дерзкими для пленника словами великий Витовт не посчитал более нужным сдерживать свой нрав. По приказу литовского государя фон Зальцбах, вместе с еще одним рыцарем Ордена — Шумбергом, были тут же обезглавлены. Повествуя об этом эпизоде, Ян Длугош сдержанно заметил: «Я же не берусь разбираться, правильно или неправильно поступил князь Александр, излив ярость на сдавшихся в плен крестоносцев». Последуем и мы примеру первого хрониста Великой войны.

Каких-либо сведений о потерях, понесенных в Грюнвальдской битве войсками союзников, нам обнаружить не удалось. Как правило, приводятся общие фразы, близкие по смыслу к оценке белорусского автора П. Г. Чигринова: «Большие потери понесло и Великое княжество Литовское. В прусской земле остался лежать навечно каждый второй его воин… Потери поляков были незначительны. Об этом на второй день после победы писал Ягайло. Польский историк Длугош считал, что погибло всего 12 человек из самых выдающихся польских рыцарей. Данные о потерях рядового состава отсутствуют». Из этих слов мы вправе сделать вывод, что составлявшие значительную часть союзного войска русины понесли большие потери, но как и в Великой войне XX столетия, количество погибших уроженцев Киева, Владимира, Луцка, Новгорода-Северского, Стародуба, Кременца, Львова, Холма, Перемышля, Галича и Подолья никто не удосужился посчитать.