50-24. Вторжение Уорвика в Англию

50-24. Вторжение Уорвика в Англию

Нельзя сказать, чтобы Маргарита Анжуйская — эта чрезвычайно мстительная и злопамятная особа, — в полной мере полагалась на поддержку и помощь своих новых союзников, но в её положении быть слишком требовательной не приходилось. Теперь, когда ей представилась возможность поднимать из руин самое важное дело её жизни и начинать новый этап борьбы с минимальным количеством шансов на успех, она с видимой неохотой смирилась с существующими условиями и приняла помощь от своих бывших противников, гарантией лояльности которых были несметные материальные ценности, переданные Анной де Бошан, как доказательство того, что отступать от своих новых ручательств и договорённостей её мужу и зятю уже некуда: в Англии их ждёт четвертование, как государственных преступников (это если они сдадутся без боя), выжженная земля, оставленных ими при отступлении разрушений и заложенные — перезаложенные ею землевладения, ставшие источником столь необходимых для Маргариты Анжуйской субсидий.

Маргарита никогда не уклонялась от намеченных целей (СТРАТЕГ) и никогда не предавала идею, в которую верила. А верила она в то, что английский престол обязательно вернётся к её мужу и сыну — принимала это как само собой разумеющееся, а её истовая убеждённость придавала решимости и её сподвижникам. При таком мощном и харизматическом лидере, как Маргарита Анжуйская, при наличии таких огромных субсидий и военных сил, какими с недавних пор она стала располагать, при сподвижничестве такого талантливого и опытного полководца, как граф Уорвик, шансы на победу у Ланкастеров оказались очень высоки.

Но зная честолюбивый пыл и вероломную натуру графини Уорвик, Маргарита Анжуйская всё же решила подстраховаться. Она заявила, что брак Анны Невилл с её сыном не будет заключён до тех пор, пока граф Уорик собственноручно не исправит всего того, что натворил, — пока сам лично не возвратит престол её мужу, королю Генриху VI.

Малышку Анну это условие очень обрадовало и приободрило: она надеялась, что её верный Ричард, также верно служа своему брату-королю, сумеет защитить и престол Эдуарда IV, и Лондон от вторжения её воинственного отца. Она очень хотела, чтобы это новое условие, на котором её отдают, как можно скорее стало известно Ричарду. Чтобы он принял все меры к защите города и короля, чтобы не допустил реставрации Генриха и Ланкастеров, чтобы потом, удержав престол за Йорком и справившись со всеми обязанностями, прибыл за ней в Анжер и вызволил её из неволи.

Анна имела все основания на это рассчитывать, поскольку ей тогда не было ещё и четырнадцати лет. Жизнь она изучала, в основном, по рыцарским романам, а в романах благородный рыцарь всегда успевал спасти от брака с нелюбимым женихом свою возлюбленную. Единственное, что волновало её, — знает ли Ричард, на каких условиях будет заключён её брак с Эдуардом Ланкастером? Если узнает, полагала она, он конечно же будет охранять короля Генриха, как зеницу ока, и не позволит ему взойти на трон. Поднимет Лондон против вторжения Уорвика и будет защищать Тауэр, как последний рубеж. А если не узнает, он конечно позволит себе отвлечься на вполне обыденные, ординарные поручения короля Эдуарда, — отправится на службу в Уэльс или на границу с Шотландией, — и предотвратить вторжение Уорвика в Лондон будет некому.

Значит нужно сделать так, чтобы Ричард об этом узнал, но как? Решение подсказала Изабель, с некоторых пор обеспокоенная недовольством мужа по поводу нового пункта в брачном контракте Эдуарда Ланкастера и Анны Невилл, согласно которому Кларенс и Изабель смогут наследовать престол только в том случае, если у Эдуарда Ланкастера и Анны не будет детей, что фактически сводило к нулю всю целесообразность участия Кларенса в этом предприятии.

Понимая, что она в очередной раз стала жертвой маменькиных интриг, Изабель насторожилась сама и поделилась своими опасениями с мужем, который тут же устроил тёще скандал. (С тестем скандалить было бесполезно, — он и сам слишком глубоко увяз в этом деле: назад ему дороги не было, чего Кларенс не мог сказать про себя.)

Будучи не менее (если не более) изобретательным в поиске выхода из тупиковых ситуаций, чем граф Уорвик, Кларенс (ИЭЭ) перебрал в уме и взвесил все конструктивные и альтернативные шансы, позволяющие ему выбраться из создавшегося положения. Он слишком хорошо понимал, что его и его жену тесть и тёща держат здесь, как заложников, рассчитывая в будущем на его военную помощь, а когда получат и воспользуются ею, он им станет не нужен. Более того, он окажется им помехой уже тем, что наступает на пятки чете первых престолонаследников — Эдуарду Ланкастеру и Анне, что очень несправедливо, поскольку предприятие поддерживается и его военными силами, и финансируется материальными средствами из приданного его жены. Получается, что тесть и тёща его грубо используют в своих политических выгодах, в то время, как он ещё может побороться и за свой интерес.

Взвесив всё это, Кларенс разработал программу тактических действий, позволяющих ему быть более автономным в выборе союзника, поторговаться за своё союзничество и продать его по наиболее высокой цене.

Решив ставить на победителя, он устроил нечто вроде аукциона для всех желающих привлечь его на свою сторону, с той лишь разницей, что и в том, и в другом случае он действовал тайно. Единственным человеком, кто оставался в курсе всех его дел, была его жена, Изабель, которую он любил без памяти и которой доверял безгранично.

Изабель (СЛИ), которая и сама от природы была хорошим стратегом, повела действие в таком направлении, при котором могла иметь сто процентную гарантию в абсолютном успехе и с той, и с другой стороны, в чём ей особенно помогало естественное для неё УПРЯМСТВО и непробиваемая скрытность её натуры. О том, что у герцогини Кларенс в ту пору появилась новая и расторопная служанка, узнали только потом, спустя двадцать лет — из «Мемуаров» Филиппа де Коммина. А сам Коммин в «Мемуарах» писал лишь о том, что неизвестно откуда приплыла на корабле к герцогине Кларенс с поручением и письмом (неизвестно от кого) некая девица, которая потом исчезла, а потом опять появилась. И ещё появлялась несколько раз. А спустя пятьсот лет из архивов Йорка узнали, что эту самую девицу подсылали к Изабели мать и сёстры её мужа, герцога Кларенса, уговаривая его оставить Уорвика и перейти на сторону Эдуарда, гарантируя ему прощение брата-короля.

Кто стал инициатором этой переписки, кто надоумил, кто установил контакт, сказать было трудно. Но одно можно утверждать с уверенностью, Анне не терпелось заручиться поддержкой и помощью Ричарда, она жила надеждой на его помощь, со дня на день ожидая, что он даст о себе знать. В её жизни события развивались в точности, как в рыцарских романах, чтением которых она занималась всё свободное время, пытаясь составить по ним сценарий будущих своих и его действий и перемен.

Вот ей представлялось, как Ричард вытесняет из Англии вторгнувшегося туда её отца, вот Эдуард прощает её отца и возвращает ему былые владения, вот Ричард узнаёт, где она, Анна, содержится и с небольшим отрядом штурмует замок Анжер, врывается в часовню в момент её бракосочетания ещё до того, как она соглашается стать чужой женой, вот подхватывает её (или отталкивает Эдуарда, — тут могут быть варианты) и венчается тут же, не отходя от алтаря, вместе с ней. Королева Маргарита от ужаса падает в обморок, её мамочка тоже падает в обморок, но молодым до этого дела нет, они наконец?то счастливы и объединены.

Изабель, выслушивая от Анны подобный бред, отлично понимала, что посвящать младшую сестрёнку в план воссоединения сыновей Йорка никак нельзя — обязательно выболтает на радостях. Идеально для сохранения тайны подходила сама Изабель, — она была и связной, и дипломатом, и конспиратором, и разведчицей в этом деле, хотя, конечно, дату вторжения в Англию Уорвик держал втайне от всех. Точнее, — рассчитывал на погоду: корабли были готовы к отплытию, команда и армия собраны, ждали только попутного ветра, выбирали удобный план и маршрут.

Эдуард IV (ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ СЭЭ) тоже ждал вторжения Уорвика со дня на день, знал куда он пойдёт, когда, как и зачем.

Но Уорвик слегка переиграл его по своей программной интуиции потенциальных возможностей (+ЧИ1) — заставил ждать слишком долго, заставил нервничать и навязал ему ошибочную тактику действий. Он попросту повторил тот прием, которым, как отвлекающим манёвром, воспользовался за год до этого: через своего кузена, лорда Фицхью, Уорвик поднял новое восстание в Йоркшире, чем и заставил утомившегося от ожидания Эдуарда, воспользоваться временным затишьем и с небольшим войском и группой сподвижников (среди которых был и Ричард Глостер) выступить на север для подавления бунта.

Тот факт, что оба они покинули Лондон в то время, когда пленный Генрих VI, из?за которого, собственно, и поднимались все эти восстания, всё ещё оставался в заложниках в Тауэре, снимает подозрение в будущей насильственной смерти Генриха VI (в мае 1471 года) как минимум, с Ричарда Глостера, который, узнав, что Анну Невилл выдадут замуж Эдуарда Ланкастера только после того, как Генрих VI будет восстановлен на троне, мог быть более, чем кто — либо другой, заинтересован в том, чтобы Генрих тогда же, в конце лета 1470 года, был умерщвлён как заложник. Возможно, не было бы и вторжения Уорвика, последовавшее вслед за этим, чуть только они покинули Лондон, если бы Эдуард IV, прежде чем отправляться на север для подавления восстания, отдал приказ об умерщвлении Генриха VI, из — за которого весь этот сыр-бор постоянно и разгорался. Что, отчасти, снимает подозрение и с Эдуарда IV в том, что Генрих VI был умерщвлён по его приказу, в мае 1471 года, после битвы при Тьюксбери. Эдуард IV мог бы умертвить Генриха VI ещё и раньше — в марте 1471 года, после того, как вернувшись в Англию из Бургундии, «серой мышкой» прошёл во дворец, снял Генриха VI с трона, а потом пленного повёз за собой в решающие битвы при Барнете и Тьюксбери, где его, вне зависимости от исхода сражения, могли отбить у йоркистов отряды ланкастерцев.

Но Генрих, мало того, что был рядом с Эдуардом IV всё это время, он ещё и находился на открытом месте, присутствуя при сражении, как приз, который достанется только победителю. Не странно ли, что, сохраняя Генриху VI жизнь все то время, когда само его существование становилось поводом для новых восстаний и провокаций ланкастерцев, Эдуард приказал его умертвить в ту пору, когда дому Ланкастеров был нанесён сокрушительный удар, а сам Генрих уже не представлял для него никакой угрозы?

Вот тогда и приходится вспоминать о третьей силе, которая принимала участие в этой войне — о Вудвиллах, которые проявляли лояльность по отношению к тем, кто находился у власти, поддерживали всей своей массой только победителей и переходили на сторону тех, кто казался им наиболее перспективным. Вместе со всеми, накопленными ими, сокровищами они были «перевесом» в этой войне: на чью сторону перейдут, те победителями и становятся, благодаря военной силе, в которую превращалось их золото.

И всё это ещё больше укрепляет подозрение в том, что жизнью и смертью Генриха VI в то время распоряжалась Елизавета Вудвилл, прежде служившая дому Ланкастеров, а Эдуард IV, находясь под её влиянием, выполнял её волю. Что ещё раз подтверждает предположение, что именно по её распоряжению, а не по приказу Эдуарда и уж тем более не по инициативе Ричарда Глостера, Генрих VI был умерщвлён 21 марта, 1471 года, в Туаэре, комендантом которого был тогда Томас Грей (маркиз Дорсет) — старший сын Елизаветы Вудвилл от первого брака. Вследствие чего, как это свойственно делать СТРАТЕГАМ (а тем более, соцзаказчикам по отношению к своим подзаказным), решение королевой могло быть принято и осуществлено в обход воли её мужа, которому после всего этого, как и всему его народу, было сообщено, что Генрих VI скончался «от огорчения и приступа меланхолии», — то есть озвучили первую отговорку, которая могла прийти в голову представителю психотипа ЭИЭ (+ЧЭ1), к которому относилась и Елизавета Вудвилл.

Но в то лето, 1470 года, оправляясь на север для подавления восстания, король Эдуард никаких санкций на умерщвление Генриха VI от своей супруги не получал, находился в очень лёгком, приподнятом расположении духа и о дальнейшей судьбе короля Генриха не задумывался. И этим, будучи ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫМ (по психологическому признаку), он проявил опасную, преступную беспечность, чуть было не стоившую ему короны и жизни.

Предупрежденный об опасности Карлом Бургундским, получавшим сведения через ту самую девицу, которая курсировала между его женой, герцогиней Маргаритой Бургундской (сестрой короля Эдуарда), и всё ещё верной йоркистам Изабеллой, герцогиней Кларенс, Эдуард не посчитался с предостережением, — до такой степени ему запорошила глаза стратегическая БЕСПЕЧНОСТЬ его супруги, которая до такой степени привыкла переходить на сторону победителя, что даже «на минуточку» забыла, что находится на 7-м месяце беременности от своего венценосного супруга, и если родит мальчика (престолонаследника) во время реставрации Ланкастеров, ни ей, ни новорожденному не поздоровится, где бы она ни пряталась.

Более того, находясь в удивительно безмятежном состоянии духа, уверенный в своей силе и защищённости, Эдуард IV, покидая Лондон в сентябре 1470 года, даже будучи предупреждён об опасности, высказал пожелание, чтобы Уорвик именно в это время высадился в Англии — то есть, именно тогда, когда он выходил из Лондона, направляясь на север, разбираться с повстанцами, которые именно в ту пору стали резко ему досаждать (вместо того, чтобы самому остаться в Лондоне, а на север отправить одного только Ричарда Глостера, на которого он мог абсолютно во всём полагаться). Если предположить, что со стороны Эдуарда это выступление на север было поводом для бегства из города из страха перед предстоящей высадкой Уорвика и его будущей оккупацией Лондона, тогда тем более непонятно, почему Эдуард уступил Уорвику Лондон вместе с заложником, королём Генрихом VI, освобождать которого Уорвик шёл, почему не умертвил Генриха, почему не забрал из Лондона свою жену и детей? Или, по крайней мере, почему не оставил для защиты Лондона хотя бы Ричарда Глостера?

Конечно, можно всё это приписать УПРЯМСТВУ и логической непоследовательности (–БЛ4) Эдуарда IV(СЭЭ), но, так или иначе, за свою глупую браваду ему пришлось поплатиться: 13 сентября 1470 года, Уорвик и Кларенс действительно высадились в Дортмуте и подняли восстание в Кенте и южных графствах. В сопровождении новых и свежих сил Уорвик сразу же двинулся на Лондон, вошёл в город 2 октября и в тот же день вызволил из заточения Генриха VI. Возложил на его голову корону, торжественно провез его по столице (точно так же, как он девять лет тому назад провозил по городу Эдуарда), ввёл в Вестминстерский дворец, усадил на трон и объявил королём.

Тревожные известия настигли Эдуарда IV в Ноттингеме. Казалось, что большая часть королевства выступила против него. Неожиданно для себя он узнал, что в то время как северные повстанцы надвигаются на него, отрезая его от идущего из Уэльса подкрепления, а Уорвик во главе крупных сил спешит сокрушить его в решающей битве, брат Уорвика, Джон Невилл, маркиз Монтегью (бывший граф Нортумберленд, помилованный Эдуардом, прежде верный слуга короля), предательски, перешёл на сторону повстанцев, чем позволил Уорвику захватить Эдуарда в кольцо.

Услышав об измене Джона Невилла, а также о быстрых передвижениях войск противника, окружавших его со всех сторон, Эдуард, предупреждённый об измене в самый последний момент, с группой ближайших сподвижников, среди которых был и его брат, Ричард Глостер, чудом успел пробиться к берегу и, захватив первое же попавшееся судёнышко, бежал на континент, к своему шурину, Бургундскому герцогу, Карлу Смелому, а главным образом — к своей беззаветно преданной ему, добрейшей сестре Маргарите, на помощь и участие которой мог рассчитывать в полной мере и в любой момент.

Карл Смелый (ЭСЭ) поначалу отказал Эдуарду в военной помощи, — и потому, что он сам тогда находился в положении «политического изгоя», постоянно подвергаясь травле и провокациям, устраиваемым неутомимым Людовиком XI. И потому, что не мог не упрекнуть своего шурина, — бывшего короля Эдуарда IV, за преступную беспечность и безответственность — не успокоился, пока не высказал всё, что у него на душе накипело (ЭСЭ). Он ли не предупреждал Эдуарда о грозящей ему опасности, подвергая своих лучших разведчиков риску быть разоблачёнными? Он, зная упрямую непоследовательность Эдуарда, как в воду глядел, предполагая, что всё этим и кончится — Эдуард и сам своё дело угробит, и потянет за собой всех, кто ему ещё верен. Несмотря на просьбы жены, Карл Смелый очень не хотел помогать Эдуарду, но и оставлять его у себя как опасную политическую приманку для своих врагов тоже не хотел. Знал, что ланкастерцы, заключившие союз с Людовиком XI, после реставрации Генриха VI, всё равно потребуют выдачи Эдуарда IV, а то ещё, чего доброго, объединёнными силами пойдут войной против Бургундии.

Во избежание этой совместной с Ланкастерами экспансии Людовика XI, ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНЫЙ Карл Смелый и предпринял уже известный оборонительный шаг, — помог своим шуринам вернуться в Англию с тем, чтобы они смогли низложить Генриха VI, разбить войска Ланкастеров, а вместе с этим и разрушить захватнические планы Людовика XI, стравливающего соседей друг с другом и между собой во внешней и внутренней политической борьбе.

Карл Смелый предоставил Эдуарду и Ричарду около тысячи фламандских и немецких солдат, а также корабли, необходимые для их переправы. Деньги на оснащение кораблей из своих личных средств предоставила его жена (и их сестра), Маргарита Бургундская. Затем все эти военные силы были тайно доставлены на остров Уолхерен.

4 ноября счастливая новость приободрила йоркистов и обрадовала Эдуарда IV: королева Елизавета Вудвилл, скрывающаяся от встречи с Уорвиком в Вестминстерском Аббатстве, родила сына и первого престолонаследника от дома Йорка.

Со своей стороны, Уорвик и Маргарита Анжуйская сделали ответный ход: 13 декабря 1470 года, в Амбуазе, Анна Невилл была выдана замуж за Эдуарда Ланкастера, ставшего после этого первым престолонаследником от дома Ланкастеров и принцем Уэльским.

Впереди были решающие сражения, которых йоркистам предстояло провести малыми силами против многократно превосходящего по численности противника, что сводило их шансы на победу к нулю. Но для Ричарда предстоящие битвы были не только сражением за победу Йорка, но и борьбой за руку его возлюбленной, теперь уже принцессы Анны. Война Роз отныне становилась для него Троянской Войной, в которой роль прекрасной Елены теперь уже была отведена Анне Невилл, а сам он себя чувствовал слегка обманутым, как Менелай, беззаветно влюблённым и настойчивым, как Парис, непобедимым, как Ахилл, и бесстрашным, как Гектор (с которым после этих сражений его и будут сравнивать придворные летописцы, вследствие беспримерной отваги и воинской доблести, чудеса которой он проявлял в этих битвах).

Прежде всего Ричард знал, что им крайне необходимо сберечь привезённые из Бургундии военные силы и довести их до решающих сражений без потерь. А это значит, что в Англию они должны войти тихо и скромно, не провоцируя столкновений с врагами, но привлекая друзей, желающих стать их сподвижниками. Тогда он и предложил Эдуарду прикинуться скромным просителем, заявляющим притязания только на наследное герцогство Йоркское. А для того, чтобы Эдуард согласился с его планом, что для него было психологически трудно, Ричард взял его на «слабо» и подначил на спор, который Эдуарду очень захотелось выиграть, тем более, что в качестве приза он возвращал себе Англию и корону. Ричард получал удобное для себя место службы (подальше от двора и Вудвиллов) и руку своей возлюбленной Анны, о которой грезил днём и ночью даже при том, что как — то неожиданно для себя завязал ещё до отъезда в Бургундию побочные связи. Но одно дело либидо, другое — душа. А душа его вся целиком стремилась к Анне. А с тех пор, как он узнал, что его суженную выдали замуж за Эдуарда Ланкастера, поклялся самому себе в кратчайший срок избавить её от этих тягостных и ненавистных ей супружеских уз.

А в том, что они были ей в тягость, Ричард знал по сведениям разведчицы, служившей у её сестры, герцогини Кларенс. Он знал, что обе дочери Уорвика ещё верны дому Йорка и будут содействовать воссоединению Кларенса с братьями (хотя бы потому, что воспитывались в ненависти к дому Ланкастеров и королеве Маргарите, убившей их деда, графа Солсбери, и его сына, Томаса Невилла, в битве при Уйэкфилде, где погиб и отец Ричарда, герцог Йорк, и старший брат Эдмонд, граф Рэтленд).

Без надежды на воссоединение с Кларенсом было бы трудно решиться на такое ответственное предприятие: огромный численный перевес сил противника мог деморализовать йоркистов уже в самом начале битвы, и тогда уже провала не миновать. Но Ричард не мог и не хотел предаваться пораженческим настроениям. Страх — удел слабаков и предателей, а он не мог обмануть и предать доверие тех, кто надеялся и верил ему, помогая военными силами и деньгами в этом почти безнадёжном для него предприятии.

Как и его суженная Анна Невилл, Ричард продумывал всевозможные варианты спасения своей невесты, учитывая и то, что этот акт окажется последним пунктом в его планах по спасению Англии, дома Йорка и короны Эдуарда IV. А для этого нужно было сначала разбить войска Ланкастеров, командование которыми будет поручено, бесспорно лучшему полководцу того времени, графу Уорвику.

При всём уважении к военному гению Уорвика, при всём восхищении его талантами величайшего воина и командира, Ричард не мог не учитывать в своих расчётах всех тех ошибок, которые и раньше замечал в стратегии и тактике Уорвика и на которые указывал ему ещё будучи его учеником.

Разведка была слабой точкой в военной стратегии Уорвика: он не перепроверял данные своей разведки перед боем, потому что не любил менять дислокацию и вообще не лучшим образом ориентировался на местности во время боя, из — за чего и проиграл вторую битву при Сент — Олбансе. Ричард решил воспользоваться этим обстоятельствам, — а что делать! — «на войне, как на войне». Он исходил из того, что первую битву они смогут выиграть только при условии максимальной дезориентации противника. Стал продумывать варианты хитроумных манёвров дезинформации и дезориентации солдат неприятеля и способы их удаления с поля боя с тем, чтобы уменьшить невыгодный для йоркистов дисбаланс сил. Он уже вычислил дату оптимального вторжения в Англию, рассчитывая прибыть в страну не позже середины марта, исходя из того, что первую главную битву надо будет провести в середине апреля, когда, пользуясь густым туманом, они смогут провести смену дислокации войск, оставаясь невидимыми для противника. И одновременно с этим невидимые силы противника не будут подавлять своей многочисленностью его солдат. Итак, в первом сражении расчёт сделан был на туман, дезинформацию, дезориентацию и обман зрения, что и позволило в итоге йоркистам одержать победу в битве при Барнете, где Ричард командовал левым флангом.

Все предыдущие его планы и расчёты тоже осуществились: 14 марта 1471 года, высадившись вместе со своими войсками в Ровенспбере, Эдуард IV с группой сподвижников, которую возглавлял Ричард Глостер, возвратился в Англию. Как и предполагалось, он не встретил сопротивления на своем пути в Лондон, — вошёл тихо и незаметно, как мышка, скромно заявив свои притязание на причитающееся ему по наследству герцогство Йоркское.

Как и предполагалось, он довольно быстро привлёк к себе силы союзников, обрастая по дороге новыми подкреплениями.

Как и предполагалось, он получил у новых сподвижников поддержку в снаряжении и в военных силах и выступил в Ковентри для встречи с Уорвиком, который попытался нарушить их планы, заставляя терять время в бесполезной осаде. Отказавшись втягиваться в его игру, Эдуард со своими войсками, бесшумно и незаметно вошёл в Лондон, чтобы захватить в плен короля Генриха VI. А потом, неожиданно для всех, появился в Вестминстерском дворце, пройдя потайными комнатами, возник в тронном зале, когда никто не ожидал его там увидеть.

Как и предполагалось, Эдуард был вновь провозглашён королём и возведён на трон оказавшими ему радушный приём лондонцами, а потом, забрав с собой пленного короля Генриха IV, снова пошёл в Ковентри, где, в соответствии с разработанным планом, «неожиданно для всех», 2 апреля, воссоединился со своим братом Кларенсом, который перевёл на его сторону собранные на деньги Уорвика ланкастерские войска и уже вместе с братьями выступил против своего тестя. Хотя тут же было оговорено, что напрямую против Уорвика Кларенс воевать не будет.

В битве при Барнете Кларенс ничем не отличился, зато для Ричарда это был славный день. Все его ловушки сработали, все планы и замыслы удались. Передислокация войск в тумане прошла незаметно для противника и существенно его обессилила и дезориентировала. Вывод с поля правого фланга противника (которым командовал граф Оксфорд), благодаря хитроумной выдумке Ричарда, тоже прошёл удачно. Лорд Гастингс, командовавший левым флангом йоркистов, великолепно сыграл роль приманки, увлекая за собой в туман многочисленные отряды ланкастерцев, где они благополучно рассеялись и потерялись, после чего многие дезертировали. И даже путаница в тумане, на которую рассчитывал Ричард, тоже прошла успешно, — Уорвик ходил по кругу и воевал сам с собой, уничтожая ряд за рядом своих же солдат, прежде чем успевал разглядеть, кто перед ним.

И конечно, блистателен, в полном смысле этого слова, был финал — апофеоз этой битвы. Когда вернувшийся на поле боя граф Оксфорд вместе с остатками своих войск был обстрелян своими же лучниками, которые в густом тумане прицеливались на его эмблему — серебряную звезду, принимая её за солнце — эмблему йоркистов.

В этом сражении Ричард Глостер по всем статьям превзошёл своего учителя, графа Уорвика, который в конце битвы был убит пехотинцами Йорка, настигнувшими его при попытке сменить коня. Его славная смерть в бою сняла тяжёлый груз с души Ричарда, вместе с необходимостью видеть унижение своего близкого родственника, бывшего друга и учителя, заменившего ему отца, в доме которого он рос и воспитывался, которого очень сильно любил и мечтал видеть своим тестем. Но он не виноват, что Уорвик изменил Эдуарду и дому Йорка, а Ричард никогда не изменял своей присяге, что и сделало их врагами.

(Уорвик был тоже не виноват, что его затянувшиеся колебания в выборе правителя и сюзерена прервала, сделав за него выбор, его жена, когда прислала королю копию их союзного договора, из — за которого Уорвик и Кларенс были признаны государственными изменниками и вынуждены были бежать из страны именно тогда, когда уже совсем было решили помириться с королём Эдуардом.)

О смерти мужа и о поражении его войск в битве при Барнете, графиня Уорвик узнала как раз в день сражения, 14 апреля 1471 года, прибыв в Англию вместе со своей дочерью Анной и её мужем, Эдуардом принцем Уэльским на одном корабле с Маргаритой Анжуйской, в свите которой она состояла.

Чуть только их корабль причалил к Уэймуту, как Анна де Бошан, узнав эти новости в числе первых и перепуганная ими до смерти, не успев даже проститься с дочерью и со своей госпожой, тут же, захватив с собой всё самое ценное, сбежала на берег и ринулась в ближайшее Аббатство Болье, где ей позволили укрыться в святилище. Останки её супруга, графа Уорвика, и его брата, Джона Невилла, маркиза Монтегью, после битвы при Барнете были доставлены в собор Святого Павла, а затем перевезены в Бишампское аббатство, место упокоения семейства Бошан.

4 мая 1471 года войска Ланкастеров потерпели поражение в битве при Тьюксбери. Тут уже Ричард превзошёл самого себя, применив целый ряд фантастически остроумных и оригинальных приёмов, посредством которых ему удалось заманить треть армии Ланкастеров (фланг Сомерсета) в ловушку и почти полностью уничтожить в ходе одного манёвра, а потом обратить его армию в бегство и преследовать ещё несколько миль. Спасаясь от погони, Сомерсет с отрядом рыцарей укрылся в аббатстве Тьюксбери. Отсиживался там несколько дней, после чего, приказом короля, был выдан и казнён.

В сражении погиб муж Анны Невилл, Эдуард Ланкастер, принц Уэльский (встретился в бою с Кларенсом, и тот его не пощадил).