Глава V ВТОРЖЕНИЕ В АНГЛИЮ

Глава V

ВТОРЖЕНИЕ В АНГЛИЮ

Наши источники довольно четко и последовательно рассказывают о дипломатических шагах, которые привели к завоеванию Англии Вильгельмом. Что бы ни произошло в 1050–52 гг. на самом деле, нормандцы настаивали на том, что Эдуард подтвердил избрание Вильгельма своим преемником, прислав к нему в 1064 г. эрла Гарольда, чтобы окончательно договориться о наследовании престола герцогом. Именно это посольство Гарольда, послужившее важнейшим оправданием для дальнейших действий нормандцев и изображенное на ковре из Байе, приближает нас к событиям, непосредственно предшествовавшим завоеванию. Хотя о посольстве не упоминается ни в одной английской хронике, все же надо признать, что основные события, связанные с ним, действительно имели место, тем более что рассказ Гиль-ома де Пуатье и представленная на гобелене версия в общих чертах совпадают (правда, последняя все же имеет некоторые отличия, будучи, так сказать, специально отредактированной для жителей Байе, ведь на гобелене были изображены давно забытые события и люди, которые, впрочем, вряд ли были плодом воображения художника). Что же касается интерпретации событий, предложенной Гильомом, то мало кто из английских историков безоговорочно признавал ее достоверность. Стоит также обязательно обратить внимание на то, что хотя создатель гобелена, возможно, и следовал — пусть и неявным образом — общепринятой нормандской версии, он все же не слишком старался выразить и подчеркнуть ту мысль, которая красной нитью проходит через повествование нашего главного летописца.

В общих чертах Гильом де Пуатье излагает события следующим образом. Эдуард, чувствуя приближение смерти и помня о том, что он завещал свой трон Вильгельму, послал к герцогу самого могущественного вассала — Гарольда, эрла Уэссекского, — чтобы тот своей клятвой подтвердил обещание короля и, таким образом, взял на себя обязательство перед Вильгельмом, что тот вступит в права наследования без каких-либо препятствий. Гарольд без затруднений переправился через Ла-Манш, но, высадившись в графстве Понтье, попал в плен к графу Ги, надеявшемуся получить за него выкуп. Узнав об этом, Вильгельм угрозами и посулами добился освобождения Гарольда и с почестями принял своего гостя в Руане. Затем герцог созвал совет в городе Бонвиль-сюр-Тук, недалеко от Лизье, где Гарольд — по словам множества присутствовавших при этом честных и достойных доверия свидетелей — добровольно поклялся, что будет блюсти интересы Вильгельма при дворе Эдуарда, а после смерти короля приложит все усилия, чтобы Вильгельм получил английскую корону. Помимо этого, он обязался передать войскам герцога Дуврский замок и другие крепости по приказу Вильгельма. После этого Вильгельм принял от Гарольда оммаж и утвердил своего нового вассала в его английских владениях. Далее хронист также сообщает, что Гарольд обручился с одной из дочерей Вильгельма. После всех этих церемоний Вильгельм взял с собой Гарольда в поход на Бретань, в котором тот храбро сражался, а когда, одержав победу, они вернулись в Нормандию, герцог не только преподнес гостю множество даров, но и освободил его племянника, взятого в заложники в 1051 г.

В данной истории главными являются два сюжета: во-первых, Эдуард отправил Гарольда, чтобы тот подтвердил право Вильгельма на наследование английского престола, и, во-вторых, Гарольд, чтобы гарантировать осуществление этого решения, стал вассалом Вильгельма за свои английские владения. Британские историки никогда не считали эти сведения достоверными, скорее склоняясь к тому, что Гарольд попал в руки к Вильгельму по несчастливой случайности, и указывая на крайнюю сомнительность условий договора, заключенного Вильгельмом и Гарольдом, и оммажа, якобы принесенного последним. Чтобы составить более или менее взвешенное мнение об этом, следует рассмотреть версию событий, представленную на ковре из Байе. Считается, что он был вышит по заказу Одо, епископа Байе и эрла Кентского, сводного брата Вильгельма Завоевателя, для украшения восстановленного им кафедрального собора, освященного в 1077 г. До сих пор ведутся споры, кем был создатель ковра — англичанином или нормандцем, — ив мастерской какой страны его соткали. Вполне вероятно, что родиной данного произведения искусства является Кентербери. События, изображенные на нем, складываются в следующий сюжет: великий герой Гарольд погиб, потому что нарушил клятву, данную им на святых мощах в Байе, и забыл о благодеяниях Вильгельма, но погиб не с позором, а как герой, сражавшийся против воли небес.

На ковре изображено отплытие Гарольда из суссекского города Бошама. Если мы согласимся с этой деталью, то получится, что Гарольд почти наверняка плыл в Нормандию или Бретань и сбился с курса из-за юго-западного ветра. Если бы он направлялся не к северо-западному побережью Франции, а куда-то еще, ему нужно было обязательно отплывать из Дувра. Версия создателя гобелена отличается от повествования Гильома де Пуатье тем, что Гарольд приносит оммаж и клятву на святых мощах после бретонского похода; причем недвусмысленно показано, что клятву Гарольд принес именно в Байе. Хронологическую последовательность изображаемых событий иногда изменяют в композиционных целях или ради драматического эффекта. Возможно, это как раз тот случай. Оправдывая действия Вильгельма, нормандцы делали особенный упор именно на клятве Гарольда, поэтому представляется довольно странным, что в источниках упоминаются три разных места, где она была якобы дана: Гильом де Пуатье говорит о Бонвиле, на ковре изображен Байе, а Ордерик Виталий — хронист, хотя и живший в XII в., но тем не менее хорошо осведомленный о данных событиях, — пишет о Руане. Что было на самом деле, узнать уже невозможно. Главная дорога из Руана в Мон-Сен-Мишель не проходит через Байе, но чтобы попасть туда, не нужно делать большой крюк. Возможно, святые мощи отвезли из Байе в Бонвиль или же клятва была принесена дважды: в Бонвиле на пути в Бретань, а потом в Байе, так как Вильгельм провожал своего гостя до самого побережья. В общем, вся эта путаница наводит на мысль, что клятва Гарольда первоначально не имела такого значения, которое ей стали придавать позже.

Клятва на святых мощах подразумевала обязательство перед Богом. Оммаж и клятва верности — еще и перед герцогом. Любой претендент на престол всегда стремился быть введенным во владение как можно скорее и желательно еще при жизни своего благодетеля. Например, в 1135 г. Жоффруа Анжуйский потребовал, чтобы король Генрих I, его тесть, позволил ему вступить во владение землями, входившими в приданое его жены, и принять оммаж от нормандских баронов, чтобы тем самым обеспечить себе беспрепятственное наследование Нормандского герцогства. Генрих отказался, и Жоффруа пришлось отвоевывать Нормандию у короля Стефана. Когда в 1153 г. Стефан признал Генриха Плантагенета, сына Жоффруа, своим наследником и преемником на английском троне, было заключено соглашение, по которому сын Стефана Вильгельм должен был держать свои английские феоды от Генриха, а самые могущественные вассалы с обеих сторон должны принести оммаж главе соперничающей партии, не снимая при этом с себя обязательства хранить верность Стефану. На примере этих более поздних событий можно увидеть, какое значение имела для нормандцев вся эта история с Гарольдом. Правда, остается открытым вопрос, является ли она достоверной.

Через два года после поездки Гарольда, в связи со смертью Эдуарда, Вильгельм оповестил о своих притязаниях на английский трон самых могущественных государей Европы, включая папу римского и германского императора, и привел доводы в свою пользу — причем, вероятно, в том виде, в каком мы их уже обсуждали. Нельзя исключать возможность того, что Вильгельм сфабриковал два основных аргумента — завещание ему английского престола в 1050–51 гг. и посольство Гарольда. Вспомним, что в XIII в. Филипп Август представил папе сфабрикованные им обвинения против короля Иоанна Безземельного. Однако более вероятно, что Вильгельм просто придал общеизвестным историческим фактам тот смысл, который соответствовал его целям. Так было надежнее. Кроме того, нам известно, что в 1066 г. Вильгельм и папская курия скрывали друг от друга свои истинные намерения. У нас нет причин полагать, что в XI в. дипломатические хитрости были в меньшем ходу, чем в наше время. Вильгельм прибегал к любым уловкам и интригам, чтобы достичь своих целей, поскольку ставки были высоки. То же самое можно сказать и о Гарольде. По словам одного панегириста эрла, это был ловкий, умный и предусмотрительный человек, который прекрасно умел скрывать свои мысли; он упорно стремился к цели, но всегда получал удовольствие от самого процесса; к сожалению, он слишком охотно давал клятвы. Гарольд лично познакомился с французской политикой и составил настолько хорошее представление о самых могущественных сеньорах Франции, что его не могли обмануть никакие их предложения, даже самые заманчивые. Итак, по всей видимости, в 1064 г. два претендента на английский трон, один из которых действовал открыто, а другой пока не раскрыл карты, хотели разузнать намерения друг друга и стремились извлечь максимальную выгоду, совершая поступки, которые можно было толковать двояко. Когда в 1066 г. Вильгельм получил посланное из Рима папское знамя, Александр II и кардинал Гильдебранд надеялись, что герцог завоюет Англию как папский вассал, хотя Вильгельм был далек от подобных мыслей. Приняв от Гарольда в 1064 г. оммаж, Вильгельм создал ситуацию, которую в дальнейшем можно было использовать в своих интересах. Однако, быть может, Гарольд в свою очередь вел хитроумную игру, стараясь избегать ловушек, расставленных Вильгельмом, и переиграть своего гостеприимного хозяина. Все это лишь бездоказательные предположения, которые вполне могут быть ошибочными; но они, по крайней мере, основываются на тех чертах характера, которыми наделили двух главных героев всех этих событий их современники.

У нас нет сведений, что по прибытии в Англию Гарольд начал активно ратовать за дело Вильгельма. Наоборот, судя по всему, он умело преследовал собственные интересы. Осенью 1065 г. младший брат Гарольда — Тостиг, эрл Нортумбрийский, — вынужден был бежать из своих владений, спасаясь от мятежников, и нам известно, что в королевском суде он обвинил Гарольда в подстрекательстве к мятежу. Гарольд снял с себя это обвинение, под клятвой заявив о своей непричастности, однако не подчинился приказу короля вернуть Тостигу Нортумбрию силой оружия, а позволил занять его Моркару, брату Эдвина, эрла Мерсийского. Вскоре после этого Гарольд женился на их сестре. Создается впечатление, будто Гарольд намеренно избавился от потенциального соперника или противника, а заключив союз с мерсийским родом и оказав ему помощь, обеспечил себе поддержку всех наиболее видных эрлов Англии. Короля очень расстроили эти события. Оказавшись вынужденным изгнать Тостига, своего фаворита, он повредился в рассудке и вскоре умер.

Уже к Рождеству 1065 г. Тостиг был изгнан из страны. На Рождество в Вестминстере наметили торжественный прием, на который уже были разосланы приглашения. Поводом стало освящение построенной Эдуардом церкви при этом аббатстве. Мы можем предположить, что на приеме присутствовали оба архиепископа, большинство епископов, многие аббаты и все видные представители знати — кроме Эдуарда, лежавшего при смерти. Церковь при Вестминстерском аббатстве освятили 28 декабря, а через неделю, 4 или 5 января 1066 г., Эдуард скончался. У английских вельмож было достаточно времени, чтобы спланировать дальнейшие действия. Последующие события не позволяют усомниться в том, что, каковы бы ни были их обязательства перед Вильгельмом, они не хотели видеть на английском престоле иноземца. Насколько нам известно, они пришли к единодушному решению, что унаследовать престол должен Гарольд — шурин Эдуарда. Более того, хотя это иногда и оспаривается, есть все основания полагать, что, уже на смертном одре, Эдуард сам объявил Гарольда своим наследником. Гильом де Пуатье несколько раз допускает такую возможность, тем самым противореча самому себе, ведь, в сущности, он подтверждает, что завещание действительно могло быть составлено в пользу Гарольда. Анонимный автор «Жития Эдуарда», ярко описывающий последние часы короля, намекает на то же самое. На ковре из Байе изображено, как на смертном одре Эдуард протягивает руку человеку, которого принято считать Гарольдом. Таким образом, все английские хронисты полагали, что перед смертью Эдуард завещал трон Гарольду.

Возможно, Эдуарда уговорили это сделать, но нельзя утверждать, будто Гарольд закрыл доступ в королевскую опочивальню. Помимо него, здесь присутствовали Эдит, дочь эрла Годвина, которую считали сторонницей Вильгельма, нормандец (или бретонец) Роберт Фиц-Вимарх и Стиганд, архиепископ Кентерберийский, один из приверженцев Гарольда. Вероятно, правда и то, что Эдуард не был в здравом уме. Однако это обстоятельство, из-за которого в наши дни любое завещание признали бы недействительным, в XI в. только придавало ему еще большую законную силу. Эдуард пришел в себя как раз перед самой смертью, после длительного забытья, утверждая, что ему было видение. В связи с этим его последние слова приобрели глубокое значение, ведь он уже был необычайно близок к потустороннему миру, к небесам. Итак, Эдуард умер. На следующее утро, 6 января, его похоронили, а Гарольда провозгласили королем.

Подобная поспешность была вполне благоразумной, и не стоит считать ее нарушением приличий или признаком государственного переворота. В свое время самого Эдуарда, официального наследника своего сводного брата Гартакнута, все лондонцы признали королем еще до погребения предшественника. Однако, получив благословение архиепископа Стиганда, Гарольд невольно дал своему нормандскому сопернику еще один козырь. Поскольку Стиганд не получил от папы паллий, то его архиепископский сан не признавался римской курией. Из-за того, что он возглавил Кентербери вопреки церковным правилам, и из-за других нарушений в некоторых кругах ставилась под сомнение законность отправления им даже епископских обязанностей. В то же время, с точки зрения Гарольда, все вышло как нельзя лучше. Он унаследовал престол без какого-либо противодействия и, возможно, с общего согласия и короновался, получив благословление церкви. Теперь ему оставалось лишь выстоять в борьбе с соперниками, и, очевидно, он был уверен, что ему это удастся. Он уже оценил их возможности и не испытывал опасений. На ковре из Байе коронация занимает центральное место. Король Гарольд величественно сидит на престоле, в короне, со скипетром и державой, препоясанный королевским мечом, и принимает приветствия народа. В общем, герцог Вильгельм полностью обманулся в своих ожиданиях.

Трудно сказать, действительно ли Вильгельм имел серьезные основания надеяться, что после смерти Эдуарда получит от английских вельмож приглашение занять освободившийся трон. Он знал, что Эдуарда, почти такого же чужеземца, призвали из Нормандии в Англию при сходных обстоятельствах. Однако как бы ни был герцог уверен в успехе, он, вероятно, не мог не знать, что в его случае есть одно существенное отличие. Эдуард был законным сыном короля Этельреда — претендентом, которому скандинавские захватчики не позволили унаследовать то, что принадлежало ему по праву. Что же касается Вильгельма, то в его жилах не было ни капли английской королевской крови. Более того, английским эрлам не очень бы понравилось его происхождение, ведь он был сыном графа и дочери скорняка. Однако, вполне возможно, он ожидал, что его соперником будет кто-то из английского королевского рода — например, правнук Этельреда Эдгар Этелинг, — но уж никак не Гарольд, и, по-видимому, Вильгельм был искренне возмущен таким вероломством.

Также трудно с уверенностью сказать, насколько Вильгельм верил в обоснованность тех доказательств, которые выдвигали его сторонники. В сущности, они действительно весьма умело оценили создавшуюся ситуацию и, соглашаясь, что налицо конфликт законных прав — ведь притязания Вильгельма и Гарольда основывались на совокупности различных доводов в их пользу, — убедительно доказывали свою правоту. Герцог ссылался на завещание 1050–51 гг., подтвержденное в 1064 г., а эрл — на кодициль, дополнение к этому завещанию, внесенное в момент смерти (in articulo mortis). Дело было не только в том, что Гарольда, в отличие от Вильгельма, Эдуард назначил своим преемником совсем недавно, при этом, вероятно, совершенно законно аннулировав прежнее завещание, и, к тому же в гораздо более торжественной обстановке, так как назначение наследника состоялось у его смертного одра. В ответ нормандцы указывали на то, что предсмертное распоряжение Эдуарда все равно не имеет законной силы, так как Гарольд в свое время принес клятву отстаивать интересы нормандского герцога. По мнению нормандцев, Гарольд не должен был соглашаться с таким завещанием, поскольку в таком случае он становился клятвопреступником и вассалом-изменником. Была еще одна проблема, с которой столкнулись нормандские правоведы, — Гарольд позаботился облечь себя всеми атрибутами законного государя. Его избрали правителем Англии, короновали и миропомазали, его восторженно приветствовал народ, и он эффективно распоряжался полученной властью. В условиях феодального права сместить законного правителя всегда было трудно. Поэтому нормандцы заявляли, что Гарольд получил власть незаконно. Кроме уже упоминавшихся аргументов, не на руку Гарольду играли еще два обстоятельства: он вступил на престол, не будучи избранным, а архиепископ, короновавший его, не был признан папой. Это был не законный король, а безжалостный тиран, уничтожить которого был обязан любой добропорядочный человек, не говоря уже о претенденте, имеющем на трон все законные права. Гильом де Пуатье резюмирует отношение нормандцев к Гарольду в полном скорби, но также и осуждения кратком некрологе, который он поместил в своей книге после описания его бесславного погребения: «Теперь ты уже не блистаешь в короне, которую ты захватил, злоупотребив доверием, и уже не сидишь на престоле, на который ты взошел в своей гордыне. Твоя гибель — свидетельство того, насколько законным было твое возвышение благодаря предсмертному дару Эдуарда».

Вильгельм был готов отстаивать свои права на английскую корону оружием. Однако реальность была такова, что ему предстояло сражаться с королем, уже вступившим во владение английским королевством. На ковре из Байе Гарольд везде именуется королем (Haroldus rex), и Гильом де Пуатье также признает за ним этот титул, за исключением тех случаев, когда выступает с обоснованием прав нормандского герцога. Нельзя также сказать, что нормандцы недооценивали нового короля. Нет сомнений, что Гильом де Пуатье восхваляет Гарольда, чтобы тем самым вознести на еще большую высоту достижения Вильгельма, однако хорошо известно, что нормандские бароны считали вторжение в Англию опасной затеей, а Вильгельм видел в нем одно из главных свершений своей жизни. Чтобы пойти войной на богатую страну, вступить в бой с ее флотом и армией — над которыми, конечно, насмехались, упрекая в давнем отсутствии побед и полудикости воинов, но которых тем не менее уважали, — и бросить вызов могущественному и отважному Гарольду, нужно было тщательно приготовиться.

Кроме того, нельзя было медлить. Эдуард скончался в неблагоприятное для Вильгельма время. Лучше всего для военных кампаний подходили лето и осень, поскольку для безопасной переправы через Ла-Манш необходимо было спокойное море. Если бы Эдуард умер на один-два месяца раньше, шансов на успех было бы больше, но если Вильгельм решил начать вторжение в июле (а это вполне вероятно), то у него было еще полгода для подготовки. Напасть на Англию нужно было в текущем 1066 г. Отложить эту военную экспедицию до следующего года значило бы дать Гарольду время укрепленить свои позиции, а нормандцы могли бы растерять весь свой боевой пыл. Перед Вильгельмом стояли три военные задачи: собрать армию, подготовить флот и обеспечить защиту герцогства на время своего отсутствия. Чтобы выполнить все это и заручиться активной поддержкой других правителей или, по крайней мере, добиться их благожелательного нейтралитета, Вильгельм предпринял также дипломатическое наступление. Прежде всего он, вероятно, потребовал от Гарольда уступить ему престол и, получив отказ, составил документ, в котором изложил свои законные притязания так, как их представляют нам нормандские летописцы — главным образом, Гильом де Пуатье. Этот документ можно было использовать в переговорах с другими державами. В нем доказывалось, что Вильгельм имеет все права на английскую корону и что Гарольд — вассал-изменник и клятвопреступник-узурпатор.

Так как Вильгельм вербовал воинов в Бретани и Аквитании, он, должно быть, пришел к соглашению с правителями этих областей. Принять участие в походе, вероятно, стремился и Евстафий, граф Булонский, но, как зять Эдуарда и потенциальный претендент на трон, он был вынужден по требованию герцога отдать в заложники своего сына. Содействия в походе на Англию также можно было ожидать от тестя Вильгельма — графа Фландрского, регента Франции и опекуна юного короля Филиппа I. Нормандские послы побывали и в более далеких странах. Есть сведения, что дружественный прием им оказал Свейн Датский. Он, вероятно, знал, что его старый соперник Харальд Суровый, норвежский конунг, тоже готовится к вторжению в Англию, и так как Свейн сам мог претендовать на английский престол, он, вполне возможно, возлагал большие надежды на то, что нормандцы и норвежцы истощат свои силы в боях друг с другом, облегчив ему путь к короне. Утверждали, что Вильгельма поддерживал и император Генрих IV (или его регентский совет), хотя трудно понять, какую выгоду надеялась извлечь из победы нормандцев Германия.

Однако самые важные переговоры Вильгельм вел с папской курией. Достоверных письменных свидетельств об их тайных переговорах у нас нет, но скорее всего, посол Вильгельма, архидиакон Лизье, пообещал папе, что герцог реформирует английскую церковь и возобновит выплату «денария св. Петра», а также будет владеть завоеванными землями на правах папского вассала. Впрочем, последнее условие было, вероятно, сформулировано в самых туманных выражениях. Мы знаем, что в папской курии не было единодушия по этому вопросу, причем сторону герцога принял кардинал Гильдебранд, будущий папа Григорий VII. Впрочем, вне зависимости от того, внес ли требование папского сюзеренитета кардинал Гильдебранд или же с таким предложением выступил сам архидиакон, символическим выражением покровительства папы стало знамя, которое Александр II послал Вильгельму. Сам Вильгельм негласно принял условия папского престола, когда решил сражаться под этим стягом. Вероятно, в то время Вильгельм думал, что ради папского благословения вполне стоило дать обещание, которое потом можно нарушить. Гарольд был клятвопреступником, и Вильгельму была нужна помощь свыше. Он приказал нормандским монахам молиться о его успехе, а когда ступил на английский берег, повесил на грудь святые мощи, на которых когда-то поклялся Гарольд. Твердая вера герцога и его солдат в то, что дело их правое, убежденность в том, что Бог, святые и наместник Божий на земле сражаются вместе с ними, придавала им мужества в этом опасном предприятии.

На протяжении всей кампании Вильгельму помогали его сводные братья — Роберт, граф Мортенский, и Одо, епископ Байе. Хотя Уильям Мальмсберийский и называет Роберта беспросветным глупцом, оба брата были главными военными советниками герцога. В армию, вероятно, принимали всех желающих. Вильгельм несколько раз устраивал советы с участием своих вассалов и убедил их поддержать рискованное предприятие, но он хотел, чтобы в герцогстве остались бароны и военные отряды, и поэтому поставил перед собой задачу привлечь к участию в кампании наемников. Нормандские бароны, по-видимому, обычно посылали на войну одного представителя своего рода (часто сына) во главе собственного отряда. Например, среди одиннадцати рыцарей, которые, по свидетельству Гильома де Пуатье, участвовали в битве при Гастингсе, по крайней мере четверо замещали своих отцов. Для Роберта де Бомона, о подвигах которого во время битвы пишет Гильом, это было первое в жизни сражение. Нормандские бароны поступили благоразумно. Если судить по рассказу о битве при Гастингсе, нормандцы составляли не более трети армии Вильгельма. Больше всего иноземных воинов явилось, вероятно, из Бретани, так как там жило множество плохо обеспеченных рыцарей, и в сражении бретонцы составили костяк левого фланга. Остальные воины пришли из Мэна, Аквитании, Фландрии и Франции — они образовали правый фланг войска Вильгельма. Герцог нанял также и пехотинцев — главным образом лучников, в меньшем числе арбалетчиков и инженерные части, — но нам неизвестно, откуда они прибыли. Кроме активных участников битвы, было еще множество оруженосцев, слуг, фуражиров и разного сброда, но командовать ими столь же успешно, как своими солдатами, Вильгельм не мог.

Не меньшее значение имел и флот. Можно преположить, что Вильгельм реквизировал и нанял столько судов, сколько было возможно. Многие могущественные феодалы пообещали предоставить ему корабли. Однако их требовалось очень много, так как Вильгельм решил переправить свое войско через Ла-Манш в один прием, не проводя никаких отвлекающих маневров. Этот план наводит на мысль, что лишних людей у Вильгельма не было. Поэтому в Нормандии начали строить корабли, в конструкцию которых к тому же предположительно вносились небольшие изменения, чтобы на них можно было перевезти лошадей. На ковре из Байе в ярких красках изображены суда и собранная на берегу поклажа — кольчужные рубахи, шлемы, мечи, копья, топоры, мехи и бочки с вином, мешки с провизией. Средневековая армия всегда была готова жить за счет грабежей, но в ответ на это обороняющаяся сторона могла опустошить свои земли. Как бы то ни было, ни одна французская армия не смогла бы долго протянуть лишь на пиве или воде.

К августу Вильгельм был готов выступить в поход. Он назначил регентский совет под управлением своей жены Матильды и Рожера де Бомона, так как оставлял на родине детей, которые должны были продолжить его династию, если бы он, как когда-то его отец, не вернулся из похода. Он собирался осуществить переброску конницы через море, и вряд ли кто-то на севере Европы до него предпринимал подобную операцию в столь крупных масштабах. Для викингов лошади были роскошью, желанной и дорогой добычей. В боевых действиях они конницу не использовали. Для нормандцев же боевые кони были крайне важны, поэтому, планируя любое вторжение, следовало предусмотреть их транспортировку. Примеры успешной перевозки лошадей были, вероятно, хорошо известны. В 892 г. армия викингов вместе с лошадьми переправилась через Ла-Манш из Булони в Лимпн. Транспортировка конницы была вполне привычным делом для византийцев, у которых для этой цели были специальные корабли. В 1038 г. они переправили через Мессинский пролив скандинавских наемников под командованием Харальда Сурового (теперь уже ставшего норвежским конунгом), и норманнских рыцарей, чтобы те отвоевали у мусульман Сицилию. А в 1060–61 гг. сами итальянские норманны на местных кораблях с местным же экипажем совершили несколько успешных высадок в окрестностях Мессины, переправив на берег сначала разведывательные отряды, а затем и основное конное войско. Итальянские норманны и нормандцы поддерживали непрерывную связь, и Вильгельм, должно быть, слышал об их успешном нападении на Сицилию. Есть даже вероятность, что в его армии были также норманны из Италии. Познакомившись с самой идеей, его люди вполне могли самостоятельно продумать технические детали. Лошади — хрупкий груз, но их можно легко поставить в стойла или привязать веревками.

Воины Вильгельма собрались в устье реки Див. Нам ничего не известно о стратегических планах герцога, и, вообще, мы очень плохо знаем о том, как планировались кампании в средние века. Должно быть, в отсутствие карт и прочих атрибутов военной разведки в нашем понимании этого слова стратегия той эпохи не отличалась особой сложностью. Можно предположить, что Вильгельм и его советники были знакомы с легендой о том, как их предки завоевали Нормандию, и располагали кое-какими сведениями о походах в Англию Свейна, Кнута и других авантюрах скандинавов, а также о вторжении норманнов на Сицилию. Несомненно, у Вильгельма были моряки, которые плавали в южные английские порты, а также, вероятно, проводники, которые могли указать ему путь к главным городам Англии. Поэтому единственный план, дающий шансы на успех, должен был заключаться в следующем: высадиться на побережье, создать на территории противника плацдарм, попытаться захватить небольшие города, внезапно напав на них с моря или на суше, и дальше действовать по ситуации. Захватчику с небольшим маневренным войском детально разработанные планы едва ли нужны. Если его оттеснят с одного побережья, то можно отступить, а потом сделать еще одну попытку. Так случилось, когда в мае в Англию вторгся Тостиг. Однако у Вильгельма был большой флот, нагруженный лошадьми. Он не мог напасть, а потом отступить. По-видимому, главный вопрос состоял в выборе места высадки. Более того, поскольку Вильгельм собрал свое войско в устье реки Див, мы можем сделать вывод, что он намеревался пересечь Ла-Манш по прямой линии и пристать к берегу где-то у Саутгемптона. В 1035 или 1036 г. подобную экспедицию предпринял Эдуард, высадившись в Саутгемптоне или где-то неподалеку. В мае 1066 г. Тостиг совершил успешное вторжение на остров Уайт. А поскольку после этого Гарольд разместил на острове свою личную ставку, то становится понятно, что и он ожидал нападения Вильгельма на этом же участке.

Не считая неудобств, связанных с очень долгой переправой, такой план, вероятно, был лучшим из того, что мог придумать Вильгельм. Если бы ему удалось захватить остров Уайт, в его распоряжении оказался бы удобный плацдарм, откуда можно было бы совершать набеги в сторону Винчестера, а потом и в область Темзы, одновременно расширив зону высадки внезапными атаками с моря на прибрежные земли. Таким образом, если у герцога и был какой-либо стратегический план, то он заключался в том, чтобы осуществить внезапное вторжение и, возможно, завоевать юго-восточные графства Англии до наступления зимы. Из Саутгемптона он мог двигаться в различных направлениях. В худшем случае, он, вероятно, без труда удержал бы остров Уайт и некоторые земли, расположенные на побережье, готовясь тем временем к повторному вторжению в 1067 г., после окончания зимы.

Если таков был первоначальный план, то он провалился — встречные ветры задержали войско Вильгельма в устье Дива на целый месяц. Должно быть, это было самое тяжелое испытание для нормандских военачальников. Армия была большая и разношерстная. Нужно было платить воинам жалованье, обеспечить их продовольствием, а также поддерживать строгую дисциплину — а тем временем они теряли драгоценные недели. В сентябре Вильгельм передвинулся со своими кораблями вдоль побережья на север — возможно, из-за очень сильного западного ветра — к городу Сен-Валери, лежащему во владениях Ги, графа Понтье, того самого, который в свое время взял в плен Гарольда. Было ли это перемещение запланированным маневром, желанием воспользоваться изменившейся ситуацией или вынужденным шагом, во всяком случае, оно дорого стоило герцогу. Некоторые корабли потерпели крушение, их команды утонули, некоторые отряды дезертировали. Только выдающийся военачальник способен сплотить изнуренную и потерявшую боевой дух армию. Однако впереди нормандцев ждало еще одно разочарование, поскольку и в Сен-Валери ветер оказался неблагоприятным. Было решено взять из местной церкви святые мощи и устроить торжественное шествие, а солдаты тем временем молились о попутном ветре. 27 сентября ветер изменил направление и подул с юга, так что вечером воины Вильгельма наконец сели на корабли и взяли курс на Пять Портов^{11}.

Этот план, если он послужил заменой предыдущему, может показаться менее удачным. С другой стороны, раз Вильгельм потерял так много времени, возможно, в связи с этим он решил сузить сектор атаки. Единственным преимуществом нового плана было сокращение расстояния морской переправы. Но если Вильгельм преследовал именно эту цель, он мог бы отвести армию еще дальше на север вдоль побережья, к Булони; из этого следует вывод, что расстояние не играло решающей роли в замыслах Вильгельма. К явным недостаткам плана относилось то, что нормандцы собирались напасть на территорию со множеством портов, известных своей преданностью семейству Гарольда, и что плацдарм оказался узким и неудобным, так как к побережью примыкал большой Андредский лес. Если считать, что дальнейшие события развивались в соответствии с замыслом Вильгельма — а поверить в это практически невозможно, — то, вероятно, он намеревался осуществить всего лишь пробное вторжение, которое должно было ограничиться захватом Пяти Портов и последующей подготовкой к более масштабной кампании в следующем году.

Время отплытия армии Вильгельма определялось попутным ветром, а не данными военной разведки. Однако в тот момент ситуация складывалась вполне благоприятно, хотя герцог об этом и не догадывался. После своей коронации Гарольд привел к присяге всех своих подданных и лишь потом начал готовить страну к обороне. В феврале — мае 1066 г. в небе ярко сияла комета, позже названная в честь Галлея. Все считали, что она предвещает войну — правда, она не могла предсказать, кто именно выйдет победителем из схватки. Комета исчезла, и в то же время из Фландрии приплыл брат Гарольда — Тостиг. Он совершал набеги на английское побережье, но местные ополчения повсюду оказывали ему успешный отпор, поэтому ему пришлось отступить на север в Шотландию. Гарольд знал о военных приготовлениях Вильгельма, и, вероятно, в скором времени до него дошли сведения, что норвежский конунг Харальд Суровый плывет со своим флотом на юг мимо Шетландских и Оркнейских островов. Гарольд доверил оборону северных земель братьям-эрлам Эдвину и Моркару, а сам со своими двумя братьями Гиртом и Леофвином приготовился защищать страну с юга. Очевидно, Гарольд собрал свои войска сразу после нападения Тостига. Он разместил вдоль южного побережья целую армию или несколько крупных отрядов, а сам принял командование флотом, который по его приказу бросил якорь у острова Уайт. В Нормандию были отправлены разведчики и шпионы, поэтому вполне вероятно, что военачальники Гарольда были неплохо осведомлены о действиях и планах противника.

Однако неудача Вильгельма обернулась бедой и для Гарольда. Сильный западный ветер, в сентябре отнесший герцогские корабли к Сен-Валери, в то же время отогнал флот английского короля по Ла-Маншу к Темзе, и Гарольд, по-видимому, потерял еще больше кораблей, чем Вильгельм. Более того, если в войске Вильгельма из-за вынужденной затяжки времени началось дезертирство, то Гарольд по той же причине потерял большую часть местных оборонительных сил. В начале сентября и в стане нормандцев, и в стане англичан царила неразбериха. Тем не менее, хотя войско Гарольда и понесло большие потери, у него было очевидное преимущество, так как время года, наиболее удачное для проведения военных кампаний, подходило к концу, а Вильгельм еще не отправился в плавание.

В это же время Харальд Суровый достиг реки Тайн, где к нему присоединился Тостиг с подкреплением. Норвежский флот численностью от 300 до 500 кораблей поплыл вверх по течению рек Хамбер и Уза. Сойдя с кораблей в Рикколле, армия Харальда двинулась на Йорк. 20 сентября они нанесли тяжелое поражение эрлам Эдвину и Моркару у города Гейт-Фулфорд и, пройдя через него, встали лагерем на реке Дервент у Стамфорд-бриджа. Король Гарольд уже спешил на север со своей армией. 25 сентября он совершил бросок к Йорку и напал на лагерь викингов. В жестокой битве, весьма скупо освещенной в источниках, погибли Харальд Суровый, Тостиг и один из ирландских вождей, после чего Гарольд позволил остаткам вражеского войска уйти восвояси. Таким образом, когда 27 сентября Вильгельм отплыл к берегам Англии, все правители королевства находились на севере — Эдвин и Моркар пополняли свои отряды, а Гарольд с армией отдыхал в Йорке.

За одну ночь флот Вильгельма благополучно переплыл через Ла-Манш, и утром его воины высадились на берег вблизи Певенси в Суссексе. По-видимому, города Певенси и Гастингс сдались без боя, после чего в Гастингсе, а возможно, и в обоих городах были возведены «башни на холмах» для защиты лагеря. В течение двух недель, оставшихся до решающей битвы, Вильгельм со своим войском успел, вероятно, только создать и укрепить небольшой плацдарм. Нормандцы провели несколько разведывательных набегов, но, видимо, решили не продвигаться ни на восток в Кент, ни на запад в Гемпшир. Как мы уже упоминали, их свобода передвижения была ограничена холмами и большим лесом, так что они не имели сведений о противнике. Вероятно, Вильгельм был растерян и не знал, что ему предпринять. По свидетельству Гильома де Пуатье, сначала Вильгельм получил послание от Роберта Фиц-Вимарха, а позже принял посла от Гарольда. Роберт, родственник как покойного короля, так и герцога, занимавший важный пост при дворе Эдуарда, дал презрительный совет:

«Король Гарольд только что сразился со своим братом и с норвежским конунгом, который считался самым сильным воином под солнцем, и в одной-единственной битве убил их обоих и уничтожил их огромные войска. Ободренный этим успехом, он стремительно движется на тебя со своей мощной и многочисленной армией. По моему мнению, против Гарольда твои солдаты все равно что жалкие псы. Говорят, ты здравомыслящий человек и до настоящего времени в делах и мира, и войны поступал здраво. Поэтому я советую тебе и сейчас действовать благоразумно, а иначе твоя опрометчивость навлечет на тебя такую опасность, от которой тебе не будет спасения. Оставайся же в своей крепости и до поры до времени избегай битвы».

Герцог вручил вестнику такой ответ:

«Передай мою благодарность своему господину за совет соблюдать благоразумие — хотя совет без оскорблений был бы уместнее — и передай следующее послание: я не буду лишь обороняться, оставаясь в траншеях и за стенами, а дам Гарольду бой как можно скорее. И я уверен, что даже будь у меня только десять, а не шестьдесят тысяч таких же прекрасных воинов, каких я привел с собой, благодаря их храбрости и с Божьей помощью мы уничтожим Гарольда и его армию».

Конечно, в войске Вильгельма не было 60 тысяч человек. Сомнительно и то, был ли он в состоянии привести с собой даже 10 тысяч. Во время победоносной кампании в 1061 г. норманны, используя корабли, на которых можно было перевозить примерно по двадцать солдат вместе с лошадьми, в несколько заходов переправили через Мессинский пролив в общей сложности около тысячи конников. Если верить создателю ковра из Байе, у Вильгельма были корабли такой же вместимости; получается, что для каждой тысячи всадников потребовалось бы пятьдесят кораблей. А ведь были еще слуги, пехотинцы и грузы. Впрочем, какова бы ни была численность армии Вильгельма, послание Роберта Фиц-Вимарха, хотя и содержало важные сведения для герцога, вряд ли можно назвать утешительным. Вильгельм на самом деле не стал покидать своих укреплений — во всяком случае, не уходил от них далеко, пока его не вынудили к этому.

Послания, которыми обменялись Роберт и Вильгельм, вполне правдоподобны. А вот недолгая переписка, завязавшаяся, по свидетельству Гильома де Пуатье, между Вильгельмом и Гарольдом, гораздо больше напоминает литературные опыты самого хрониста. Гильом утверждает, что оба соперника еще раз повторили свои притязания на престол и Вильгельм предложил разрешить дело в суде — согласно английскому либо нормандскому праву. В качестве альтернативы герцог предложил поединок. Вполне возможно, что Вильгельм действительно пытался вступить в переговоры. Но, скорее всего, противники напрочь отрицали всякую возможность правоты своего соперника. Как бы то ни было, окончательный ответ Гарольда, по крайней мере, созвучен его характеру. Когда монах из Фекана, посланник Вильгельма, настойчиво попросил ответа, Гарольд был немногословен. «Мы немедленно выступаем, — сказал он и прибавил: — Чтобы победить».

Узнав о вторжении Вильгельма, Гарольд оставил Йорк и вернулся по Большой северной дороге в Лондон. Там он ждал около недели — вероятно, надеясь, что к нему вновь присоединятся эрлы с севера, — но в конце концов выступил против захватчиков со своими братьями — эрлами Гиртом и Леофвином. Гарольд шел форсированным маршем, своей стремительностью и смелостью напоминавшим его поход на^ Уэльс. По словам Гильома де Пуатье, король, увидев опустошения, произведенные нормандцами вокруг их лагеря, пришел в ярость и решил напасть на вражеский плацдарм врасплох, одновременно отправив многочисленный флот, чтобы отрезать нормандцам путь к отступлению. Действительно, возможно, план Гарольда был именно таким. Он только что успешно осуществил подобный замысел на севере против викингов, и, безусловно, страха перед нормандцами он также не испытывал. Отборные воины, составлявшие костяк его армии, т. е. профессионалы хускэрлы, тэны и дружинники из его собственного отряда и отрядов его братье, вероятно, утомились после долгой скачки верхом и короткой битвы, но, должно быть, боевой дух у них был высок, и вряд ли Гарольду требовалось пополнение. Видимо, он был одного мнения с Вильгельмом, что в битве важнее качество войска, нежели его численность. Правда, если бы в один из переломных моментов предстоящей битвы он смог задействовать какие-нибудь самостоятельные или резервные силы, это могло бы сыграть решающую роль. Впрочем, едва ли Гарольд вдавался в такие тактические нюансы. Скорее всего, он был полон решимости дать бой. Тем не менее нельзя с уверенностью заявлять, что он намеревался сражаться, не считаясь с боевой обстановкой. Решение подвести свои войска вплотную к противнику и помешать ему ускользнуть по морю давало Гарольду все преимущества. В крайнем случае, Вильгельма можно было взять измором. Нужно признать, что герцог расположился в весьма невыгодном месте, заняв очень слабый плацдарм. Инициатива была полностью в руках Гарольда.

Однако случилось так, что впоследствии Вильгельму удалось ее перехватить. Вечером 13 октября воины Гарольда вышли из леса у Гастингса и решили сделать привал. Это было безлюдное место, которое англичане запомнили по серой яблоне, а нормандцы называли Сенлак (искаженное слово «sand-lac», означающее «песчаный ручей»). Оба полководца послали людей на разведку, после чего стали разрабатывать план действий. Выбор у Вильгельма был не велик — ему оставалось либо ожидать нападения, либо напасть самому. Как и подобает хорошему военачальнику, он предпочел пойти в наступление. Рано утром на следующий день после обедни он повесил на шею святые мощи, на которых когда-то поклялся Гарольд, приказал своим воинам вооружиться и обратился с краткой речью к своим командирам. Он напомнил нормандцам о тех победах, которые они уже одержали под его предводительством. Он напомнил воинам других национальностей об их родных землях и уже совершенных ими подвигах. Он сказал, что им предстоит или победить, или умереть, так как они заперты противником. Он призвал войско не страшиться численности вражеской армии, ибо только ловкость и отвага имеют значение, а англичане слывут плохими воинами. И наконец, он напомнил воинам, что они сражаются за правое дело и что Бог их не оставит. После этого нормандская армия снялась с лагеря, чтобы дать бой. Вильгельму просто чудом удалось завладеть инициативой — войско Гарольда было совершенно не готово к сражению. Возможно, англичане думали, что нормандцы не осмелятся пойти в атаку. Вильгельм заставил Гарольда действовать немедленно, вопреки желанию, и король, не имея другого выбора, кроме как сражаться или отступить, выстроил свои отряды и приготовился отражать атаку.