52. Рождественский бал 1484 года

52. Рождественский бал 1484 года

Что известно об этом торжестве?

Известно, что королева Анна к началу зимы слегка оправилась от депрессии, и врачи рекомендовали Ричарду устроить небольшое торжество, чтобы отвлечь её от грустных мыслей и помочь ей развеяться. Ричард произнёс тогда свою известную фразу: «Не вижу ничего плохого в том, чтобы немного потанцевать и повеселиться.» Итак, решено было на рождество устроить бал.

Известно, что на этом балу произошёл неприятный инцидент, возможно не полностью вошедший в историю: принцесса Елизавета Йорк, прибывшая на бал вместе со своею матерью, бывшей королевой, Елизаветой Вудвилл, позволила себе неслыханную наглость: она появилась на балу в точности таком же платье, отделанном пурпуром и горностаем, что и королева Анна. Что по дерзости могло быть сравнимо только с тем, как если бы кто — нибудь из придворных явился на торжественный приём в королевской короне.

И, что самое возмутительное, эта выходка, похоже, не смущала ни саму принцессу Йоркскую (СЭЭ) — двадцатилетнюю девицу, которая уже и не чаяла, что её когда?нибудь выдадут замуж, ни её мать, Елизавету Вудвилл (ЭИЭ), с которой только недавно была снята опала за все совершённые ею государственные преступления. Зато она чрезвычайно привлекла внимание придворных, сразу же увидевших в этом «случайном» совпадении намеренный вызов, брошенный королеве Анне семейством Вудвиллов. И, в частности, — Елизаветой Йорк, которая, явившись в недозволенном наряде, словно говорила королеве: «Извини — подвинься, твоё время истекло! Теперь я здесь хозяйка!».

Полюбовавшись произведённым эффектом, Елизавета Йорк метнула пару дерзких взглядов на короля Ричарда, пытаясь заручиться его поддержкой и прочесть одобрение в его глазах. Не устояла она и перед искушением насмешливо и торжествующе взглянуть на королеву Анну, желая досадить ей сверх меры своим триумфом.

И в этом её взгляде королева Анна (которая по глазам читала души человеческие, что было для неё легко и просто, как для любого представителя психотипа ЭСИ) увидела не просто издёвку, а именно желание уничтожить её, сокрушить морально и занять её место на троне рядом с королём — этим или другим, — уже не важно.

Слухи о том, что король Ричард III благоволит к Елизавете Йоркской распространились сразу же после того, как Елизавета Вудвилл заказала для платья дочери пурпурный шёлк и горностай. И уже говорили о том, что Ричард спит и видит, как бы избавиться от своей немощной и бесплодной королевы Анны и жениться на пышнотелой и чувственной племяннице, Елизавете Йорк.

Анну шокировала наглость и вульгарность этой девицы. И она бы с радостью отправила её в замок Шериф Хаттон, где проживали остальные её сёстры, в ожидании выгодных замужеств, если бы не сложная политическая обстановка, в которой Ричард должен был проявлять чрезвычайный такт, деликатность и осмотрительность по отношению к ней и её матери, Елизавете Вудвилл, как минимум до тех пор, пока оба принца, считавшиеся до сих пор «исчезнувшими бесследно», не будут благополучно переправлены в Бургундию, под опеку вдовствующей герцогини Маргариты (старшей сестры Ричарда), — единственной, кто в создавшихся условиях мог обеспечить им безопасность.

К тому времени Ричард III уже отправил в Бургундию своего посыльного, сэра Джеймса Тирелла, с предписанием для подготовки переезда и приёма принцев (копия этого документа сохранилась). Уже было решено и отправить с ним сумму в 3000 фунтов стерлингов на первые расходы.

Елизавета Вудвилл, не желая терять из виду обоих сыновей и выпускать их из — под своего контроля, рассчитывала на них, как на альтернативных претендентов на престол, которые когда — нибудь займут своё место на троне, оттеснив кого — либо из правящих государей (да хотя бы того же Ричарда III на старости лет!), а потому предполагала их тайно передать с рук на руки своему старшему сыну от первого брака, Томасу Грею, маркизу Дорсету.

«Кто, как не старший брат сможет обеспечить им полную безопасность?» — убеждала себя Елизавета Вудвилл. Для этой цели она и написала Томасу Грею письмо в Бретань, в котором уговаривала его вернуться в Англию и уверяла в том, что король Ричард III теперь к ней благоволит: высокую пенсию выплачивает, у себя во дворце принимает, на Елизавету Йорк глаз положил, может ещё и породнимся.

Письмо это было чистейшей воды блефом и провокацией, рассчитанной на два варианта развития событий, каждый из которых встраивались в одну общую интригу, нацеленную на то, чтобы Елизавета Вудвилл снова приблизилась к английскому престолу. Первый вариант заключался в том, чтобы удерживать в кругу семейства Вудвиллов обоих принцев и воспитывать их претендентами на трон. Второй вариант сводился к тому, чтобы спровоцировать и активизировать вторжение Генриха Тюдора в Англию, которого она предполагала женить на своей дочери, Елизавете Йорк. А для этого нужно было распустить слух о том, что на Елизавету Йорк положил глаз король Ричард III, и если Генрих Тюдор не поспешит, невеста достанется его сопернику и станет английского королевой и без его помощи.

Этот ход был сделан ещё и для того, чтобы стимулировать интерес Генриха Тюдора к Елизавете Йорк, поскольку в те времена Генрих Тюдор был ещё влюблён в Мод Херберт — дочь его давнего покровителя, лорда Уолтера Херберта. И даже просил её руки, а получив отказ, посватался ко второй его дочери, леди Кэтрин Херберт, и тоже был отвергнут. О Елизавете Йорк Генрих Тюдор в это время не упоминал и, казалось, даже был доволен тем, что ею, якобы, заинтересовался король Ричард III.

В этой связи, провокация и блеф Елизаветы Вудвилл служили для Генриха Тюдора серьёзным предостережением: если он не переменит курс и не объявит Елизавету Йорк своей невестой, он всё дело по узурпации трона Ричарда III загубит на корню. А главное, сам устранится от должности претендента на престол.

Елизавета Вудвилл, хоть и не была наивной, но всё же предполагала, что её сыновья — принцы (дети Эдуарда IV) впоследствии смогут оттеснить от трона и самого Генриха Тюдора, который, по низкородству своему, мог получить престол только женившись на Елизавете Йорк и, как она полагала, может согласится занимать трон только временно, — до тех пор пока не появятся настоящие — высокородные претенденты и наследники — её сыновья от Эдуарда IV. А дальше (по её расчётам) под напором многочисленного клана Вудвиллов, который снова соберётся в Англии, Тюдор должен будет отречься от престола в пользу братьев жены, которые хоть и признаны незаконнорожденными, всё же имеют на престол гораздо больше прав, чем низкородный Генрих Тюдор, который (если отвоюет трон) будет достаточно вознаграждён и браком с Елизаветой Йорк.

Но видя, что Генрих Тюдор совершенно не интересуется её дочерью, Елизавета Вудвилл решила его этим блефом подхлестнуть, а заодно и понадёжней пристроить, — спрятать среди своих — двух своих сыновей от короля Эдуарда, считавшихся на тот момент «бесследно исчезнувшими».

Её письмо, написанное сыну, было столь впечатляющим, а ситуация мнимого «фавора» Вудвиллов у короля Ричарда III столь многообещающей, что Дорсет тут же, на всех парусах, забыв об осторожности и мерах конспирации, ринулся в Англию, пожинать плоды матушкиного успеха. Если бы Дорсет успел добраться до Англии, возможно он был бы захвачен береговой охраной Ричарда, арестован, и заговор Елизаветы Вудвилл был бы раскрыт, равно как и её происки с пересылкой принцев во Францию.

Дорсет уже пересёк Ла-Манш и собирался было пристать к английскому берегу (как раз на рождество 1484 года), когда посланные вдогонку корабли Генриха Тюдора его настигли, перехватили возле самого берега и заставили вернуться во Францию.

Тюдор не был заинтересован в том, чтобы его конкуренты — принцы (сыновья Эдуарда IV), скрывались от него под охраной Дорсета неизвестно где, а потом объявились и, повзрослев и собравшись с силами, стали претендовать на трон, — он был не из тех, кого используют в чужих интересах. Поэтому, вернувшись с Дорсетом во Францию, в Париж, он тут же официально признал Елизавету Йорк своей невестой и объявил о своём намерении вторгнуться в Англию, чтобы избавить принцессу от домогательств короля Ричарда III, предполагающего вступить с ней в позорный, кровосмесительный брак.

Свидетельством «серьёзных намерений» короля Ричарда было всё то же, запрещённое для принцессы, но подобающее королеве платье из пурпурного шёлка, отделанное горностаем. Поэтому, когда Елизавета Йорк явилась на рождественский бал в этом платье, король Ричард III уже самим этим фактом был серьёзно скомпрометирован, а королеве Анне тем самым был брошен вызов, который, при невмешательстве короля, должен был рассматриваться придворными как подтверждение версии Елизаветы Вудвилл: кандидатура будущей королевы наметилась, и ею станет Елизавета Йорк.

В этой связи всё же остаётся невыясненным один вопрос: почему Ричард III поддержал игру Елизаветы Вудвилл? Почему не прогнал с глаз долой её саму и её дочь Елизавету Йоркскую, когда она нарушила придворный этикет?

Прежде всего, в связи с «исчезновением принцев» ему нельзя было публично ссорится с Елизаветой Вудвилл, и она это знала, а потому и проводила свою интригу вызывающе нагло, позволив дочери нарядиться королевой (хотя этот бал не был маскарадом).

А кроме того, Ричард III и сам не уклонялся от предстоящего сражения с Генрихом Тюдором. Он знал, что встречи с ним ему не избежать, но был уверен в своей армии и в своих силах, рассчитывал на свой опыт воина и полководца, а потому боялся Генриха Тюдора не больше, чем прославленный чемпион — тяжеловес боится хиленького новичка — дилетанта.

Поэтому он и позволил Елизавете Вудвилл провести эту интригу и спровоцировать последующие за этим притязания Генриха Тюдора на Елизавету Йорк, зная что её появление в королевском платье на балу, в присутствии иностранных дипломатов, непременно вызовет толки и пересуды по всей Европе. А кое — кто уже и сейчас начнёт перед ней заискивать, как перед будущей королевой, и этот момент Ричарду тоже было интересно отследить.

Сама Елизавета Йорк, — своенравная, амбициозная девица (СЭЭ), — в матушкины интриги не вникала, а наслаждалась собственным триумфом, используя возможность рядиться в одежды королевы, как доказательство расположения к ней короля.

Что могла чувствовать королева Анна в этот момент? Как сейчас принято говорить в соционике, она почувствовала «удар по болевой » — сильнейшую подсечку по ТНС — удар по аспекту интуиции потенциальных возможностей (+ЧИ4).

Даже при том, что она знала политическую подоплёку происходящего, у неё были все основания воспринимать невмешательство Ричарда в этот инцидент, как предательство по отношению к ней. А предательство близкого человека, да ещё сопровождаемое публичным оскорблением сносить было нестерпимо больно и тяжело. (При том, что к тому времени она только недавно оправилась от болезни.)

Боль, которую она испытывала при этом ударе, по ощущениям напоминала пронзительный, острый укол, сделанный тонкой и длинной иглой, пронизывающий всё тело насквозь: от пяток, через колени — в сердце и в голову. Конечно, ей стало нехорошо, и вид у неё был несчастный. И кое — кто уже заметил, что королеве дурно. А кто?то стал злорадно шептать: «Она уже знает, что её дни сочтены. Её скоро погонят отсюда!».

Эта фраза разозлила Анну, и в этом было её спасение — потому, что удар, попавший на ТНС, теперь уже перешёл на её сильную функцию — творческую волевую сенсорику (+ЧС2). Анне очень захотелось отомстить Елизавете Йорк, поставить её в глупое, смешное положение. Она тут же стала продумывать планы мести. Представила, что вот сейчас подзовёт пажа и прикажет ему пролить вино на новое платье наглой принцессы, чтобы его пурпур стал ещё краснее, а заодно, чтобы и на белое платье Елизаветы Вудвилл пролилось… Она уже совсем было собралась с духом и решилась осуществить свою месть, как в этот самый момент Ричард положил на её ладонь свою руку. И всё. И больше уже ничего не было нужно: она поняла, что он не теряет с ней связь, он её понимает, чувствует, ощущает все её состояния, как свои. Ей ужасно захотелось расплакаться, — она полагала, что имеет на это право, ведь она только что столько всего пережила! Поглаживая её по руке, Ричард помог ей успокоиться, а потом предложил свою руку, приглашая на танец, потому что надо было открывать бал.

А потом они танцевали. Как в детстве, когда он её с лёгкостью подхватывал и кружил…

Неожиданно ею снова овладел страх, и мелькнуло предчувствие, что это последний бал в её жизни. И может быть даже последний танец. Ей стало очень горько и опять захотелось плакать. Музыка продолжала играть, и надо было завершить танец, чтобы не дать повод для новых сплетен. Ричард обнял её во время танца, пытаясь успокоить, но она уже думала о брошенной фразе: «Её дни сочтены…». «Что станет с ним, когда меня не будет?» — подумала Анна и тут же увидела перед собой его испуганное лицо: он конечно же прочитал её мысли. За те годы, что они прожили вместе, они понимали друг друга без слов. Ричард опять подхватил её на руки и стал кружить, чувствуя, как у него на руках она успокаивается. О новом платье Елизаветы Йорк никто из них уже не вспоминал. Сейчас они снова принадлежали друг другу и очень хотели остаться вдвоём.

После танца Анна повеселела, ей хотелось танцевать ещё и ещё. И Ричард её приглашал, пока она вдруг не почувствовала себя смертельно усталой. Бал продолжался, но она уже не вставала. Ноги её не слушались, руки дрожали от слабости. Ричард сделал знак доктору, и ей тут же поднесли лекарство в вине. После капель ей стало немного легче, но очень захотелось расслабиться и уснуть. Она опять ощутила его ладонь на своей руке, успокоилась и погрузилась в тёплую дрёму, в уютный и мягкий туман, который обволакивал её, расслаблял и уносил в далёкие и светлые воспоминания их общего, счастливого детства…

Где — то вдали приглушённо звучала музыка. Она узнала в ней свои любимые ирландские песни, которые так приятно было слушать летними вечерами в саду, в замке Уорвика, когда лучи заходящего солнца золотистыми бликами просвечивали сквозь листву деревьев. А как приятно было сидеть на согретых солнцем ступеньках Маунда — небольших ворот на холме, с двумя невысокими башнями по бокам и сходящими с двух сторон лестницами — излюбленном месте их детских встреч. А какой вид открывался оттуда на поля и равнины!.. Они оба любили смотреть на эти луга, покрытые воздушной дымкой под бескрайним, ослепительно светлым небом, мечтая о своём общем будущем, о том, каким оно будет безоблачным и счастливым. Оно и было счастливым, жаль только, очень недолгим…

Бал заканчивался, гости уже расходились. Огни погасли. Скоро они останутся вдвоём, и потекут волшебные часы их нерасторжимой близости друг с другом…