10.1. Пропаганда, агитация, мобилизация

В полном согласии со своей программой «Народная воля» развернула главным образом пропагандистскую, агитационную и организаторскую деятельность во всех слоях населения России, включая ее национальные окраины. При этом народовольцы, хотя и держались общенароднического тезиса о крестьянстве как «главной народной силе», уже не верили в революционную инициативу крестьянства и потому, не желая «биться около народа, как рыба об лед»[1247], сместили акцент в своей революционной практике с крестьян на рабочих, военных, учащуюся молодежь. Это не значило, что они вообще свернули работу среди крестьян, как полагают авторы даже серьезных исследований[1248]. Просто теперь «Народная воля» уделяла крестьянам меньше внимания, чем ее предшественники в 1874 – 1878 гг., но все же часть своих сил и средств (неизмеримо больших по сравнению с предшественниками) направляла в деревню. Она считала, что, с одной стороны, «первая удача в городе может подать сигнал к бунту миллионов голодного крестьянства» и что, с другой стороны, «даже временный успех восстания в городах не окончится победой, если крестьянство сочувственным встречным восстанием не поддержит дела городов»[1249].

Поэтому газета «Народная воля» (центральный орган партии) в каждом номере, с первого до последнего, писала о положении и настроении крестьянства. Исполнительный комитет и местные организации «Народной воли» в специальных листовках разъясняли крестьянам, что «черный передел сделается самим народом, а на царей надеяться нечего»[1250], призывали «собираться всем миром» и посылать к царю ходоков со своими требованиями, а если царь их не «уважит», идти «на смертный бой против злодеев народных»[1251]. Такие листовки распространялись «пудами» и «тюками» (из рук в руки, по почте, расклейкой на заборах и стенах домов, в селах, на полях, огородах, постоялых дворах, в «питейных заведениях») среди крестьян Петербургской, Московской, Тверской, Ярославской, Рязанской, Нижегородской, Казанской, Самарской, Саратовской, Пензенской, Тамбовской, Курской, Воронежской, Тульской, Уфимской, Киевской, Харьковской, Одесской, Полтавской, Черниговской, Таврической, Эстляндской губерний и Области войска Донского[1252].

Для пропаганды среди крестьян-староверов и сектантов «Народная воля» учредила т.н. «Христианское братство», целью которого провозглашалась «борьба с нынешним правительством и низвержение нынешних порядков». От имени этого «братства» народовольцы пытались поднять на борьбу против «сатанинской силы» царизма сектантов и старообрядцев Тверской, Самарской, Саратовской и Астраханской губерний[1253].

Судя по документам и «Народной воли» и царского сыска, народовольческая пропаганда находила среди крестьян сочувственный отзвук, вызывая (или усиливая начавшееся ранее) брожение. Так, в Петровском и Сердобском уездах Саратовской губернии крестьяне собирали сельские сходы для чтения прокламаций «Народной воли», а в одном селе, «когда волостной писарь, чтобы предотвратить чтение прокламации на сходе, изорвал ее, то его сильно избили»[1254]. Волновались под впечатлением народовольческих прокламаций также крестьяне Воронежской, Тамбовской, Орловской и других губерний, причем, как это констатировал в конце 1881 г. Департамент полиции, «во многих местах»[1255]. Под влиянием и, видимо, не без участия народовольцев вспыхнуло в марте 1881 г. самое крупное за 1870 – 1880-е годы возмущение крестьян Бежецкого и Весьегонского уездов Тверской губернии. Это восстание, участники которого (не менее 3 тыс. только в Бежецком уезде) избивали помещиков, чиновников, полицейских, было подавлено лишь с применением регулярных войск[1256].

В ряде мест народовольческие прокламации «разносились из городов самими же мужиками»[1257]. Случалось даже, что крестьяне подавали официальные прошения на имя ИК «Народной воли»[1258]. Но все эти сочувственные отклики на борьбу народовольцев затрагивали лишь очень малую часть «глуховолнующихся» (по выражению народовольца В.Г. Иванова) крестьянских масс.

Исполнительный комитет заботился и об организационной стороне своего «крестьянского дела». Хотя создать особую сельскую организацию «Народной воли», по примеру рабочей, военной и студенческой, не удалось (у ИК не хватило на это ни сил, ни времени), дело к этому шло. Например, из Петербурга периодически засылались в деревню как «проводники революционных идей» наиболее сознательные рабочие, а в Москве П.А. Теллалов готовил специальную группу для агитации среди крестьян[1259].

Так выглядела самая слабая сторона революционной практики «Народной воли». Во много раз масштабнее и плодотворнее была ее деятельность в городах. Здесь народовольцы энергично занимались рабочими. С.С. Волк полагает, что «Народная воля» вначале не придавала значения «рабочему делу», прервав таким образом традицию «чайковцев», «москвичей», землевольцев, и лишь под впечатлением неудач «красного» террора обратилась к рабочим[1260]. С.Л. Эвенчик опровергла эту точку зрения, доказав, что и в теории и на практике народовольцы с первых своих шагов рассматривали участие рабочих в революции как одно из главных условий победы[1261]. Отводя военным и студентам роль застрельщиков, а рабочим – ударной силы на первом этапе революции, «Народная воля» считала, что рядом с пропагандой и агитацией среди рабочих «должна идти организация рабочих масс, имеющая целью сплотить их, развить в них сознание единства и солидарности интересов»[1262]. Именно так и строилась вся деятельность Рабочей организации народовольцев. Придавая особое значение этой деятельности, ИК принял даже специальную «Программу рабочих, членов партии „Народная воля“», автором которой был А.И. Желябов.

В Петербурге «Народная воля» создавала рабочие кружки фактически на всех промышленных предприятиях: в частности, на заводах Обуховском, Семянниковском, Балтийском, Чугунолитейном, Патронном, Вагонном, Нобеля, Фридланда, Голубева, Лесснера, Берда и др.[1263]. В Москве народовольческой пропагандой были охвачены примерно 30 предприятий, включая заводы Бромлея, Доброва, Липгарта, Гоппера, Прохоровскую мануфактуру и мастерские Московско-Смоленской железной дороги[1264]. Широко по тому времени развертывалась пропаганда среди рабочих в Киеве (с охватом почти всех железнодорожных пунктов от Киева до Одессы) и в Одессе (с воздействием на рабочие кружки Херсона, Севастополя, Симферополя). Заводились связи с рабочими не только в крупных фабрично-заводских центрах, как Рига, Нижний Новгород, Ростов на Дону, но и в малых городах – в Елизаветграде, Кременчуге, Тагиле[1265].

Испытанным оружием пропаганды и агитации служила народовольцам, прежде всего, их собственная печать – прокламации и «Рабочая газета». Например, в деревнях Казанской, Саратовской и других губерний жандармы находили у крестьян напечатанную 24 августа 1881 г. в Петербурге прокламацию ИК «Русскому рабочему народу». В ней говорилось: «Итак, рабочие, вы производите все богатства на свете, а сами живете без копейки за душой. Вашим трудом держатся и царь, и чиновник, и купец с барином, и они же вас презирают. Неужели это справедливо, неужели такой порядок век стоять будет? Русские рабочие! Все зло происходит оттого, что правительство наше никуда не годится <…> Мы решили теперешнее правительство низвергнуть, а на место его устроить другое, из выборных от крестьян, от рабочих, от всего народа»[1266]. Так же доходчиво разъясняла идеи «Народной воли» «Рабочая газета». В ней под рубрикой «Рабочее житье-бытье» печатались материалы о жизни «низов» («полиция, хоть и высылает нищих тысячами из города [Петербурга], все же не может очистить улиц от них») в сравнении с жизнью «верхов» («подданные мрут голодной смертью, а повелитель их Александр II покупает для любовницы своей, княгини Долгорукой, Михайловский дворец за миллион рублей слишком»). Вывод звучал набатом: «Товарищи рабочие! Пора взяться за ум, пора призвать к ответу своих притеснителей, разорителей, пора русскому народу взять управление делами в свои руки!»[1267]

В пропагандистских беседах с рабочими народовольцы затрагивали любые темы: «и вращение Земли вокруг Солнца, и происхождение видов, и Французская революция, и община, и артель, и ассоциация, и Оуэн и многое другое»[1268]. Но, безусловно, главной была революционная тема. Так, судя по данным царского сыска, на занятиях в рабочих кружках по истории «рекомендовалось выставлять возможно ярче темные стороны правительственного строя и клонить дело к отрицанию власти монарха и к утверждению народного самоуправления, причем обращать внимание на те эпохи, которые ознаменовались сильным поднятием народного духа, как то: эпоха смутного времени, бунтов Стеньки Разина и Пугачева и т.п.»[1269] Народовольцы знакомили рабочих с историей Французской революции XVIII в. и Парижской Коммуны 1871 г., изучали с ними «Примечания к „Основаниям политической экономии“ Д.С. Милля» Н.Г. Чернышевского и трактат Ф. Лассаля «Труд и капитал», давали им читать историко-революционные романы «1793 год» В. Гюго, «История одного крестьянина» Э. Эркмана – А. Шатриана, «Один в поле не воин» Ф. Шпильгагена, с 1882 г. приступили к распространению «Манифеста Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса в русском переводе Г.В. Плеханова[1270]. Все это просвещало рабочих, революционизировало их, помогало народовольцам разрушать в рабочем состоянии, как выразилась С.Л. Перовская, «въевшуюся идею царского авторитета»[1271].

Что касается организации рабочих, то народовольцы не довольствовались созданием кружков, боевых дружин и касс взаимопомощи. Они участвовали и в рабочих стачках. Вождь «Народной воли» Андрей Желябов хорошо понимал, что в России «стачка есть факт политический»[1272]. Народовольцы очень старались (хотя и не всегда успешно) возглавить стихийно вспыхнувшие или даже организовать стачки, помогали стачечникам формулировать требования, обеспечивать материальную взаимопомощь. Главным образом это происходило, конечно же, в Петербурге – на Семянниковском, Балтийском, Александровском заводах, судостроительном заводе Голубева и др. Но, по данным, которые еще к 1912 г. собрал В.Я. Богучарский, народовольцы участвовали в стачках рабочих Москвы (фабрики Шредера, Каверина, Бровкина), Московского уезда (фабрика Диля), Коломенского уезда (фабрика Щербаковых), Иваново-Вознесенска (фабрика Зубкова), Серпухова, Воронежа, Киева, железнодорожных станций Шахной, Гуслиц, Дрезна[1273]. Саратовская рабочая группа «Народной воли» в конце 1880 г. попыталась организовать даже демонстрацию «трудового населения»[1274], Все это должно было, по расчетам народовольцев, вовлечь рабочих в массовое революционное движение, укрепив при этом их профессиональную солидарность и боевой дух.

У советских историков принято было упрекать народовольцев в том, что они недооценивали историческую роль пролетариата. «Решающего вывода марксизма о революционном предназначении пролетариата, о его созидательной роли как строителя коммунизма, они не признавали, – констатировал С.С. Волк. – Классовых задач перед пролетариатом они не выдвигали, об организации рабочей партии не думали. Они допускали рабочих на роль военного авангарда революции, но не на роль ее гегемона»[1275].

Здесь важно иметь в виду, что народовольцы поставили перед Россией общедемократическую задачу борьбы против самодержавия. В решении этой задачи был заинтересован весь российский народ. Народовольцы не были марксистами и потому не ставили перед соотечественниками классовых задач. Они выступали от имени народа, а рабочий класс понимали как более восприимчивую к революционным идеям, развитую и активную, но небольшую и, в целом, менее значимую, чем крестьянство, часть народа. В российской действительности 1870-х годов, когда рабочий класс только формировался, такой взгляд на его предназначение был оправдан.

Не меньшую, чем рабочим, а пожалуй даже большую роль в момент революционного переворота народовольцы отводили армии. Программный документ «Подготовительная работа партии» (весна 1880 г.) гласил: «Можно сказать, что, имея за себя армию, можно низвергнуть правительство даже без помощи народа, а имея армию против себя, ничего, пожалуй, не достигнешь и с поддержкой народа»[1276]. До возникновения «Народной воли» народники почти не занимались военными связями. В отчетном докладе царю за 1879 г. военный министр Д.А. Милютин еще имел основания заявить, что среди государственных преступников «военнослужащие составляют едва заметное исключение»[1277]. «Народная воля» признала революционную работу в армии одной из главных своих забот. Оно и понятно. Выдвинув на первый план политическую борьбу с царизмом, народовольцы должны были рассудить, что победа в этой борьбе без использования армии невозможна.

С.С. Волк почему-то считает, что «к созданию Военной организации народовольцы приступили лишь осенью 1880 г.» после «целого года безуспешных террористических попыток»[1278]. Между тем, в широко известных (использованных кстати, и в монографии Волка) воспоминаниях Э.А. Серебрякова подробно рассказано о том, как А.И. Желябов, Н.Н. Колодкевич, Н.Е. Суханов вели пропаганду среди морских офицеров и вовлекали их в антиправительственные конспирации с осени 1879 г., т.е. с первых же шагов «Народной воли» и независимо от ее «террористических попыток»[1279]. Вот как, в частности, вспоминал Серебряков о впечатлении, которое произвел на офицеров впервые выступивший перед ними Желябов: «Первый раз мне пришлось увидеть, что может сделать талантливый оратор со своими слушателями. Позови в тот вечер Желябов все присутствовавшее офицерство на какое угодно предприятие – все пошли бы»[1280].

Вообще народовольческая пропаганда встречала среди офицерства гораздо большее сочувствие, чем это могло быть каких-нибудь три-четыре года назад. Дело в том, что обычные тяготы жизни русских офицеров (гнет самовластия, материальная нужда, подневольное выполнение карательных функций внутри страны) стали вдвойне нетерпимыми после войны 1877 – 1878 гг. с Турцией. «Я с восторгом отправился на войну ради освобождения славян, – говорил на процессе „14-ти“ член Военной организации „Народной воли“ штабс-капитан Н.Д. Похитонов[1281]. – <...> Вернувшись в Россию из освобожденной Болгарии, что я встретил? Полнейшее бесправие, произвол и казни, словом – страшный контраст. Я решил, что всему причиною существующий строй, и поэтому вступил на путь революции»[1282]. К такому решению тем же путем приходили тогда многие русские офицеры[1283].

Как и для рабочих, «Народная воля» подготовила специальную «Программу Военно-революционной организации» (конец 1881 – начало 1882 г.). Программа нацеливала организацию на один из двух возможных вариантов ее участия в революции: либо присоединение к народному восстанию, либо военная «инсуррекция» как пролог и начало восстания масс[1284]. Организация, согласно программе, формировалась исключительно из офицеров и вела революционную пропаганду только среди них, ибо «та тяжелая, господствующая в нашей армии дисциплина, которая уничтожает в солдате во время официального и даже частного разговора его с офицером самый человеческий образ, лишает офицеров возможности деятельной пропаганды между нижними чинами»[1285]. Впрочем, здесь же сказано, что «пропаганду между солдатами могут с успехом вести» рабочие, а офицеры должны приобретать «популярность и уважение среди солдат, что легко достигается гуманным отношением с ними».

Военная организация «Народной воли» пережила гибель «Великого ИК» и закат партии. Деятельность ее была многообразной. Обычно народовольцы начинали пропаганду среди офицеров той или иной части или учреждения, а затем сами офицеры приобщались к пропаганде в собственной среде. Самым действенным оружием пропаганды среди военных (как и среди рабочих) были в руках народовольцев их прокламации. Наибольший успех из них имела прокламация ИК «Офицерам русской армии» от 24 августа 1881 г. с такими строками: «Перед вами только два пути: вы можете стать освободителями своего народа, или же его палачами»[1286]. Эта главным образом, а также другие прокламации «Народной воли» летом и осенью 1881 г. распространялись, по розыскным данным, в гарнизонах более 20-ти городов и в трех военных академиях (Николаевской Генерального штаба, Михайловской артиллерийской и Военно-юридической)[1287].

Наряду с прокламациями офицеры получали от народовольцев, читали и распространяли обычную в пропагандистском арсенале народников литературу – от К. Маркса и П. Прудона до В.В. Берви-Флеровского и Н.Г. Чернышевского. Все это они развозили под видом служебных командировок и отпусков буквально по всей стране, пользуясь тем, что военный мундир был тогда еще вне подозрений. Те же командировки офицеры использовали и для дела, еще более важного и трудного, чем пропаганда, – для организации и проверки революционных кружков в армии. Так, член Военно-революционного центра «Народной воли» поручик Н.М. Рогачев в начале 1882 г. был командирован из Петербурга в Москву, Орел, Смоленск, Витебск, Динабург, Ригу, Митаву, Либаву, Вильно и Минск и «почти во всех указанных городах» организовал кружки[1288]. Подполковник М.Ю. Ашенбреннер в 1882 г. объединил ряд офицерских кружков на Юге России в т.н. Южный областной военный центр, а в начале 1883 г. предпринял за счет отпускного времени инспекционную поездку по Северо-Западу (Рига, Псков, Минск, Вилькомир, Усть-Двинск, Смоленск), проверяя дееспособность местных кружков.

Судя по числу офицерских кружков (напомню: не меньше 50-ти в 41, как минимум, городе) и по количеству их участников (до 400), Военная организация «Народной воли» вовлекла в революционное движение небывало значительную для России часть офицерства. Н.М. Рогачев смело говорил на следствии по делу «14-ти» об «огромных размерах» организации: «я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что во всяком большом городе есть один (а в некоторых и несколько) военный кружок, что во всех частях войска есть масса офицеров, готовых немедленно вступить в партию <…>»[1289]. Другой член Военной организации В.В. Луцкий в марте 1882 г. писал П.Л. Лаврову: «Агитация в войсках идет особенно успешно – настолько, что партия считает возможным даже теперь произвести захват власти; „стоит только нажать пружину“, говорят они и откладывают этот акт лишь для того, чтобы еще укрепиться и подготовиться»[1290].

Власть предержащие столь неожиданным явлением армейской «крамолы» были озадачены и напуганы. Вел. кн. Константин Николаевич (брат Александра II) в письме к своему биографу А.В. Головнину от 28 июня 1882 г. панически недоумевал по поводу «списка морских офицеров, замешанных в политических делах»: «Что же это значит, что это за поветрие такое? И откуда это взялось, откуда этот дух между моряками, чего никогда не бывало? Несказанно грустно и совершенно для меня непонятно»[1291]. Спустя два года М.Н. Катков в своей газете (которую современники называли «русской литературной полицией») нагнетал охранительную истерию: «Особенно возмутительно появление более или менее значительных военных чинов в этой шайке. Не поведут ли дальнейшие розыски, боже сохрани, еще повыше?! Возмутительное, потрясающее дело!»[1292]

В революционной практике Военная организация «Народной воли» не проявила себя адекватно ее масштабам и силе. Террором она вообще не занималась, если не считать личного участия Н.Е. Суханова в приготовлениях к цареубийству 1 марта 1881 г. Главной ее заботой было накопление сил, в ходе которого она строила настолько крупные планы, что по ним можно судить, сколь велики были ее возможности. Так, по словам А.В. Буцевича, реальным, «основанным на точном расчете, на знании военных порядков и умении выбрать слабое место для удара» был внешне фантастический план Военно-революционного центра, по которому предполагалось «обезоружить приблизительно в один и тот же час всю русскую армию»: то был час пасхальной заутрени, когда воинские казармы оставались почти без охраны, а солдат уводили в церкви[1293]. Впрочем, этот план показался народовольцам недостаточно радикальным, и они перешли к вариантам, связанным с арестом царской семьи и захватом столицы.

В январе 1881 г. ИК обсуждал вариант ареста всей царской фамилии, когда она соберется на церковную службу в Петропавловском соборе. «Выяснилось, – вспоминал Л.А. Тихомиров, – что у нас в караулах [Петропавловской] крепости бывало иногда большинство своих офицеров. План казался не невозможным и, конечно, обещал в тысячу раз больше, чем убийство Александра II, однако был все-таки отклонен»[1294]. Почему ИК отклонил этот план, Тихомиров не объяснил. Может быть, дело не только в том, что народовольцы тогда увлеклись форсированной подготовкой цареубийства, но и в том, что их Военно-революционный центр предлагал новые планы, из которых каждый следующий казался выигрышнее предыдущего. Так, майор Н.А. Тихоцкий с группой офицеров готовил арест царской семьи на только что отстроенной императорской яхте «Александрия». «Государь с великими князьями должны были ее (яхту. – Н.Т.) осматривать, – вспоминала об этом со слов Тихоцкого его сестра, – и в это время находившиеся там военные и почетный караул арестовали бы государя и великих князей, тут же заставили бы его подписать отречение от престола, затем назначили бы временное правительство. Государя должны были судить судом народным»[1295].

Еще более дерзкие замыслы предлагали А.И. Желябов и А.В. Буцевич. Желябов первым, еще до марта 1881 г. (он был арестован 27 февраля), выступил на заседании Военно-революционного центра с планом восстания и захвата столицы: военные суда во главе с офицерами-народовольцами должны были атаковать Петербург с моря, в то время как рабочие, студенты и «прочий люд», заранее подготовленные и вооруженные, восстали бы в самом городе. По данным царского сыска, одни члены Центра сомневались в осуществлении такого плана, другие говорили о «полной возможности исполнить» его[1296]. Буцевич уже после ареста Желябова развил этот план. Весной 1882 г. только в Кронштадте он «рассчитывал на два морских экипажа (около 8 тысяч человек) и на два небольших броненосца, а также на гарнизон девяти крепостных фортов»[1297]. Вероятно, периферийные кружки Военной организации тоже рассчитывали на местные гарнизоны. По свидетельству Н.М. Рогачева, в конце 1881 г. организация решила распространить свои действия «на все части войска, расположенные в европейской России»[1298]. Располагая такими возможностями, Военно-революционный центр одобрил план Буцевича в двух вариантах. Вот как излагал их, со слов Буцевича, М.Ю. Ашенбреннер[1299].

«Предполагалось, во-первых, захватить кронштадтскую крепость с фортами и попытаться привлечь к восстанию гарнизон в несколько десятков тысяч и значительную часть броненосного флота, хотя бы не сразу, выкинуть красное знамя и атаковать Петербург; или, во-вторых, в день майского парада (на Марсовом поле. – Н.Т.) арестовать в виду всей гвардии царя, Николая Николаевича, Владимира Александровича и др. и всю царскую свиту и, если будет возможно, отвести их к двум миноносцам, которые к этому моменту подплывут поближе к Марсову полю, а затем заключить их в кронштадтских фортах; если же будет невозможно отступить с пленными под прикрытие боевых рабочих и студенческих дружин с бомбами, вследствие вмешательства гвардии, то истребить царя со свитой и погибнуть[1300]. Разумеется, таковое выступление обусловливалось разрешением и содействием Исполнительного комитета, который составил бы Временное правительство и повел бы переговоры».

Арест (4 июня 1882 г.) «главнокомандующего» Буцевича затруднил, но не остановил работу офицеров-народовольцев над его планом. Однако еще через полгода последовала грандиозная провокация С.П. Дегаева, «и в то время, когда разрабатывали детально этот план, мы все чуть не поголовно были преданы Дегаевым»[1301].

О дегаевщине речь пойдет особо, в § 5. Здесь же необходимо уточнить вывод С.С. Волка о том, что «перед Военной организацией в послемартовский период была поставлена мало реальная задача подготовки государственного переворота»[1302]. Исполнительный комитет «Народной воли» предполагал готовить и действительно готовил государственный переворот силами всей партии при совокупном взаимодействии ее специальных организаций – Военной, Рабочей и Студенческой.

Именно среди учащейся (в первую очередь студенческой) молодежи пропагандистская, агитационная и организаторская деятельность «Народной воли» приняла наибольший размах. Правда, студенческая организация не была столь конспиративно-стройной, как Рабочая и Военная, зато отличалась большей активностью. Не имела она, в отличие от Военной и Рабочей организаций, и особой программы – ее заменяли инструкции («Провинциальная деятельность учащейся молодежи», «Агентам партии при землячествах»), целенаправленные и конкретные.

Вся широко разветвленная сеть вузовских, гимназических, семинаристских кружков «Народной воли» действовала энергично. Она вносила организующее и политическое начало в стихийные волнения учащейся молодежи. Для этого использовались не только общепартийные документы, но и специально обращенные к студентам издания (гектографированные журналы «Студенчество» и «Свободное слово», газета «Борьба»), многочисленные прокламации. Одна из них, «От студентов к студентам» (январь 1880 г.) призывала не дожидаться от борцов за свободу просьб о помощи: «Каждый из нас должен сам спешить со своею посильною лептою»[1303]. Кстати, либералов-постепеновцев народовольческие прокламации шокировали своей революционностью. «Прокламации сыплются градом. И какие? – ужасался, например, проф. А.Ф. Кистяковский. – Прокламации 60-х годов в сравнении с нынешними – верх смирения и невинной риторики»[1304].

Распространяли прокламации – смело, зачастую дерзко, не боясь репрессий, – сами народовольцы и добровольные их помощники. В знаменитом длинном коридоре и в шинельной Петербургского университета, по воспоминаниям акад. С.Ф. Платонова, прокламации тайно передавались из рук в руки, а то и пачками лежали на подоконниках и продавались открыто. Их распространители попадали в руки жандармов с поличным, которое влекло за собой арест и ссылку, вплоть до Сибири. Так, у студента-москвича Н.И. Диоманди были изъяты несколько десятков, а у петербургского народовольца С.А. Иванова – больше 400 экземпляров прокламаций[1305]. Оба они пошли в Сибирь, откуда Иванов вскоре бежал, был вновь арестован и по делу «21-го» приговорен к смертной казни, замененной пожизненной каторгой.

Наряду с прокламациями распространялась среди молодежи, а главное, изучалась в кружках серьезная литература по философии, истории, социологии, экономике: публицистика Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева, Н.В. Шелгунова, монографии Н.И. Кареева и М.М. Ковалевского, «Программа работников» Ф. Лассаля и «Сущность социализма» А. Шеффле, «Капитал» и «Гражданская война во Франции» К. Маркса[1306]. Столь широкий и социально заостренный круг чтения был рассчитан на то, чтобы подготовить из молодежи не просто решительных, а сознательных, убежденных борцов за народовластие.

Ряд антиправительственных выступлений студентов, организованных народовольцами, заставил говорить о себе всю мыслящую Россию. Наибольшее впечатление произвела демонстрация против министра просвещения А.А. Сабурова на университетском акте в Петербурге 8 февраля 1881 г., в присутствии самого министра и 4 тысяч студентов, преподавателей, почетных гостей (среди которых, к примеру, были светлейший князь А.А. Ливен и знаменитейший из русских путешественников Н.М. Пржевальский)[1307]. Организовали демонстрацию члены ИК А.И. Желябов, С.Л. Перовская, В.Н. Фигнер и Н.Е. Суханов. Они подготовили две группы студентов – одну внизу, во главе с П.П. Подбельским; другую на хорах, во главе с Л.М. Коганом-Бернштейном. В составе групп различные источники называют П.Ф. Якубовича, К.Г. Неустроева, В.Г. Богораза, чернопередельца К.Я. Загорского. Среди очевидцев события были студенты С.Ф. Платонов (будущий академик), М.М. Филиппов (впоследствии известный ученый-энциклопедист), В.А. Караулов (позднее народоволец, кадет, депутат I Государственной Думы).

Едва ректор университета проф. А.Н. Бекетов закончил отчетный доклад, Коган-Бернштейн с хор произнес короткую и яркую речь, бросая в оцепеневший зал резкие фразы: «Вместе с насилием нас хотят подавить хитростью! Но мы понимаем лживую политику правительства <…> Мы не позволим издеваться над собой: лживый и подлый Сабуров найдет в рядах интеллигенции своего мстителя!»[1308]. Вслед за словами оратора в зал полетели «кипы прокламаций»[1309], которые, как фиксирует агентурное донесение, «все тотчас же были расхватаны»[1310]. По словам очевидицы, «вся зала моментально превратилась в крутящийся вихрь: крик, рев, смятенье»[1311]. «Педеля (надзиратели) кинулись на хоры, – вспоминал В.Г. Богораз, – но мы их оттеснили и сбросили с лестницы вниз»[1312]. Тем временем Подбельский, шагнув в президиум, заклеймил восседавшего там министра Сабурова пощечиной. В невероятной суматохе и Подбельский и Коган под защитой их «групп поддержки» благополучно скрылись.

Все это вызвало в разных кругах бурю откликов. «Всем было ясно, – справедливо заключает С.С. Волк, – что пощечина была нанесена не Сабурову, а всему правительству»[1313]. Царь раздраженно запрашивал «полуимператора» М.Т. Лорис-Меликова: «Был ли кто арестован? Кто и сколько?»[1314] Кончилось тем, что 270 студентов были преданы университетскому суду, который санкционировал исключение из университета четырех и арест на разные сроки еще 70-ти демонстрантов.

Что касается Подбельского и Когана-Бернштейна, то судьба связала их отныне и навсегда трагически. Оба они были арестованы в апреле 1881 г. и сосланы в Сибирь, где весной 1889 г. приняли участие в нашумевшей на весь мир Якутской трагедии, т.е. в коллективном сопротивлении политических ссыльных отряду солдат[1315]. За это Паппий Павлович Подбельский (отец первого советского наркома связи В.Н. Подбельского) был без суда расстрелян, а Лев Матвеевич Коган-Бернштейн по приговору суда повешен (тяжело раненый, он был внесен на эшафот прямо в кровати, поднят с нее и вдет в петлю, а затем кровать из-под него выдернули). Сохранилось предсмертное письмо Льва Матвеевича к жене и малолетнему сыну: «Живите друг для друга, любите друг друга, цените и утешайте друг друга!». Сын народовольца Матвей Львович Коган-Бернштейн тоже стал революционером, членом ЦК партии эсеров. Осенью 1918 г. он был расстрелян по приговору советского суда. В 1920 г. В.И. Ленин признал его расстрел «печальной ошибкой» и разрешил издать сборник материалов памяти расстрелянного (издан в 1922 г.)[1316].

Демонстрации, сходки, воззвания были делом рук студентов, уже идейно подготовленных и организованных в политизированные кружки. К участию же в этих кружках народовольцы привлекали молодежь через объединения промежуточного типа: землячества, общество «Красного Креста», «Подготовительную группу» автономных по отношению к «Народной воле» пропагандистов. Отдельные студенты привлекались со временем и к подготовке террористических предприятий. Так, в роли наблюдателей за выездами Александра II в Петербурге осенью 1880 г. были задействованы А.В. Тырков, Е.М. Сидоренко, П.Н. Тычинин, Е.Н. Оловенникова, Н.И. Рысаков.

В Москве и провинции народовольцы действовали среди молодежи так же, как и в столице, но с меньшим размахом. Впрочем, некоторые акции студентов здесь тоже обретали всероссийский резонанс. 12 марта 1881 г. многолюдная (700 участников) сходка студентов Московского университета приняла народовольческую резолюцию – венков на гроб казненного революционерами самодержца не посылать! К.П. Победоносцев доложил об этом Александру III. Тот был вне себя: «Если это действительно так, то это непростительное безобразие и оставить это дело так невозможно»[1317]. В результате, больше 300 студентов были исключены из университета (среди них оказался и будущий ученый-историк, лидер партии кадетов, министр иностранных дел П.Н. Милюков), а разгневанный царь после этого долго еще, когда бывал в Москве, даже одного вида Университета не выносил[1318].

Подобные же волнения охватили в марте 1881 г. Казанский университет – здесь студенты отказывались присягать Александру III. На общеуниверситетской сходке 2 марта студент-медик 5 курса П.И. Никольский выступил с речью о том, что «монархическое правление в России отжило свой век и в настоящее время нужно позаботиться о другом общественном строе»[1319]. Той же весной антицаристские выступления студентов по инициативе и под руководством народовольцев прошли в Киевском и Харьковском университетах, в Рижском политехническом институте (здесь, вместе с другими, был исключен из института будущий ученый-электротехник М.О. Доливо-Добровольский). В Ярославле летом 1881 г., когда приехал туда Александр III, народовольчески возбужденных студентов местного Демидовского лицея «продержали взаперти вплоть до отъезда царя»[1320].

Студенты, гимназисты, семинаристы использовались для пропаганды, агитации, организаторской работы не только в их собственной среде, но и среди крестьян, рабочих, служащих, солдат, как в центре страны, так и на окраинах. Верная своему программному курсу на мобилизацию против царизма «всех недовольных», «Народная воля» стремилась революционизировать все национальности Российской империи. Провозгласив в своей программе их равенство и право на самоопределение, она разъясняла: «Народовольство как социалистическая партия чуждо каких бы то ни было национальных пристрастий и считает своими братьями и товарищами всех угнетенных и обездоленных, без различия происхождения»[1321].

Исходя отсюда и не отвлекаясь на «препирательства с праздно болтающими педантами-автономистами»[1322], народовольцы создавали свои организации на Украине (которая была вся покрыта сетью их рабочих, военных, студенческих, гимназических, семинаристских кружков), в Белоруссии (Минск, Витебск, Могилев, Гродно, Белосток), Литве (Вильно, Ковно), Латвии (Рига, Двинск, Митава, Либава), Эстонии (Ревель, Дерпт), Молдавии (Кишинев, Аккерман), Грузии (Тифлис, Гори), Казахстане (Уральск)[1323]. Все эти организации с ведома и по указаниям Исполнительного комитета объединяли вокруг себя демократические элементы национальных меньшинств, поднимая их на борьбу против самодержавия.

При этом, естественно, «Народная воля» стремилась взаимодействовать с другими, кроме нее, революционными силами. Таковых в Российской империи до возникновения социал-демократии было две: собственно в России – общество народников «Черный передел» и в Польше – социалистическая партия «Пролетариат». С «Черным переделом» народовольцы вели долгие переговоры о союзе и возможном объединении, не удавшиеся главным образом потому, что «Народная воля» претендовала в этом союзе на гегемонию[1324]. Тем не менее, в ряде мест, включая Петербург, Москву, Киев, Харьков, Одессу, Саратов и даже эмигрантскую колонию в Женеве, народовольцы и чернопередельцы, хотя и вели идейные споры, помогали друг другу в революционных делах[1325]. Что касается «Пролетариата», то еще до его создания (1882 г.) «Народная воля» поддерживала деловые связи с его предшественницами – польскими гминами (землячествами) в Петербурге, Москве, Киеве, Вильно; с самим же «Пролетариатом» в 1882 – 1883 гг. она сотрудничала, а в начале 1884 г. заключила договор о революционном союзе, причем лидер «Пролетариата» Станислав Куницкий представлял в ИК «Народной воли» «Пролетариат», а в ЦК «Пролетариата» – «Народную волю»[1326].

Очень помогали «Народной воле» в натиске на царизм ее более обширные, чем у какой-либо другой из русских революциооных организаций XIX в., международные связи – с английскими, французскими, немецкими, итальянскими, чешскими, румынскими, болгарскими, сербскими, венгерскими, американскими и другими социалистами и демократами[1327]. «Политика партии должна стремиться к тому, чтобы обеспечить русской революции сочувствие народов», – таково было одно из программных требований «Народной воли»[1328]. Следуя ему, народовольцы держали мировую общественность в курсе своих революционных дел, при случае обращались к ней с воззваниями о поддержке («Исполнительный комитет европейскому обществу», «Французскому народу», послание Карлу Марксу), опирались на ее сочувствие и солидарность. Многое сделали в привлечении международных симпатий к «Народной воле» ее постоянные представители за границей (П.Л. Лавров, Л.Н. Гартман, Л.А. Тихомиров, М.Н. Ошанина), вся ее авторитетная революционная эмиграция, в составе которой временно перебывали Н.А. Морозов, О.С. Любатович, Г.А. Лопатин, А.А. Франжоли, Е.Ф. Завадская, А.Н. Бах, Е.Д. Сергеева, В.И. Иохельсон, Г.Ф. Чернявская.

Такова в общих чертах картина пропагандистской, агитационной и организаторской, т.е. нетеррористической деятельности «Народной воли». Даже самый краткий обзор ее показывает, сколь несостоятельны были дилетантские суждения в нашей литературе о том, что народовольцы «работой в деревне не занимались вовсе», их «деятельность в рабочей среде была весьма ограниченной», «не получила широкого развития и работа в армии», а вся (или почти вся) революционная практика «Народной воли» сводилась к террору[1329]. Тем удивительнее выглядит сегодня пассаж новейшего критика «Народной воли» с ученой степенью кандидата исторических наук: дескать, о народовольцах, кроме как о террористах, вообще «писать почти нечего», ибо, мол, они суть всего лишь «бомбисты»[1330].