10.2. «Красный» террор против «белого» террора

Итак, революционная деятельность «Народной воли» была главным образом пропагандистской, агитационной, организаторской. Характерно, что в монографии С.С. Волка – самой подробной из всех посвященных «Народной воле» – описанию этой стороны народовольческой практики отведены шесть глав (9 – 15), тогда как террору – два параграфа в 3-й главе плюс еще несколько фраз в главе 4-й. С.С. Волк при этом справедливо заметил, что число актов «красного» террора «за два-три года, предшествующих образованию „Народной воли“, не только не ниже, но даже выше, чем за три-четыре года действия народовольческого ИК»[1331]. Этот вывод подтверждается фактами. За четыре года, с 1876 по 1879, народники (землевольцы) осуществили 9 политических убийств[1332] и еще 6 покушений на 5 лиц[1333], а народовольцы за пять лет, с 1880 по 1884, – 6 политических убийств[1334] и тоже еще 6 покушений, но на 4 лица[1335]. Впрочем, С.С. Волк счел возможным все-таки заключить, вопреки данным собственной книги, что террор для «Народной воли» «стал главнейшим и всепоглощающим средством для борьбы»[1336].

Царизм намеренно выставлял террор главным из средств борьбы народовольцев для вящего обвинения их как злодеев, бомбистов, убийц. Обывательское же представление о народовольцах как террористах основывалось частично на официальной (усиленно внедрявшейся в массовое сознание) версии, а так же на распространенной тогда иллюзии, ибо террор как борьба вооруженная, как своего рода боеголовка революционного заряда «Народной воли» был на виду, заслоняя собой прочую, глубоко законспирированную деятельность партии. Что касается историков (царских, советских, посткоммунистических), повторяющих доныне тезис о «главнейшем и всепоглощающем» месте террора у «Народной воли», то они сочетают в своем отношении к народовольцам обывательское неведение и охранительное пристрастие.

Разумеется, народовольческий террор был в глазах и карателей и обывателей тем чудовищнее, что он был нацелен против царя. Всего народовольцы подготовили 8 покушений на Александра II (включая пять несостоявшихся). А ведь ранее в царя уже стреляли Д.В. Каракозов, А.И. Березовский, А.К. Соловьев. Таким образом, революционеры казнили самодержца всея Руси лишь с 11-й попытки. Но в каждой из них были задействованы буквально единицы из тысяч и тысяч народников. Так, в подготовке и осуществлении восьми народовольческих покушений на царя, вместе взятых, участвовали – кроме членов и ближайших агентов ИК, занимавшихся, как мы видели, отнюдь не только и не столько террором, – в общей сложности лишь 12 рядовых народовольцев (техников, метальщиков, наблюдателей), известных нам поименно[1337].

Здесь важно подчеркнуть, что «красный» террор народников (землевольцев и народовольцев) был исторически обусловлен, навязан им как ответ на «белый» террор царизма. А.И. Желябов со скамьи подсудимых по делу о цареубийстве 1881 г. резонно напоминал судьям: «Русские народолюбцы не всегда действовали метательными снарядами. В нашей деятельности была юность, розовая, мечтательная, и если она прошла, то не мы тому виною»[1338]. Смерч репрессий против мирных пропагандистов 1874 г. вызвал у народников стремление к отпору. «Боритесь же, если вы люди!» – этот клич с тех пор стал в народничестве всеобщим[1339]. Но после 1874 г. бороться против царизма мирными средствами было уже нельзя. Вспомним, что сказал о реакции народников на расправу с «хождением в народ» Александр Михайлов: «Когда человеку, хотящему говорить, зажимают рот, то этим самым развязывают руки». Естественно, что на многочисленных судебных процессах «Народной воли» обвиняемые вновь и вновь повторяли мысль, которую афористически сформулировал на первом из этих процессов (по делу «16-ти») член ИК С.Г. Ширяев: «Красный террор Исполнительного комитета был лишь ответом на белый террор правительства. Не будь последнего, не было бы и первого»[1340].

Сами народовольцы веско оговаривали преходящую обусловленность своего террора. ИК официально заявил протест против покушения анархиста Ш. Гито на жизнь президента США Дж. Гарфилда. «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей, – разъяснял ИК 10 (22) сентября 1881 г., – в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей»[1341]. Сознавая политическую и нравственную ущербность террора, народовольцы допускали его лишь как вынужденное крайнее средство. «Террор – ужасная вещь, – говорил С.М. Кравчинский. – Есть только одна вещь хуже террора: это – безропотно сносить насилия»[1342]. Всю ответственность за ужас террора народовольцы возлагали на царизм, который своими разнузданными преследованиями заставлял прибегать к насилию, хотя бы в целях самозащиты, даже людей, казалось бы органически неспособных по своим душевным качествам на какое-либо насилие[1343]. Замечательно сказал об этом со скамьи подсудимых перед оглашением ему смертного приговора член ИК А.А. Квятковский: «Чтобы сделаться тигром, не надо быть им по природе. Бывают такие общественные состояния, когда агнцы становятся ими»[1344]. Не зря великий гуманист В.Г. Короленко, лично знакомый с очень многими народниками, говорил летом 1881 г. пермскому губернатору В.А. Енакиеву: «Знаю, что стали террористами люди, раньше не помышлявшие о терроре, и считаю людей, гибнущих теперь на виселицах, одними из лучших русских людей. Очевидно, правительство, обратившее против себя такое отчаяние и такое самоотвержение, идет ложным и гибельным путем»[1345].

Итак, для России конца 1870-х годов «красный» террор «Народной воли» не был ни случайным, ни чужеродным явлением. Он был тогда исторически обусловлен. В том фазисе, которого достигло к 80-м годам русское освободительное движение, террор нельзя было просто отбросить, его можно было только преодолеть. Он оказывался тогда единственно возможным, еще не испытанным в масштабах всего движения способом борьбы, т.е. как бы собирательным примером таких действий, о которых хорошо сказал А.И. Герцен: «Как только человек видит возможность действовать, действие становится для него физиологической необходимостью. Оно может быть преждевременно, необдуманно, даже ложно, но не может не быть. Никакая религия, никакая общественная теория не доходит до полноты сознания прежде начала осуществления. В приложении она узнает свои односторонности, восполняет их, отрекается от них»[1346].

Враги и критики «Народной воли» много (особенно в наши дни) говорят о том, что она злодейски преследовала и умертвила царя-Освободителя[1347]. При этом замалчивается неоспоримый, кричащий факт: к концу 70-х годов царь, в свое время освободивший от крепостной неволи крестьян (хотя и ограбив их), снискал себе уже новое титло: Вешатель. Это он утопил в крови крестьянское возмущение реформой 1861 г., когда сотни крестьян были расстреляны и тысячи биты кнутами, шпицрутенами, палками (многие – насмерть), после чего выжившие разосланы на каторгу и в ссылку[1348]. С еще большей кровью Александр II подавил национально-освободительные восстания в Белоруссии, Литве, Польше 1863 – 1864 гг. (только в Польше – 25 тыс. осужденных[1349], не считая погибших в боях и расстрелянных без суда). В 1856 – 1864 гг. царь-«Освободитель» огнем и мечом загнал к себе под ярмо народы Северного Кавказа, а в 1863 – 1880 гг. – Средней Азии. Почти 20 лет гноил он за инакомыслие в тюрьме, на каторге и в якутской ссылке «российского Прометея» Н.Г. Чернышевского, а с 70-х годов, как мы видели, сотнями отправлял в ссылку и на каторгу народников за их «хождение» с пропагандистскими книжками «в народ».

Когда же некоторые из народников в ответ на «белый» террор царизма начали прибегать с 1878 г. к отдельным актам «красного» террора, Александр II повелел судить их всех по законам военного времени. Только за 1879 г. он санкционировал повешение 16-ти народников. К 1881 г. число казненных выросло до 21. Среди них И.И. Логовенко и С.Я. Виттенберг были казнены за «умысел» на цареубийство, И.И. Розовский и М.П. Лозинский – за «имение у себя» революционных прокламаций, а Д.А. Лизогуб – за то, что он по-своему распорядился собственными деньгами, отдав их в революционную казну[1350].

Характерно для Александра II, что он требовал (для вящего унижения осужденных) именно виселицы даже в тех случаях, когда военный суд приговаривал народников (В.А. Осинского, Л.К. Брандтнера, В.А. Свириденко) к расстрелу[1351]. Смертные приговоры народникам царь воспринимал с удовлетворением, а помилование – с недовольством. Стоило петербургскому военному генерал-губернатору И.В. Гурко помиловать террориста Л.Ф. Мирского (вечной каторгой вместо виселицы), как царь кольнул его презрительным отзывом: «Действовал под влиянием баб и литераторов»[1352].

Все это ИК «Народной воли» учитывал, вынося смертный приговор царю. Лев Толстой, который знал об этом меньше, чем знали народовольцы, и тот восклицал: «Как же после этого не быть 1-му марта?»[1353] Действительно, за всю историю России после Петра I до Николая II не было столь жестокого, более того, – столь кровавого самодержца, как Александр II Освободитель.

26 августа 1879 г. Исполнительный комитет «Народной воли» на специальном заседании в поселке Лесном под Петербургом вынес смертный приговор Александру II. С этого дня и началась беспримерная в истории 18-месячная охота на царя.

По ходу этой «охоты» народовольцы проявили невероятную изобретательность и энергию. Только в ноябре 1879 г. они трижды чуть не взорвали царя. Сначала ИК попытался это сделать под Одессой. Техническую сторону покушения обеспечил Н.И. Кибальчич. Осуществить взрыв должны были члены ИК супруги Михаил Фроленко и Татьяна Лебедева. Оба они устроились в качестве железнодорожного будочника и его жены возле Одессы на линии железной дороги Одесса – Москва, поскольку народовольцы выведали через посредство Н.В. Клеточникова, что царь, находившийся тогда на отдыхе в Крыму, намерен посетить Одессу и возвратиться в Петербург из Одессы через Москву поездом.

Фроленко и Лебедева повели подкоп из своей будки под рельсы с целью заложить мину и взорвать царский поезд по пути его следования из Одессы. Однако в тот момент, когда все было готово к взрыву, ИК узнал, что царь из-за дурной погоды не поедет в Одессу, а направится в Москву прямо из Крыма.

Такую возможность ИК предусмотрел. Одновременно с одесским взрывом народовольцы готовили взрыв царского поезда в другом месте, под ст. Александровск Екатеринославской губернии, на линии железной дороги Симферополь – Москва. Организатором и главным участником этого, второго по счету народовольческого покушения на Александра II был А.И. Желябов.

В Александровске Желябов поселился под видом купца Черемисова якобы для того, чтобы устроить здесь кожевенный завод. Роль супруги «купца» сыграла член ИК Анна Якимова. Помогали Желябову также двое рабочих – Иван Окладский и Яков Тихонов. Желябов купил лошадей и телегу, распустил на весь Александровск слух о том, что он вскоре займется устройством завода, а сам втихомолку устраивал подкоп и закладку мины под железнодорожное полотно на четвертой версте от станции и с постоянным риском для жизни перевозил туда на телеге динамит.

Царский поезд проходил через Александровск 18 ноября. Народовольцы узнали об этом заблаговременно – от того же Клеточникова. В момент, когда поезд подошел к месту, где была заложена мина, Желябов по сигналу Окладского («Жарь!») сомкнул провода, ведшие к заряду, но… взрыва не последовало. Оказалось, как это позднее установила следственная комиссия ИК, кто-то из железнодорожных рабочих, которые чинили здесь рельсы, нечаянно перерезал желябовский провод. Это и спасло царя[1354].

Но путь до Москвы был еще долог. А под Москвой, на третьей версте от станции, народовольцы готовили одновременно с подкопами под Одессой и Александровском третий подкоп на случай, если царь минует два предыдущих. В организации этого, третьего народовольческого покушения на Александра II участвовали члены ИК А.Д. Михайлов, Н.А. Морозов, А.И. Баранников, агент Комитета Л.Н. Гартман. Главными же исполнителями, подрывниками были С.Л. Перовская и С.Г. Ширяев, под видом супружеской четы «Сухоруковых».

Царский поезд подходил к Москве вечером 19 ноября. Первый состав, в котором обычно размещалась свита царя, народовольцы пропустили. Когда же с минированным участком поравнялся второй состав, где для большей безопасности ехал царь с чадами и домочадцами, Ширяев по сигналу Перовской замкнул цепь. Раздался взрыв. Поезд потерпел крушение. Но, как выяснилось, в Симферополь к поезду царь прибыл, когда свитский состав еще не был готов, и министр двора гр. А.В. Адлерберг, чтобы не терять времени, предложил отправить царский поезд первым по расписанию свитского, а свитский – по расписанию царского. Так и сделали, что и спасло царя[1355].

Позднее в руки властей попала телеграмма «Сухорукову» из Симферополя: «Цена пшенице – 2 руб., наша цена – 4», что означало: 2-й поезд, 4-й вагон, в котором должен был ехать царь. Ширяев и взорвал 4-й вагон 2-го поезда, но он оказался багажным с крымскими фруктами; этот вагон оторвался от других и перевернулся. «Будь это с пассажирским вагоном, – вспоминал сопровождавший тогда царя кн. Д.Д. Оболенский, – прямо-таки мармелад человеческий вышел бы». Но жертв не было: «вышел в самом деле мармелад, только яблочный, а не человеческий»[1356].

Таким образом царь опять миновал неизбежную, казалось бы, смерть и смог благополучно завершить свое многотрудное путешествие. Всю эту цепь покушений Г.В. Плеханов назвал «облавой на медведя».

ИК «Народной воли» 28 ноября обнародовал специальную прокламацию по поводу московского взрыва. В ней говорилось: «Мы уверены, что наши агенты и вся наша партия не будут обескуражены неудачей, а почерпнут из настоящего случая только новую опытность, урок осмотрительности, а вместе с тем уверенность в своих силах и в возможность успешной борьбы»[1357]. Действительно, не успели «верхи» оправиться от испуга перед событием 19 ноября, как народовольцы устроили новое, еще более дерзкое покушение на царя.

Еще до ноябрьской «облавы» к народовольцам обратился с предложением услуг по осуществлению цареубийства (указав при этом на способ его: взрыв в Зимнем дворце!) выдающийся рабочий-революционер, организатор знаменитого «Северного союза русских рабочих» Степан Николаевич Халтурин. По свидетельству Л.А. Тихомирова, он загорелся тогда idée fixe: «Александр II должен пасть от руки рабочего»[1358]. ИК принял его предложение и взял организацию покушения в свои руки. Непосредственное руководство акцией Халтурина было поручено А.А. Квятковскому. Через Квятковского Халтурин был постоянно связан с ИК.

Первоклассный столяр-полировщик, который так отшлифовывал изделия, что о них говорили: «блоха не вскочит» (поскользнется, мол), Халтурин уже работал прежде на царской яхте, получил отличные рекомендации и сумел устроиться на работу столяром в Зимний дворец. 5 сентября 1879 г. он был зачислен в штат дворцовых рабочих по подложному паспорту на имя олонецкого крестьянина Степана Николаевича (имя и отчество подлинные) Батышкова[1359] и поселен вместе с двумя другими рабочими в подвале дворца. Там он как человек в высшей степени симпатичный и, что тогда в простонародье было еще большей редкостью, чем теперь, непьющий, расположил к себе дворцового охранника, который наметил Халтурина в женихи для своей дочери (благо, Халтурин, судя по его фотографии 1879 г., был и на вид хоть куда).

Освоившись со своим положением и вычислив план дворца, Халтурин избрал объектом взрыва царскую столовую и начал осторожно, малыми дозами, проносить к себе в подвал динамит, который он получал от Квятковского. Динамит Халтурин складывал в сундучок из дерева, служивший ему подушкой.

Как лучшему дворцовому столяру Халтурину случалось работать и в царских покоях. Однажды он даже столкнулся там лицом к лицу с императором. Тот был один. Вокруг – никого. В руках у Халтурина – молоток…

Конечно же, Халтурин подумал тогда, не кончить ли всю его грандиозную акцию одним ударом молотка. При этом он мог бы еще спастись. Но, во-первых, рука его (23-летнего атлета) не поднялась на монарха, показавшегося ему очень старым и жалким, а главное, он понимал, что цареубийство только ради убийства царя (тихое, тайное) революционерам не нужно. Для них важно было казнить самодержца так, чтобы всем было ясно, чьих рук эта казнь. Тем самым они надеялись дезорганизовать правительство, взбудоражить общественное мнение, а возможно и всколыхнуть массы. Вот почему Халтурин с молотком в руке поклонился царю и пропустил его мимо себя[1360] …

24 ноября 1879 г. был арестован Квятковский. Руководство акцией Халтурина взял на себя А.И. Желябов. К началу февраля Халтурин перенес к себе в дворцовый подвал около 2,5 пудов динамита. Желябов решил, что дальше рисковать с накоплением динамита нельзя, и предложил Халтурину действовать. В первые дни февраля Халтурин встречался с Желябовым ежедневно, но всякий раз, проходя мимо, бросал на ходу: «нельзя было», «ничего не вышло». Вечером 5 февраля при встрече с Желябовым он сказал: «Готово».

Оказалось, Халтурин подготовил взрыв царской столовой к тому времени, когда вся августейшая фамилия должна была обедать со своим гостем принцем Александром Гессенским – братом императрицы Марии Александровны (жены Александра II) и отцом Алисы Гессенской, т.е. будущей российской императрицы Александры Федоровны, жены Николая II. За несколько часов до взрыва Халтурин увел своих соседей по комнате в трактир под предлогом празднования его именин, а сам вернулся во дворец, запалил шнур и ушел из дворца навсегда. Взрыв был рассчитан верно по цели и по мощности. Но царя и на этот раз спасла игра случая. Встречая принца, он опоздал к обеду. Взрыв застал его на пути в столовую. «Это произошло как раз в тот момент, когда церемониймейстер появился на пороге столовой и объявил: „Его величество!“»[1361]. «Таким образом, – констатировал ИК „Народной воли“ в прокламации от 7 февраля 1880 г., – к несчастью родины, царь уцелел»[1362].

Впрочем, спасла царя не столько его встреча с принцем, сколько оплошность террориста. Халтурин не предусмотрел, что между подвальным этажом и столовой была антресольная камера, где находились солдаты царского караула. Они и стали жертвами взрыва (по официальным данным, – 11 убитых и 56 раненых[1363]). Что касается семьи и свиты царя, то они отделались шоком, хотя и столовая пострадала от взрыва: по свидетельству очевидца, военного министра Д.А. Милютина, в столовой поднялся пол, треснула стена, были разбиты все окна и перебита посуда на обеденном столе; даже в соседних залах и коридорах дворца погасло газовое освещение, дворец погрузился во тьму[1364].

Напомню здесь, что до возникновения «Народной воли» все террористические акты народников обходились без посторонних невинных жертв. И народовольцы следовали этому правилу: именно так они казнили В.С. Стрельникова, Г.П. Судейкина, А.Я. Жаркова, С.И. Прейма, Ф.П. Шкрябу. Народоволец Н.А. Желваков даже осведомился у самого Стрельникова, точно ли он генерал Стрельников, прежде чем застрелить его. Словом, все народовольческие и вообще народнические теракты, кроме покушений на царя, обошлись без лишних жертв. Казнить царя таким же образом было почти невозможно, ибо царь появлялся на людях только с охраной и свитой. Поэтому народовольцы могли лишь свести число жертв цареубийства к минимуму.

Они и старались это делать: тщательно планировали каждое покушение, выбирали для нападений на царя самые малолюдные места – Малую Садовую улицу, Каменный мост, Екатерининский канал в Петербурге[1365]. Чреватый наибольшими жертвами план взрыва в Зимнем дворце все же исходил не из самой «Народной воли», а был предложен ей со стороны. Но, конечно же, «облава» на царский поезд в ноябре 1879 г. тоже сулила лишние жертвы. Все это нравственно роняет народовольцев в наших глазах. К чести ИК, он публично выразил сожаление по поводу жертв взрыва в Зимнем 5 февраля 1880 г. «С глубоким прискорбием смотрим мы на погибель несчастных солдат царского караула, этих подневольных хранителей венчанного злодея, – гласит прокламация ИК от 7 февраля. – Но пока армия будет оплотом царского произвола, пока она не поймет, что в интересах родины ее священный долг стать за народ против царя[1366], такие трагические столкновения неизбежны. Еще раз напоминаем всей России, что мы начали вооруженную борьбу, будучи вынуждены к этому самим правительством, его тираническим и насильственным подавлением всякой деятельности, направленной к народному благу»[1367].

Взрыв в Зимнем дворце произвел на власть, общество и народ потрясающее впечатление. Каждый россиянин мог понять, что цареубийство не удалось лишь по счастливой случайности, «а если бы удалось, то жертвой его стал бы не только император Александр, но и вся царская фамилия, и получилось бы, что уничтожены были бы вместе с императором и все законные наследники государя, и таким образом, в сущности говоря, по произволу кучки людей мог бы возникнуть вопрос, совершенно неожиданно для всей страны, или об избрании новой династии или, как мечтали революционеры, о полной перемене формы правления»[1368].

Правительство, двор, царская семья после взрыва в Зимнем потеряли ощущение безопасности. «Каждый истопник, входящий к нам, чтобы вычистить камин, – вспоминал племянник царя вел. кн. Александр Михайлович, – казался нам носителем адской машины»[1369]. «Верхи» с тревогой ждали новых, еще более жутких покушений. «Город полон слухов, – сообщал из Петербурга корреспондент лондонской газеты „Таймс“ в номере от 25 февраля 1880 г., – и если бы я захотел вам их пересказывать, мне не хватило бы всех ваших столбцов, и слава фантастических арабских сказок померкла бы перед ними». Так, в гостиных столицы получил хождение устрашающий акростих по первым буквам имен царских сыновей в строгом порядке от старшего к младшему (Николай, Александр, Владимир, Алексей, Сергей): сверху вниз – на вас, снизу вверх – саван[1370].

Впечатление от акций «красного» террора «Народной воли» было тем сильнее, что ИК сопровождал их разъяснениями, полными уверенности в конечном успехе. Показателен новогодний спич Александру II в передовой статье № 3 газеты «Народная воля» от 1 января 1880 г.: «Смерть Александра II – дело решенное, и вопрос тут может быть только во времени, в способах, вообще в подробностях».

Все это радикализировало оппозиционные настроения в различных слоях россиян. «Чем больше были инертность и забитость общества, – вспоминала Вера Фигнер, – тем изумительнее казались ему энергия, изобретательность и решительность революционеров <…> Вокруг нас росла слава [Исполнительного] комитета, эффект его действий ослеплял всех и кружил головы молодежи. Общий говор был, что теперь для Комитета нет ничего невозможного»[1371]. Молодежь была буквально наэлектризована слухами о деяниях «неуловимого и всемогущего» Комитета, как настоящих, так и мнимых: «с восторгом передавали друг другу, например, что литература „Народной воли“ массами развозится повсеместно царскими поездами, что под крылом митрополита в Александро-Невской лавре сохраняются наиболее важные документы Исполнительного комитета, что все тайны охранной полиции всегда известны партии и т.д.»[1372].

Восхищались отвагой народовольцев и демократические круги Запада. Карл Маркс в беседе с членом ИК «Народной воли» Н.А. Морозовым в феврале 1880 г. заявил, что борьба народовольцев против самодержавия представляется ему и всем европейцам «чем-то совершенно сказочным, возможным только в фантастических романах»[1373]. Венгерская оппозиционная газета «Будапешт» 20 февраля 1880 г. фигурально констатировала, что центр мирового революционного движения переместился из Западной Европы в Россию: «Не было здания, упоминаемого чаще, чем Тауэр в XVII в., Бастилия в XVIII в. и Зимний дворец в наши дни». «Остановить на себе зрачок мира – разве не значит уже победить?» – писал народовольцам из-за границы после 5 февраля 1880 г. их идейный недруг Г.В. Плеханов[1374].

Однако самим народовольцам их «красный» террор стоил многих жертв, восполнять которые становилось все труднее. Правда, в 1880 г. ИК подготовил еще два покушения на царя, но ни одно из них не осуществилось. В апреле – мае С.Л. Перовская и Н.А. Саблин с помощью В.Н. Фигнер, Г.П. Исаева, А.В. Якимовой, Льва Златопольского и рабочего В.А. Меркулова занялись устройством минной галереи под Большую Итальянскую улицу в Одессе, куда ожидался приезд Александра II. Здесь народовольцам не хватило времени: царь приехал раньше, чем они закончили галерею. В июле – августе А.И. Желябов, А.Д. Михайлов, А.И. Баранников и двое рабочих (тот же Меркулов и М.В. Тетерка) сумели заложить динамитную подушку под Каменный мост через Екатерининский канал в Петербурге к тому времени, когда царь должен был проследовать по мосту из Зимнего дворца на Царскосельский железнодорожный вокзал. На этот раз царя спасла оплошность подрывника Макара Тетерки: он опоздал, и царь успел миновать подготовленное место взрыва…

Между тем, все звенья карательной системы царизма по всей стране были мобилизованы на борьбу с «Народной волей». Аресты вырывали из ее рядов одного бойца за другим, включая членов и агентов ИК. Первым из них – 28 октября 1879 г. – был арестован Аарон Зунделевич, которого землевольцы и народовольцы не в шутку считали своим «министром иностранных дел». Спустя месяц в жандармскую западню попал Александр Квятковский – организатор взрыва в Зимнем дворце. При обыске у него нашли листок с наброском какого-то плана, одно место в котором было помечено крестом. После того как в Зимнем произошел взрыв, выяснилось, что на листке был набросан план Зимнего, а крест обозначал место взрыва. Эта улика погубила Квятковского. Наконец, 3 декабря 1879 г. был арестован еще один член ИК Степан Ширяев. В те же декабрьские дни эмигрировал агент ИК Лев Гартман.

Новый 1880 год сразу же принес новые потери. В ночь на 18 января была разгромлена типография «Народной воли» в Петербурге, причем жандармы арестовали членов ИК Николая Буха и Софью Иванову, а 24 августа после вооруженного сопротивления был схвачен на одной из петербургских улиц агент ИК, «истребитель шпионов» Андрей Пресняков.

На смену погибшим бойцам ИК выдвигал новых, а это влекло за собой (в Петербурге, по крайней мере) ослабление пропагандистской, агитационной и организаторской работы. Террор отвлекал от нее и поглощал лучшие силы партии. «Мы проживаем капитал», – с тревогой говорил Желябов[1375]. В середине 1880 г. решено было приостановить «красный» террор, но к концу того же года усилившиеся репрессии и казни заставили ИК форсировать подготовку цареубийства.

С 25 по 30 октября в Петербургском военно-окружном суде проходил первый из судебных процессов по делу партии «Народная воля» – т.н. «процесс 16-ти». Центральными фигурами процесса были члены ИК Квятковский и Ширяев. Оба они выступили со скамьи подсудимых с яркими революционными речами. Ширяев, в частности, заявил: «Я не касался и не буду касаться вопроса о своей виновности, потому что у нас с вами нет общего мерила для решения этого вопроса. Вы стоите на точке зрения существующих законов, мы – на точке зрения исторической необходимости <…> Как член партии я действовал в ее интересах и лишь от нее, да от суда потомства жду себе оправдания. В лице многих своих членов наша партия сумела доказать свою преданность идее, решимость и готовность принимать на себя ответственность за все свои поступки. Я надеюсь доказать это еще раз своею смертью»[1376]. Квятковский перед смертным приговором написал матери: «Даже самую смерть я приму спокойно (не потому, что жизнь мне надоела, нет, жить еще хочется, даже ах, как хочется!) – в том меня поддерживает сознание, что я действовал честно, по своим убеждениям»[1377].

Суд вынес обвиняемым суровый приговор: Квятковскому, Ширяеву и Преснякову – смертная казнь, Зунделевичу и Тихонову – вечная, а Ивановой и Буху – срочная каторга. Ширяеву казнь была заменена пожизненным заточением в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, где он уже через 10 месяцев был умерщвлен. Квятковский и Пресняков 4 ноября 1880 г. героически приняли смерть на виселице.

5 ноября ИК выступил с прокламацией по поводу казни Квятковского и Преснякова, в которой объявил, что «судный час недалеко!»[1378]. Члены ИК решили во что бы то ни стало исполнить смертный приговор Александру II. «Теперь мы с ним покончим!» – сказал в те дни Александр Михайлов[1379].

Новый план цареубийства был трехвариантным. Во-первых, на углу Невского проспекта и Малой Садовой улицы в Петербурге была снята лавка, где устроились под видом супругов – торговцев сыром члены ИК Юрий Богданович и Анна Якимова. Отсюда народовольцы вели подкоп под Малую Садовую, по которой царь нередко (практически каждое воскресенье) проезжал из Зимнего дворца в Михайловский манеж и обратно. В подкоп предполагалось заложить мину. Мнимые сыроторговцы вызвали подозрение у полиции, и генерал К.И. Мравинский с помощниками проверил «лавку», но не обнаружил в ней следов подкопа. Впоследствии, уже после цареубийства, генерал за такой недосмотр был предан суду и сослан на Север[1380].

Одновременно с подкопом в динамитной мастерской народовольцы под руководством Н.И. Кибальчича изготовляли по последнему слову техники метательные бомбы. Четверо метальщиков должны были замкнуть Малую Садовую улицу (по двое с разных концов) и в случае, если бы не сработала мина, взорвать царя бомбами.

Наконец, если бы и бомбы не достигли цели, Желябов вызвался сам (разумеется, жертвуя собой) напасть на царя с кинжалом…

В конце 1880 – начале 1881 г. ИК сосредоточил внимание на подготовке цареубийства, отложив ряд прочих дел. Желябов даже сказал в те дни: «Мы затерроризировались»[1381]. Среди отложенных дел была и попытка освобождения из Петропавловской крепости С.Г. Нечаева. Этот скандально знаменитый узник сумел распропагандировать крепостную стражу и готов был бежать с ее помощью и при содействии «Народной воли». ИК обсудил такую возможность и решил не заниматься ею до цареубийства[1382]. Ссылаясь на этот факт, некоторые историки и публицисты усматривают в «Народной воле» некий поворот к нечаевщине. С.Г. Пушкарев выразился даже так, что «Народная воля» «посвятила свои силы» освобождению Нечаева[1383]. В действительности дальше разового обсуждения дело не пошло. Главное же, сам этот факт значил не более, чем готовность ряда членов ИК задействовать в интересах партии личность Нечаева, чуждого «Народной воле» идейно и нравственно, но полезного по своим деловым качествам, вроде Ф.Н. Юрковского (по кличке «Сашка-инженер»), о котором Вера Фигнер говорила: «Быть может, одного Сашку-инженера в партии иметь должно, двух можно, но терпеть трех невозможно»[1384].

Тем временем, именно с конца 1880 г., на «Народную волю» обрушился шквал полицейских репрессий. Рабочий Иван Окладский – участник покушения на Александра II под Александровском, который лично знал многих членов и агентов ИК, – был приговорен по делу «16-ти» за борьбу против царизма к смертной казни, но купил себе жизнь ценою предательства. Завербованный в секретную агентуру Департамента полиции, он начал выдавать бывших своих товарищей. Как агент-провокатор Окладский прослужил до Февральской революции 1917 г., т.е. почти 37 лет (всероссийский рекорд продолжительности шпионского стажа!), затем скрылся и лишь в 1924 г. был разоблачен, судим теперь уже советским судом и вновь приговорен к смертной казни – на этот раз как царский прислужник[1385]. Предательство Окладского позволило карателям напасть на след ИК и нанести ему тягчайшие потери.

28 ноября 1880 г. был арестован неоценимый страж безопасности «Народной воли» Александр Михайлов, когда он, вопреки собственным правилам конспирации, пришел в фотоателье на Невском проспекте взять заказанные там снимки казненных товарищей – Квятковского и Преснякова. Когда личность Михайлова, давно разыскиваемого по всей империи, была установлена, жандарм уязвил его: «Видно, на всякого мудреца довольно простоты!»[1386].

Рана, нанесенная Исполнительному комитету арестом Михайлова, еще кровоточила, когда на Комитет обрушились новые удары. 25 января 1881 г. по указанию Окладского жандармам удалось схватить Александра Баранникова, который, кстати, был соседом по квартире Ф.М. Достоевского и арест которого, как предполагают авторитетные исследователи (В.Б. Шкловский, И.Л. Волгин), стал причиной болезненного припадка и скорой (через два дня) смерти писателя[1387]. На следующий день с помощью Окладского в квартире Баранникова был арестован Николай Колодкевич, а 28 января в квартире Колодкевича – Николай Клеточников и в тот же день – Николай Морозов. Колодкевич, Баранников и Морозов принадлежали к числу наиболее влиятельных членов ИК, а что касается Клеточникова, то он был уникальным стражем безопасности «Народной воли» извне, как Михайлов оберегал ее внутри.

Но самый тяжелый удар был нанесен Исполнительному комитету 27 февраля 1881 г. и опять-таки по «наводке» Окладского. В тот день в квартире члена ИК М.Н. Тригони (дом № 66 по Невскому проспекту возле Аничкова моста, сохранившийся поныне) вместе с хозяином был арестован навестивший его Андрей Желябов – вождь «Народной воли» и главный организатор подготовлявшегося цареубийства. Арест Желябова очень обрадовал и успокоил правящие «верхи». Царь 28 февраля записал в своей памятной книжке: «3 важ[ных] ареста, в том числе Желябов», и еще 1 марта делился с окружающими этой радостью[1388]. Бывший у него с докладом Н.К. Гирс (управляющий министерством иностранных дел) засвидетельствовал, что 28 февраля Александр II «был особенно весел и доволен, предполагая, что с арестом Желябова открыта нигилистическая гидра»[1389].

ИК, напротив, пережил в те дни сильнейшее потрясение. Но ничто уже не могло помешать ему привести смертный приговор Александру II в исполнение.