4.3. Большое общество пропаганды (т.н. «чайковцы»)

Возникновение этой организации[512] имеет долгую и сложную историю. Еще весной 1869 г. в Петербурге возник студенческий кружок самообразования во главе с М.А. Натансоном – тогда студентом Медико-хирургической академии. Этот кружок стал первым, но не единственным ядром центральной (петербургской) группы общества «чайковцев». Второе ядро группы представлял собой женский кружок (преимущественно из курсисток), в котором главную роль играла С.Л. Перовская. Он возник осенью 1869 г., а к весне 1871 г. объединился с кружком Натансона. Участники объединенного кружка вместе провели лето 1871 г. в Кушелевке под Петербургом (Кушелевский кружок), и здесь к осени 1871 г. после размежевания между умеренными и радикалами определился устойчиво-радикальный состав из 19 человек. Это и была центральная группа будущего общества в ее первоначальном виде. Той же осенью она стала именоваться «среди публики, с которой велись деловые сношения»[513], «кружком чайковцев».

Дело в том, что один из участников кружка Натансона Николай Васильевич Чайковский (впоследствии эсер, член ЦК партии трудовиков, член «Верховного управления» 1918 г. в Архангельске, белоэмигрант) и у натансоновцев, и у кушелевцев, и у «чайковцев» ведал их, преимущественно «книжными» связями с посторонней «публикой». Она и нарекла условно людей, которых он представлял, «чайковцами»[514]. Сами «чайковцы» не придали этому большого значения, а их современники и последующие историки, хотя и оговаривали случайность и научную неправомерность термина «чайковцы»[515], продолжали называть их организацию (некоторые делают это доныне[516]) по традиции «кружком чайковцев» – даже без кавычек.

Итак, петербургская группа т.н. «чайковцев» сложилась летом 1871 г. Затем, вплоть до осени 1874 г., она пополнялась. За все время группа насчитывала 36 членов и 17 ближайших сотрудников. Отличал ее прежде всего блестящий состав. Здесь начали революционный путь люди, в дальнейшем завоевавшие мировую славу. Это и князь Петр Алексеевич Кропоткин – бывший камер-паж царя, крупнейший среди «чайковцев» мыслитель, литератор и трибун, уже в то время известный ученый-географ, а впоследствии всемирно знаменитый философ, социолог, историк, идейный вождь анархизма; это и мещанин, недоучившийся студент Марк Андреевич Натансон – прирожденный организатор, яркий, волевой, настойчивый и властный[517], основатель трех революционно-народнических организаций (Большого общества пропаганды[518], общества «Земля и воля», партии «Народного права»), позднее член ЦК эсеров и лидер партии «левых эсеров»; это и дочь петербургского губернатора Софья Львовна Перовская.

Юная (в 1871 г. ей исполнилось лишь 18 лет) Перовская играла в обществе «чайковцев», как и позднее у землевольцев и народовольцев, особую роль высшего морального авторитета, «нравственного диктатора»[519]. Умная и энергичная, веселая и отзывчивая, заботливая и строгая, редкостно обаятельная, ни в чем не уступавшая самым женственным из женщин и самым мужественным из мужчин, она была среди «чайковцев» «общей любимицей»[520].

Другим «общим любимцем» «чайковцев» был Сергей Михайлович Кравчинский, в котором пленяли окружающих «честный, открытый характер, юношеская энергия, здравый смысл, выдающийся ум и простота, верность, смелость и стойкость»[521]. Уже тогда проявил он себя как замечательный литератор, а позднее стал (под псевдонимом Степняк) всемирно известным писателем[522]. Отменные дарования и трудолюбие сочетались у него с цветущим здоровьем, необыкновенной физической силой. Для всех, кто знал Кравчинского, его безвременная трагическая гибель (в возрасте 44 лет он случайно попал под поезд) оказалась чудовищной неожиданностью.

Международную известность как революционеры и ученые заслужили в дальнейшем также Дмитрий Александрович Клеменц – один из лидеров общества «Земля и воля», эрудит, острослов и полиглот (владел почти всеми европейскими языками), географ, этнограф, археолог, геолог, и Леонид Александрович Шишко – эсер, публицист, переводчик, историк. Из тех же людей, жизнь и деятельность которых целиком связана с «чайковцами», самым выдающимся был Михаил Васильевич Купреянов – по мнению «чайковцев», «гениальный юноша»[523]. Его отличали умственная мощь, нравственная чистота, изобретательность, деловая энергия, невероятный дар физиономиста. Ранняя смерть на пятом году заточения в Петропавловской крепости, куда он был водворен 20 лет отроду и откуда уже не вышел, помешала ему встать в один ряд с крупнейшими революционерами своего века.

Все перечисленные были членами петербургской группы «чайковцев». В числе же ее сотрудников (т.е. фактически кандидатов в члены) выделялись три будущих народовольца Ю.Н. Богданович, М.Ф. Грачевский, А.И. Зунделевич (о них речь – впереди) и энтузиаст «хождения в народ», работавший для удобства пропаганды кочегаром, пильщиком, грузчиком, бурлаком на Волге, человек редкой душевной красоты и физической силы Дмитрий Михайлович Рогачев, загубленный на Нерчинской каторге в том же 1884 г., когда в Одессе был казнен его брат, народоволец Н.М. Рогачев.

Не удивительно, что таких людей все, кому довелось встречаться с ними, характеризовали как средоточие «самого талантливого, честного и умного», что только было в передовой молодежи 70-х годов, ее «авангард» и «цвет»[524]. П.А. Кропоткин на склоне своей долгой жизни вспоминал о них: «Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей <…> До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью»[525]. Выдающийся состав «чайковцев» в значительной степени обеспечил жизненность оригинальной и не вполне практичной, единственной в своем роде организационной структуры их общества.

С одной стороны, петербургская группа «чайковцев» (о ней пока речь) страдала всеми слабостями организационного анархизма, свойственного кружковщине начала 70-х годов. В ней не было ни устава, ни каких-либо статутов, соблюдалась «индивидуальная самостоятельность» каждого из участников группы. Во избежание какого бы то ни было «генеральства» «чайковцы» упразднили даже председательство на своих собраниях. Среди них не было, по наблюдению очевидца, «ни главнейших, ни последних, ни бóльших, ни меньших, ни активных, ни пассивных; следовательно, – ни головы, ни хвоста», а все были «равнозначащи»[526].

С другой стороны, в отличие от всех остальных кружков, у «чайковцев» организационный анархизм обрел специфический, полезный для революционного подполья, оттенок. Дело в том, что их выдающиеся деловые и чисто человеческие качества плодотворно сочетались с исключительной личной близостью между ними. Сами «чайковцы» свидетельствовали, что в их петербургской группе «все были братья», «все знали друг друга, как члены одной и той же семьи, если не больше»[527]. Показательно для их личной близости, что за четыре года существования группы в ней сложились 7 супружеских пар (почти столько же супругов было в провинциальных группах общества).

Кстати, именно у «чайковцев» впервые широко и активно проявили себя как участницы освободительного движения женщины. Только в петербургской группе, кроме Перовской, участвовали еще 12 молодых женщин, из которых, по убеждению П.А. Кропоткина, «ни одна не отступила бы перед смертью на эшафоте», как не отступила Перовская[528]. Всего же, включая провинциальные группы, среди выявленных 103-х «чайковцев» было, напомню, 24 женщины.

Идейное родство, высокая нравственность и личная близость «чайковцев» обеспечивали столь доверительные отношения между ними, что каждый из них не только не злоупотреблял предоставленной ему «индивидуальной самостоятельностью», но, напротив, всякий раз, когда этого требовали интересы организации, добровольно брался за самое трудное и ответственное дело. В случае разногласий по любому вопросу незыблемым, хотя и не писаным, законом для «чайковцев» было мнение большинства.

Прием в организацию новых членов был необычайно строгим: кандидаты тщательно отбирались и предварительно изучались, причем оценивались не только их умственные и деловые качества, но и чуть ли не в первую очередь нравственный облик. Выдвинутая кандидатура обсуждалась на общем собрании группы со всей откровенностью и утверждалась лишь при единогласном ее одобрении. Стоило, например, Купреянову указать при обсуждении кандидатуры А.В. Низовкина на болезненное самолюбие кандидата, несовместимое с требованиями «чайковцев», и тот не был принят[529].

С другой стороны, если обнаруживалось, что кто-то из членов организации ведет себя в деловом или нравственном отношении предосудительно, «чайковцы» порывали с ним. Примерно в начале 1872 г. был исключен из петербургской группы Ф.Н. Лермонтов, который грешил самомнением, рисовался и явно «хотел играть первую роль»[530]. Весной 1873 г. та же участь постигла лидера московской группы «чайковцев» С.Л. Клячко[531] и руководителя их заграничной типографии В.М. Александрова. Клячко был исключен за чрезмерный интерес к женскому полу (это его прегрешение осуждалось как «непроизводительная растрата революционных сил»), Александров же – за конкретную нравственно-финансовую аферу: он заставил наборщицу своей типографии Е.И. Гребницкую (родную сестру Д.И. Писарева) продаться какому-то богачу и передать вырученные таким образом деньги на типографские нужды[532].

Итак, выдающийся состав петербургской группы «чайковцев» и сложившиеся в ней особо доверительные взаимоотношения сделали возможным наличие в группе, несмотря на ее полуанархистский демократизм, твердой дисциплины. Все это позволило ей в течение четырех лет успешно вести многообразную революционную деятельность под недреманным оком III отделения.

На тех же организационных основах (правда, менее ярко выраженных) строились и периферийные группы «чайковцев»: в Москве, Киеве, Одессе, Херсоне. Самой организованной и активной из них была одесская группа, объединившаяся летом 1873 г. с херсонской группой. Здесь в числе 16 членов выделялись 25-летний «ветеран» народничества Феликс Вадимович Волховский, уже переживший 4 ареста и 3 года тюрьмы, и его юные соратники: будущий вождь «Народной воли» Андрей Иванович Желябов, еще два будущих народовольца (ранее – члены херсонской группы «чайковцев») Андрей Афанасьевич Франжоли и Мартин-Вильгельм Ланганс, а также Анна Моисеевна Макаревич (урожденная Розенштейн, по второму мужу – Коста, по третьему – Турати, революционный псевдоним – Кулишова), впоследствии видная деятельница международного рабочего движения, возглавлявшая вместе с мужем Филиппо Турати Итальянскую социалистическую партию[533].

Киевская группа «чайковцев» насчитывала 12 – 14 человек. Среди них наиболее авторитетны были Павел Борисович Аксельрод (позднее выдающийся деятель «Земли и воли», «Черного передела», группы «Освобождение труда» и РСДРП), еще один известный землеволец, чернопеределец, народоволец Яков Васильевич Стефанович и один из лидеров «Народной воли», ее «орлов и героев»[534] Николай Николаевич Колодкевич.

Самой многочисленной из периферийных групп «чайковцев» была московская группа (22 – 23 человека), которая, однако, уступала одесской в организованности и активности. Среди москвичей тоже выделялись будущие «орлы и герои» «Народной воли» – Николай Александрович Морозов, Лев Александрович Тихомиров, Михаил Федорович Фроленко.

Все группы «чайковцев», включая петербургскую, были равноправны и подотчетны друг другу[535]. Прием в ту или иную группу новых членов был делом всего общества и оформлялся лишь с согласия всех групп. Организационное единство пяти групп закреплялось общностью их кассы, в которой к лету 1874 г. числилось, если верить Н.А. Морозову, до 500 тыс. рублей[536] (главным образом из взносов целого ряда очень состоятельных «чайковцев»).

Структура общества не ограничивалась совокупностью пяти групп. В разных концах Европейской России (Орел, Казань, Тула, Вятка, Самара, Саратов, Ростов, Пермь, Харьков, Минск, Вильно и др.) «чайковцы» имели своих агентов. Иные из них считались членами общества. Так, в Орле членом-агентом общества был Александр Капитонович Маликов – незадачливый «апостол» религии «богочеловечества», а в Харькове – Дмитрий Андреевич Лизогуб, земельный магнат, один из самобытнейших героев народничества, речь о котором еще впереди.

Все члены, сотрудники и агенты общества содействовали возникновению множества нелегальных кружков, а нередко и создавали их. Так было, например, с кружками воспитанников Морского училища[537] и студентов-сибиряков[538] в Петербурге, Н.К. Буха в Самаре[539], Г.Г. Божко-Божинского в Чернигове[540] и др. К началу 1874 г., по авторитетному свидетельству Кропоткина, который ведал тогда связями «чайковцев», они успели создать «сеть кружков и колоний в 40 губерниях» и поддерживали с ней «правильную переписку»[541].

Итак, организация т.н. «чайковцев» представляла собой отнюдь не кружок, а широко разветвленное общество – федеративное объединение ряда кружков. Называть это общество уместнее всего так, как называл его в воспоминаниях один из выдающихся членов общества Н.А. Морозов (собиравшийся писать историю «чайковцев»), т.е. Большим обществом пропаганды[542]. Такое название соответствует характеру деятельности «чайковцев», которая на всех этапах развития общества сводилась главным образом к пропаганде. К тому же оно менее условно, чем всякое другое, ибо пущено в обиход из первых рук – не исследователем, а участником организации, к которой оно относится. С 1963 г. название «Большое общество пропаганды» живет в десятках изданий, включая труды авторитетнейших специалистов[543]. Даже за границей отмечают его как «привившееся» в нашей литературе[544].

Идеология Большого общества пропаганды целиком вмещалась в доктрину народничества 70-х годов, поскольку была ориентирована на крестьянскую социалистическую революцию. Однако тактически «чайковцы» заняли оригинальную позицию. В отличие от авантюрной установки Бакунина, они планировали не скоропалительный бунт, а методически подготовленное народное восстание, не предаваясь иллюзиям о близкой революции: «мы убеждены даже, – гласила их программа, – что для осуществления равенства, какое мы себе рисуем, потребуется еще много лет, много частных, может быть даже общих взрывов»[545].

С другой стороны, в отличие от Лаврова с его ставкой на подготовку подготовителей революции, «чайковцы» ставили в порядок дня наряду с пропагандой и агитацией мобилизацию и организацию «народных сил». Их программа предписывала готовить «из лучших людей этой (рабоче-крестьянской. – Н.Т.) среды преданных делу народных агитаторов» и «сплачивать [их] <…> в одну общую организацию»[546].

Таким образом, по принципиальным вопросам тактики (в чем, собственно, и заключалось различие между лавризмом и бакунизмом) «чайковцы» разошлись как с Бакуниным, так и с Лавровым, не говоря уже о Ткачеве, заняв позицию, более реалистическую, свободную от крайностей лавризма и бакунизма. Здесь важно подчеркнуть, что они занялись выработкой проекта своей программы (поручив составить проект Кропоткину) осенью 1873 г., явно в противовес только что появившимся тогда программным документам Бакунина и Лаврова.

Учитывая, что, во-первых, Большое общество пропаганды объединяло лучшие, наиболее зрелые силы народнического движения первой половины 70-х годов, его «авангард» и «цвет», и во-вторых, позицию Общества разделяли тогда многие другие кружки (часть которых сами «чайковцы» создавали), Р.В. Филиппов и выдвинул версию, согласно которой главным тактическим направлением в народничестве того времени надо считать не бакунистское и не лавристское, а т.н. «революционно-пропагандистское», воплощенное в программе Большого общества[547]. Эта версия не встретила у специалистов должной поддержки, но имеет право на существование.

Практическая деятельность Большого общества пропаганды прошла три этапа: «книжное дело», «рабочее дело», «хождение в народ». «Книжное дело» было главным в практике Общества 1871 – 1872 гг. Цель его заключалась в том, чтобы подготовить кадры будущих пропагандистов и организаторов «народных сил», а средством достижения цели было избрано распространение среди интеллигенции (учащейся молодежи, в первую очередь) демократической и социалистической литературы, как легальной, так и запрещенной. При этом «чайковцы» даже наладили своими силами издание такой литературы, иногда – в собственных переводах: кроме «Гражданской войны во Франции» Маркса, перевели «Историю Февральской революции 1848 г.» Л. Блана и еще более «крамольную» «Историю революции 18 марта» (т.е. Парижской Коммуны 1871 г.) П. Ланжоле и П. Корье, издав их большими по тому времени тиражами – Блана в 3500, а Ланжоле и Корье в 2500 экземпляров[548]. Власти запрещали и уничтожали тиражи этих и некоторых других книг (например «Азбуки социальных наук» В.В. Берви-Флеровского[549]), но не могли пресечь «книжное дело» «чайковцев». Часть даже запрещенных тиражей «чайковцы» успевали спасти и распространить, а главное, они распространяли литературу, легально изданную в России или тайно доставленную из-за границы: сочинения А.Н. Радищева, А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, Д.И. Писарева, П.Л. Лаврова, а также Ф. Минье, Д. Мотли, А. Карреля, Ф. Лассаля, П. Прудона, «Капитал» К. Маркса, уставы I Интернационала и его Русской секции. Используя свои провинциальные связи, «чайковцы» придали «книжному делу» всероссийский размах, распространяя столько книг, что им «позавидовала бы любая издательская фирма»[550] (на несколько десятков тысяч рублей в год[551]).

Столь широкий и, казалось бы, непоследовательный (наряду с Марксом – Прудон!) выбор литературы говорит о том, что «чайковцы» стремились приобщить радикальную молодежь к многообразию демократических идей и, кстати, объединить ее совместным участием в «книжном деле». Так посредством «книжного дела» Большое общество пропаганды вооружало идейно и сближало организационно, фактически во всероссийском масштабе, революционные кружки первой половины 70-х годов, став, по выражению А.Д. Михайлова, «руководителем и направителем пропагандистского движения» в России вплоть до возникновения «Земли и воли»[552].

С начала 1873 г., не оставляя «книжного дела», Общество сосредоточило основные усилия на «рабочем деле», т.е. на пропаганде среди фабрично-заводских рабочих. Два обстоятельства побудили «чайковцев» заняться «рабочим делом» как главным. Во-первых, они накануне «хождения в народ» старались не допустить затягивания подготовительной работы, помня о печальной судьбе революционных организаций прошлого (петрашевцев, ишутинцев, нечаевцев), которые гибли, как правило, еще в подготовительный период, не успев приступить к главной, непосредственной работе «в народе». Во-вторых, «чайковцы» обратили внимание на небывалый ранее подъем рабочего движения. Такие стачки, как на Невской бумагопрядильне в Петербурге весной 1870 г. и на Кренгольмской мануфактуре в Нарве летом 1872 г. показали, что рабочие всерьез поднимаются на борьбу и могут быть восприимчивы к революционным идеям.

Подход «чайковцев» к рабочему классу (тогда в России только еще формировавшемуся) был типично народническим: рабочие рассматривались лишь как вспомогательная сила грядущей крестьянской революции, ее второй эшелон. Пока их можно было использовать в качестве посредников между интеллигенцией и крестьянством. С таким расчетом «чайковцы» повели пропаганду среди рабочих и в Петербурге, и в Москве, и в других городах. Следуя своей программе, которая содержала особый раздел по «рабочему вопросу»[553], они заводили связи с рабочими, выбирая более «смышленых», учили их грамоте, а затем и политике: читали и разъясняли литературу (от народных брошюр, вроде «Стеньки Разина», до «Капитала» Маркса и документов I Интернационала), вели беседы, возбуждали дискуссии, помогали готовить стачки. При этом «чайковцы», по данным царского сыска, внушали рабочим идею революционной солидарности, подчеркивая, что «когда один человек встает, то всегда погибает, а ежели бы встали все, то с ними бы ничто не поделали»[554].

В рабочих кружках Большого общества пропаганды начали революционный путь многие вожаки российского пролетариата, тогда еще юные, неопытные, малограмотные. Так, из рабочих-учеников Софьи Перовской быстро выделились Иван Смирнов и знаменитый впоследствии Петр Алексеев, запросы которых поначалу были очень скромными: «уже читать умеем и даже пишем, хоть и не бойко, но хотели бы еще поучиться науке „еографии“ и „еометрии“»[555]. У других «чайковцев» прошли школу освободительной борьбы фабричные Григорий Крылов, Вильгельм Прейсман, Степан Зарубаев, Иван Союзов и большая группа заводских рабочих, составивших ядро будущего «Северного союза русских рабочих» 1878 – 1880 гг. (Виктор Обнорский, Алексей Петерсон, Василий Мясников, Карл Иванайнен, Дмитрий Смирнов, Игнатий Бачин, Антон Городничий, Сергей Виноградов). Осенью 1874 г. III отделение доложило царю о стольких доказательствах «влияния пропагандистов, успевших поселить в рабочей среде ненависть к хозяевам и убеждение в эксплуатировании ими рабочей силы», что у царя вырвалось характерное замечание: «Весьма грустно»[556].

С конца 1873 года наряду с «книжным» и «рабочим» делом Большое общество пропаганды занялось главным образом подготовкой к массовому «хождению в народ» (т.е. в деревню, к крестьянам), выступив как инициатор, организатор и ведущая сила «хождения». Речь об этом пойдет в следующей главе. Здесь же уместно подчеркнуть, что опыт и кадры Общества стали ценным достоянием последующих этапов народнического движения. Очень многие «чайковцы» (М.А. Натансон, О.А. Шлейснер, Д.А. Клеменц, С.М. Кравчинский, Н.А. Морозов, Д.А. Лизогуб, А.И. Зунделевич и др.) играли столь выдающуюся роль в создании и деятельности «Земли и воли» 1876 – 1879 гг., что один из вождей землевольцев А.Д. Михайлов считал Большое общество пропаганды фактическим прародителем «Земли и воли»[557]. Во главе «Народной воли» тоже стояли «чайковцы»: А.И. Желябов, С.Л. Перовская, Н.А. Морозов, Л.А. Тихомиров, М.Ф. Фроленко, Н.Н. Колодкевич, М.Ф. Грачевский и др. «Черный передел» возглавляли, наряду с Г.В. Плехановым, «чайковцы» П.Б. Аксельрод и Я.В. Стефанович. Этот (далеко не исчерпывающий) перечень имен сам по себе характеризует общество «чайковцев» как своеобразную кузницу руководящих кадров революционного народничества.

Таким образом, Большое общество пропаганды надо признать организацией базовой в народническом движении 70-х годов: возникнув у истоков движения, Общество послужило отправным пунктом его развития на много лет вперед и выдвинуло из своей среды вожаков для всех последующих его организаций.