Братчины и корчмы
Братчины и корчмы
В городах и селах Руси с глубокой древности были широко известны братчины, продолжавшие традиции языческих обрядовых трапез. Такие праздничные мирские пиры («братчина Никольщина», «братчина Петровщина», осенние праздники урожая и другие) объединяли и связывали личными отношениями членов крестьянской общины, прихожан одного храма, жителей одной улицы или участников купеческой корпорации; по этнографическим данным известны братчины скотоводческие, земледельческие, пчеловодческие и охотничьи. Обязательной частью этих общинных праздничных пиров являлся обрядовый напиток — мед или, чаще, пиво, причем иногда употреблялся один общинный ковш, из которого все участники пили по очереди. Братчины впервые упоминаются в письменных источниках XII века: когда жители Полоцка в 1159 году хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича, то «начаша Ростислава звати льстью у братьщину к святей Богородици к Старей, да ту имуть и». В более поздние времена такие праздники посвящались, как правило, святым-покровителям и существовали в России вплоть до XX столетия{9}.
Позднее мужики объясняли наблюдавшим такие трапезы исследователям, что мирские праздники установлены с давних времен «по обетам, данным предками в бедственные для них времена и в память чрезвычайных случаев или происшествий: мора людей, падежа скота, необыкновенного нашествия медведей, волков или других хищных зверей, ужасных пожаров, гибельных ураганов, совершенного побития хлебов»{10}.
Организация братчин подчинялась древней традиции. Выбирался главный распорядитель — «пировой староста»; он проводил сбор в складчину необходимых припасов: муки, солода и прочего. Под его наблюдением варили пиво или брагу, иногда на две-три сотни человек. Староста не только распоряжался за столом, но и признавался властями в качестве официального лица. Псковская судная грамота (XIV—XV века) признает за братчиной даже право суда над ее членами: «А братьщина судить как судьи»{11}, — таким образом собрание общинников разрешало бытовые споры и конфликты соседей. Этот же документ гласил: «Кто с ким на пьяни менится чим, или что ино им разменится или купит, а потом проспятся и одному исцу не любо будет, — ино им разменится, а в том целованиа нет, ни присужати», — то есть заключенная во время пирушек сделка могла быть признана недействительной, если одна из сторон хотела ее расторгнуть.
К совместной трапезе принято было приглашать бедняков и нищих, а также почетных гостей. Документы свидетельствуют, что даже в XVII веке в крестьянской братчине могли участвовать помещики, поскольку в допетровское время мелкие служилые люди еще не воспринимали такое поведение как несовместимое с их благородным происхождением. «У Якова де у Мусина-Пушкина была ссыпная крестьянская братчина после светлого воскресенья в понедельник; и Яков де Мусин тех немец Симона да Дмитрея в ту братчину звал. И как у нево, Якова, напилися, и он де Яков да брат ево Ондреян Макарьев сын Пушкин Симона изрезали ножем в горнице у нево Якова, а Дмитрея убил из пищали сквозь забор на улице Яковлев крестьянин Пушкина Дружинка Тимофеев», — давали в апреле 1633 года крепостные показания о попойке, закончившейся убийством их хозяином гостей — «служилых немцев» Дмитрия и Симона Симоновых{12}.
Чтобы исключить подобные ссоры, братчины объединяли родственников и соседей — посторонних туда старались не допускать. Новгородские былины с осуждением повествуют о буйном Василии Буслаеве и его друзьях:
Напилися оне тут зелена вина
И пришли во братшину в Николынину.
А и будет день ко вечеру,
От малова до старова
Начали уж ребятя боротися,
А в ином кругу в кулаки битися;
От тое борьбы от ребячия,
От тово бою от кулачнова
Началася драка великая{13}
Древнерусский город становился генератором культурной жизни. В нем производилось все, что было нужно для хозяйства и войны; он являлся экономическим и административным центром округи, именно там в первую очередь шло строительство храмов и происходило обучение грамоте. Горожане были более зажиточными и информированными (уже с X века городские глащатаи-биричи оповещали их о произошедших событиях), именно в городах составлялось большинство дошедших до нас летописей.
Не менее десятой части средневековых горожан знали грамоту, о чем свидетельствуют найденные в древнерусских городах берестяные грамоты и надписи—граффити на стенах древних храмов. Они сообщают о радостях и бедах средневековых людей, просивших у Бога милости и каявшихся в грехах. Один безымянный киевлянин XI века «пропил корзно» (плащ); четверо новгородцев с удовольствием откушали дорогого вина (вероятно, прямо во время церковной службы) и оставили благочестивую надпись на лестнице новгородского Софийского собора: «Радко, Хотко, Сновид, Витомир испили лаговицу здесь, повелением Угрина. Да благослови Бог то, что нам дал. А ему дай спасение. Аминь». «Ох мне лихого сего попирия; голова мя болит и рука ся тепет (дрожит. — И. К., Е. Н.)», — мучился похмельем однажды утром 1312 года книжный писец Кузьма Попович, о чем и сообщил потомкам на страницах переписываемой им рукописи{14}.
Вместе с упрочением торговых связей и ростом городов, чье население было меньше связано патриархальными традициями, рано или поздно должна была появиться специфически городская инфраструктура — места, где горожане и приезжие могли отдохнуть, остановиться на ночь, поесть и выпить. Правда, немногие сохранившиеся источники той поры ничего не говорят об организации продажи питий в Древней Руси. Известно, что у славян с древности существовала корчма — постоялый двор и трактир с продажей напитков. Начиная с XI века эти общественные заведения можно было встретить у южных славян и чехов, в Польше и Литве, позднее — у венгров и эстонцев. Можно полагать, что и на Руси они бытовали издавна, хотя упоминается такое заведение впервые только в грамоте 1359 года.
В помещении корчмы — большой комнате — посредине находился очаг-огнище, а в крыше — отверстие для дыма. Вокруг огнища стояли столы и скамьи для гостей. В углу размещалась лавка, где продавалась всякая всячина: веревки, орехи, фасоль, пшено. Там же стояли несколько бочек, откуда в жестяную кружку или глиняный кувшин наливали вино, пиво или квас, которые потом разливали в чаши. Кроме общей комнаты в корчмах имелись помещения для отдыха проезжающих и вместительный сарай для возов и лошадей. Владелец заведения именовался корчмарь или корчмит, а владелица — корчмарка. В Польше и Прибалтике традиционная корчма сохранялась до XIX века.
Корчма служила местом собраний и распространения новостей, гостиным двором — являлась средоточием городской жизни. К сожалению, до нас не дошли, в отличие от стран Западной Европы, архивы средневековых русских городов; мы не располагаем также письмами или дневниками, которые раскрывали бы повседневную жизнь людей той эпохи с их бедами и радостями. Только изредка «проговариваются» об этой стороне бытия официальные летописи — и то в связи с делами государственными. Так, из псковской хроники можно понять, что местные «корчмиты» были достаточно влиятельными и состоятельными людьми, поскольку в 1417 году даже смогли оплатить строительство участка городской стены{15}. Но в нравоучительных сборниках Средневековья эта профессия характеризуется как предосудительная — в таком перечне: «…или блудник, или резоимец, или грабитель, или корчмит»{16}.
Правда, среди христианских святых известен и мученик Феодот Корчемник, живший в IV столетии. Феодот хотя и являлся сыном христианских родителей, тем не менее был очень корыстолюбив и открыл корчму, то есть, как сказано в его житии, «дом пагубный», где «уловлял души людей в погибель», развращал их, заставлял пить и есть, забывать Бога и губить свою честь и состояние. Но однажды он пришел в себя, вспомнил Бога, смерть, Страшный суд и ад — и исполнился страха; и с той поры он начал в своей корчме кормить голодных, поить жаждущих, одевать нагих, стал благодетельствовать церквям и их служителям. Окончил Феодот жизнь, мужественно приняв страшные муки от гонителей христиан.
Но пример благочестивого Феодота — скорее исключение из правил. Утверждавшаяся на Руси православная церковь едва ли одобряла деятельность корчмарей и их заведений. Но и запретить их она не могла — языческие обычаи и ритуалы постепенно вводились в рамки церковного календаря и ставились под надзор духовных властей. Не преследовалось и употребление вина. Более того, с принятием Русью христианства даже должен был увеличиться ввоз необходимого для причастия виноградного вина: амфоры-«корчаги» из-под него обнаружены археологами в 60 больших и малых древнерусских городах.