Взгляд со стороны

Взгляд со стороны

Читателю будет, видимо, интересно посмотреть на действия моджахедов глазами западных журналистов и аналитиков, не раз совершавших вылазки в их лагеря и хорошо разбирающихся в тактике «священной борьбы». В этом нам поможет Оливье Рой, публикации которого на Западе ценятся за компетентность и глубину. Вот некоторые его наблюдения и выводы:

Одна из первых характеристик афганского «сопротивления» — его стратегическая неподвижность. Однако пространство солидарности — это не только однородная территория, замкнутая в своих границах; это прежде всего целый комплекс сетей: сетей «кадм», братств, этнических групп и политических партий. Так, в одном пространстве может быть несколько политических партий со своими фронтами, встроенными во фронта конкурентов, со своей администрацией и раздутыми генеральными штабами. На большей части территории группы сопротивления представляют собой не мозаику, а хитросплетение своих и чужих сетей, где каждая из них в конечном итоге функционирует вокруг какой-нибудь политической партии.

…Сначала моджахеды располагались среди населения, в деревнях. Но бомбежки и репрессии заставили их уйти в горы и ущелья. «Марказ» — это лагерь моджахедов, имеющий противовоздушную оборону и тяжелые орудия. Семьи здесь не живут, и моджахеды сами организуют свою жизнь: кто-то булочник, кто-то садовник, кто-то конюх, кто-то рассыльной и т. д. «Марказ» не существовал в традиционной межплеменной войне, так как в промежутке между двумя сражениями воин жил у себя дома. Но традиции «марказа» можно встретить в мусульманской истории: убежище знаменитого бандита и «рибат» братств, сражающихся на границах «дома войны». «Рибат» похож на некоторые «марказы» племенных зон юга или северовосточных провинций, объединяющих воинов из различных племен, но являющихся членами одного братства («накшбанди»); «марказ» — это укрепленная «мадраса». «Амир» является в одно и то же время «злимом» или «пиром», или же любимым учеником «пира»; обеспечение войск осуществляется «мударрисами» школ, а многие воины являются «мюридами». Знаменитая база в Жаваре (Пактия) — предмет яростных схваток такого же типа. Ее командир Джелалуддин. Есть несколько «марказов», напоминающих бандитские логова, например «марказ» Амира Расула в Баглане, где контроль за ущельем осуществляется преимущественно с целью взимания платы. Только в «марказах», командирами которых являются религиозные деятели, живут люди из разных «кадм»; иначе такая неоднородность может быть расценена отрицательно. Если не поддерживать связей с «кадм», чему же тогда оставаться верным?

…Как только решение атаковать принято (обычно утром), группа после полуденного приема пищи и чаепития покидает «марказ». Никакого порядка в продвижении, никакой разведки, никакого передового отряда. В сумерках группа останавливается на таком расстоянии от цели, чтобы объект можно было разглядеть в бинокль. С наступлением темноты группа начинает продвигаться вперед. Продвижение опять-таки зависит не от специализации или натренированности людей, а от их желания более или менее искренне сыграть роль моджахедов, будущих «шахидов» (мучеников) или будущих «гази» (победителей неверных). Самые целенаправленные достигают позиций противника, не получив на то никакого приказа. Другие располагаются там, где считают нужным. Тот, кто тащится в хвосте, не будет наказан: на все воля аллаха. И вдруг тишина взрывается: стреляют изо всего и отовсюду; за очень короткое время все боеприпасы израсходованы. Тот, кто хочет поимпровизировать, подбирается поближе и пытается бросать гранаты или убивать солдат. Подвиг заключается в том, чтобы принести оружие, отобранное у врага: это добыча и поступок, угодный богу. Потом, когда в игру вступают тяжелые орудия отдаленной базы или грозные минометы противника, начинается отступление, быстрое, но не паническое. Каждый за себя, никаких приказов, никаких передовых отрядов. Раненых и убитых уносят с собой. Останавливаются обычно в каком-нибудь доме или в мечети, вне досягаемости минометов, и после возвращения всех членов группы начинается чаепитие. Подводится итог, довольно скудный. Был бой («джанг») — появилось даже специальное выражение для этого: «такотук кардан» («так-так-так» — звук пулемета). Здесь нет ни хвастовства, ни трусости (иногда все же на войне убивают, а на следующий день бой может возобновиться). Война как образ жизни, как представление, как аутодафе.

Есть один вид оружия, который очень нравится моджахедам. Это индивидуальное оружие, производящее много шума и дыма. Афганцы — настоящие асы в обращении с РПГ-7 (ручное противотанковое оружие) и ДШК (12,7-мм пулемет); они обожают различные ракетометы, безоткатные пушки, но реже используют минометы, для стрельбы из которых необходимы скоординированные действия трех-четырех человек и точный прицел, хотя миномет часто представляет собой единственное эффективное оружие для обстрела крепких оборонительных сооружений. Эта индифферентность атакующих афганцев передается и атакуемым афганцам, плохо окопавшимся в мелких траншеях. Вообще моджахеды не очень-то прицеливаются: высота прицела всегда заклинивается для самой короткой дистанции, хитроумные оптические прицелы демонтированы.

Среди воинов, ставших моджахедами, появился аргумент, при помощи которого они оправдывают свою неспособность разбить противника: техническая отсталость вооружения. В XIX в. появилась винтовка, заряжающаяся с казенной части; сегодня господствует страх перед минными полями. Изобретатели «джихада» считали, по-видимому, что тактика в мире техники потеряет свое значение. Так, афганцы почти не предпринимают штурмовых атак под предлогом боязни минных полей. Однако некоторые исследования показали, что мины вовсе не играют такой уж важной роли. На самом деле афганцы не умеют эффективно вести прицельный огонь. Большая часть официальных постов защищена очень плохо. Аргумент, касающийся возможных угрожающих потерь, окончательно теряет свое значение, тем более что моджахеды вступают порой в самые рискованные сражения или начинают внутренние войны, которые могут превратить их просто в «кошта» (убитых), а не в «шахидов».

Всякий переход к более продуманной тактике осады предполагает изменение в восприятии войны; специализацию, то есть различие между бойцами, координацию действий, то есть чувство точного времени, и особенно желание создать разрыв между боями.

Отсутствие тактической изобретательности, такое странное у людей, которых вся мировая литература представляет в качестве прирожденных воинов, — это следствие отсутствия стратегии.

Определение цели (советско-афганский пост, расположенный на границах пространства солидарности), как и концепция атаки (демонстрация силы без достаточного желания захвата и разрушения цели) унаследованы от межплеменной войны, которая является оборонительной, а не наступательной, поскольку она обесценивает единственную точку, взятие которой положило бы конец агрессии. Захват советских баз стоит выше понимания большинства афганцев, как и захват столицы; участник межплеменной войны мог взять власть лишь после того, как она пала.

Атаковать базу — это значит полностью изменить концепцию стратегии. Тогда афганцы просто пытаются жить рядом с этими базами, представляющими собой нечто вроде наземных авианосцев, замкнутых в себе и, как это ни парадоксально, совершенно не контактирующих с окружающей средой после того, как периметр их безопасности будет очищен при помощи бомб и бульдозеров. Повторяя знаменитые слова, воин не берет власть, он ее подбирает (взятие Кабула в 1929 г.). Государство само по себе — это не цель; пустое пространство больше привлекает воина, чем наполненное; базар подвергается разграблению, когда властелин покидает дворец. Таким же образом тактический идеал для большинства моджахедов — это возвращение официального поста после переговоров или предательства. Это награда за святое дело, а не результат размеренной и четкой стратегии. Время не соответствует истории.

Из повествования западного журналиста образ моджахеда рисуется в виде воина-романтика священного джихада, своеобразного «свободного художника», несколько ограниченного и недостаточно обученного бойца за веру, который воюет очень легко, как бы играючи, чуть ли не ради собственного удовольствия. Это не совсем так, хотя доля истины в его рассуждениях есть.

Как видите, преобладает несколько упрощенный, примитивный взгляд на мятежное движение в Афганистане, хотя многие особенности и специфика организации и ведения вооруженной борьбы моджахедами, несомненно, раскрыты.

Если в целом оценивать мятежное движение и действия моджахедов в этот период, то можно констатировать, что одиночная подготовка мятежников была достаточно высокой и из года в год совершенствовалась. Довольно успешно они действовали и мелкими группами, особенно при проведении диверсионных и террористических акций. Что же касается проведения операций по захвату крупных населенных пунктов при наличии в них воинских гарнизонов, даже состоящих из частей правительственных вооруженных сил, то здесь мятежники были беспомощны что-либо сделать и проявляли полную свою несостоятельность. Общую победу над советскими и правительственными силами они одержать были не в состоянии, так как не сумели создать единой организации, не придерживались какой-то определенной тактики и стратегии, да и воевали недостаточно активно. Однако, нанося свои «булавочные» уколы, они не давали правительству проводить запланированные реформы, отвлекали значительные ресурсы (людские и материальные) для обеспечения безопасности страны, поддерживали напряженность внутриполитической обстановки в Афганистане, постепенно как ржавчина разъедая государственную власть. Впрочем, в современных условиях, когда малогабаритное оружие является достаточно мощным, если оказывается всесторонняя поддержка развитых государств, такая тактика позволяет часто достигать глобальной цели, о чем свидетельствует опыт многих стран.

Необходимо заметить, что после прихода к власти в Афганистане оппозиционных партий их лидеры наглядно продемонстрировали свои истинные намерения. Ислам не стал для них основой национального примирения. Они показали, что мало чем отличаются от партийных функционеров НДПА и ничего общего не имеют ни с исламом, ни с моджахеддинами, хотя и продолжали себя так называть и якобы опираться на исламские ценности. Моджахеды одной исламской партии стали убивать моджахедов другой. Всем стало очевидно, что исламский фактор им был нужен только для достижения своей цели — захват власти в стране. Тем самым они, эксплуатируя в корыстных интересах ислам, отягощали свою душу изменой истинным исламским ценностям — терпимости, склонности к компромиссам, избежания риска, стремления не наносить вреда культу знания, справедливости и права.

«Командиры моджахедов» стали выяснять взаимоотношения между собой, доказывая, кто из них сильнее, устроив настоящую бойню в Кабуле. Действия самозваных исламских лидеров нанесли серьезный ущерб Афганистану и его народу, особенно столице страны, которая оказалась разрушенной на две трети. И какие бы доводы ими ни приводились в оправдание своих действий, суть их проявилась наглядно. Но это было гораздо позже, а тогда, в середине 80-х, они боролись с режимом НДПА и советскими войсками под знаменем ислама.