VIII. 10. О несостоявшемся выступлении Финляндии

VIII. 10. О несостоявшемся выступлении Финляндии

Примечательно, что в осеннем наступлении Юденича на Петроград могла принять участие и Финляндия, если бы Колчак принял её условия. Об этом факте сообщил С. Добровольский[105] в своих воспоминаниях^{366}.

Согласно его свидетельству, вопрос о привлечении Финляндии к совместному выступлению с северо-западной армией был поднят генералом Марушевским[106] в первых числах июля 1919 г. на заседании временного правительства Северной области, на котором он выступил с отчётом о своей поездке в Финляндию. Генерал Марушевский считал, что от предприятия Н.Н. Юденича нельзя ожидать никаких благоприятных результатов, и потому предложил сделать ставку на Финляндию, располагавшую достаточными организованными силами, чтобы нанести большевикам удар в самом важном и кратчайшем направлении на Петроград. С Марушевским был солидарен и сам Юденич, хорошо знакомый с бывшим генерал-лейтенантом русской армии (а теперь регентом Финляндской республики) К.-Г. Маннергеймом ещё по Николаевской академии Генерального штаба и возобновивший с ним отношения во время своего пребывания в Финляндии. Юденич направил адмиралу Колчаку 19 пунктов финляндских требований, при принятии которых Маннергейм рассчитывал изменить общественное мнение и склонить правительство и страну к выступлению против большевиков. Генерал Юденич настаивал на принятии этих требований в кратчайший срок, чтобы обеспечить Маннергейму победу на президентских выборах (они должны были состояться через две недели), поскольку с его уходом терялась всякая надежда на активную помощь со стороны Финляндии. К своему посланию Колчаку генерал Юденич добавлял, что в случае неполучения своевременного ответа он возьмёт решение на себя, так как обстановка диктует ему необходимость принятия такого шага. Ходатайство генерала Юденича перед всероссийским правительством Колчака было поддержано временным правительством Северной области.

Вскоре последовал краткий ответ Колчака: «Помощь Финляндии считаю сомнительной, а требования чрезмерными». Затем пришла более подробная телеграмма министерства иностранных дел за подписью Сукина[107]. В ней сообщалось, что верховный правитель, независимо от чрезмерно тяжёлых требований, предъявленных Финляндией, обратил внимание на то, что даже принятие их ещё не гарантирует выступления Финляндии, так как послужит только почвой для подготовки общественного мнения страны к активному выступлению. При этом адмирал Колчак выражал сомнение, чтобы это можно было успеть сделать в короткий двухнедельный срок. От себя Сукин категорически запрещал генералу Юденичу лично входить в какие-либо соглашения, обращая его внимание на то, что в области международных отношений он не имеет права выходить из рамок, определённых главнокомандующему положением о полевом управлении войск в военное время.

Генерал Марушевский резко порицал в то время адмирала Колчака за его недальновидность. И в таких оценках он был не одинок. Барон А. Будберг[108], входивший в окружение верховного правителя, выразил всю свою горечь и негодование по поводу этого решения, а также в отношении того, как оно было принято^{367}. О подробностях дела А. Будберг узнал 17 августа 1919 г. во время отчёта Сукина на заседании правительства о деятельности своего министерства. Как явствовало из отчёта, два месяца назад генерал Маннергейм предлагал верховному правителю двинуть на Петроград стотысячную финскую армию и просил за это заявить об официальном признании независимости Финляндии. Однако Маннергейму был послан такой ответ, который отучил его впредь обращаться в ставку «с такими дерзкими и неприемлемыми для великодержавной России предложениями». По сияющему и гордому виду руководителя дипломатического ведомства и по всему тону его сообщения А. Будберг понял, что главную роль в этом «смертельно-гибельном» для белого движения ответе, о котором даже не был осведомлён совет министров, сыграл именно этот «дипломатический вундеркинд». «Смешно говорить о каких-то законах истории, — пишет в своём дневнике Будберг, — когда всю эту историю может свернуть такое жалкое ничтожество, как какой-то очень юркий и краснобайный секретарь вашингтонского посольства, как назло швырнутый судьбой в Омск, быстро пришедшийся ко двору при омском градоначальстве и феерично выбравшийся в руководители всей нашей иностранной политики»^{368}. В этом контексте Будберг рисует портрет Колчака, далёкий от героизации. В его восприятии это несчастный, слепой, безвольный адмирал, жаждущий добра и подвига и изображающий куклу власти, которой распоряжается компания честолюбцев и авантюристов^{369}. «Ведь если бы не кучка безграмотных советников, — размышляет Будберг, — вырвавших у адмирала то решение, коим гордо хвастался Сукин, то теперь Россия была бы свободна от большевиков, не было бы уральского погрома и над нами не висели те грозные тучи, которые временами застилают последнюю надежду на благоприятный исход»^{370}.

Показательно, что такие мысли приходили в голову не одному Будбергу. После неудачного осеннего похода генерала Юденича, когда его войска были вынуждены оставить уже захваченные предместья Петрограда (об этом речь позже), многие пришли к заключению, что вооружённые силы Финляндии могли бы сыграть решающую роль и, может быть, судьба всех белых фронтов была бы другой^{371}. Эти упования на Финляндию, после упований на Германию и Антанту, свидетельствуют о хорошем знании положения дел внутри белого движения и основанной на этом знании слабой веры в собственные силы. С помощью финской армии можно было бы действительно занять Петроград. Вопрос в том, согласились бы финны участвовать в этой военной акции против большевистского режима, признавшего их независимость[109]. А если бы согласились, то на какой срок они заняли бы Петроград и что после их ухода делал бы Юденич, не имевший опоры среди населения? Сомнительно, что эта локальная акция, даже в случае её успеха, могла бы оказать решающее влияние на исход Гражданской войны на огромной территории России. Ведь она не снимала основной причины поражения движения, которое принято называть белым — его идеологической несостоятельности, отсутствия чёткого представления о том, за что воюют белые армии, за ту ли Русь, которая понятна и близка народу^{372}. В общем, сторонникам белого движения нет оснований строго судить адмирала Колчака за его решение. Кто бы его ни окружал, он оставался рыцарем Единой, Великой и Неделимой России. Не вызывает сомнений: будь на его месте политик типа Ленина, все 19 пунктов условий Маннергейма были бы приняты.