9. Неотправленное письмо
9. Неотправленное письмо
Главный конструктор внимательно, от корки до корки, прочитал довольно объёмистый отчёт о сравнительных испытаниях танков А-20 и Т-32. В выводах комиссия отметила, что оба танка выполнены хорошо, а по своей надёжности и прочности выше всех опытных образцов, ранее выпущенных. «Да уж как-нибудь… Хороши же, значит, были эти ранее выпущенные!» Поломок всё-таки много, особенно на А-20, но дело не в этом, надёжность в конце концов будет обеспечена. А вот о главном — какой же танк, А-20 или Т-32, принять на вооружение — об этом в отчёте ни слова, и, конечно, не случайно. В поступившем с отчётом заключении, подписанном Садовым, заводу предлагалось устранить «выявленные конструктивные недостатки» и вновь представить оба образца на полигонные испытания «в полном объёме». Вот так — оба. В полном объёме.
Кошкин встал в волнении, зашагал по кабинету. Нет, так это оставить нельзя. Неужели до сих пор не ясно, что Т-32 по всем показателям превосходит А-20, что надо сосредоточить наконец все усилия на доработке именно этого образца? Более того — усилить его броню до противоснарядной и установить новую длинноствольную пушку. Он уже поднимал этот вопрос и в наркомате, и перед заказчиком, и вот — ответ. Продолжается волынка, как будто впереди — годы спокойной, мирной работы. А ведь уже началась, идёт вторая мировая война, и теперь не только год или месяц, каждый день и каждый час промедления — преступен!
Михаил Ильич подошёл к окну. Была уже глубокая ночь, в окнах цехов светились только редкие огоньки, не слышно привычного рабочего гула завода. В КБ тоже тихо — все давно уже разошлись по домам.
Вернувшись к столу, главный конструктор сел, пододвинул чистый лист бумаги, крупно и чётко написал: «Дорогой товарищ Сталин!» Вторая строчка тоже легла сразу же чёткими крупными буквами: «Вынужден обратиться лично к Вам по вопросу, имеющему наиважнейшее значение для дела обороноспособности СССР».
Да, это, пожалуй, единственный выход. Теперь надо коротко и чётко изложить аргументы. Колёсно-гусеничный А-20, по существу, несколько улучшенный БТ, броня у него всего двадцать миллиметров. Усилить её невозможно — колёсно-гусеничный движитель не позволяет увеличить вес машины даже на тонну. Этот вариант бесперспективен. А у гусеничного Т-32 броня уже сейчас 32 миллиметра. Её можно и нужно довести до противоснарядной (сорока — сорока пяти миллиметров). И установить новую длинноствольную пушку. Динамика при этом не ухудшится — на танке мощный дизель В-2, который сейчас используется не полностью. Получится танк с мощным огнём, надёжной бронёй и высокой манёвренностью…
Казалось бы, всё правильно, но Кошкин почувствовал в этой аргументации какую-то слабость. Какая-то непонятная, глубоко скрытая слабость, но она есть! А надо, чтобы всё было предельно ясно и однозначно.
Михаил Ильич начал думать о том человеке, которому собирался отправить письмо, — о Сталине. Он часто видел его, когда был слушателем Коммунистического университета имени Я. М. Свердлова. Сталин читал тогда лекции об основах ленинизма. Просто одетый, невысокий, невидный, он говорил негромко, запинаясь перед какими-то трудными для него словами, но слушали его с огромным вниманием. В отличие от других лекторов, Сталин не отвлекался на личные воспоминания, читал сухо, скучновато, но всегда давал чёткие, ясные формулировки, которые легко было записывать.
Потом Михаил Ильич увидел его много лет спустя, на заседании Главного военного совета. Сталин сидел за отдельным столиком у окна, молча курил трубку, не обращая, казалось, внимания на то, что происходит на заседании.
А это заседание сразу же приняло крайне неблагоприятный оборот для Михаила Ильича. В коротком докладе он подробно остановился на том, как в проекте танка А-20 выполнены требования заказчика. Об инициативном проекте Т-32 сказал коротко, считая его преимущества очевидными. Когда началось обсуждение, первый же выступающий, комкор Салов, высказал несколько замечаний по проекту А-20, а о Т-32 вообще даже не упомянул. Второй выступил так же, словно о Т-32 не было смысла и говорить — танк задан и должен быть колёсно-гусеничным. И остальные участники заседания рассматривали главным образом вариант колёсно-гусеничного А-20.
Тогда Михаил Ильич попросил слова вторично. Сказал, что колёсно-гусеничный движитель впервые появился на бронеавтомобилях. Автомобиль обладал плохой проходимостью вне дорог. Снабдить его вспомогательным гусеничным движителем было талантливой находкой изобретателя. На лёгких танках с противопульной бронёй двойной движитель — колёса для шоссе и гусеницы для бездорожья — тоже себя оправдывал. Но вот появилась противотанковая артиллерия, броня стала толще, вес даже лёгкого танка увеличился до двадцати тонн. Теперь машина сможет двигаться по шоссе только в том случае, если у неё все пары колёс будут ведущими. А силовой привод на вое колёса чрезвычайно усложняет трансмиссию, снижает её надёжность. Колёсно-гусеничный движитель, таким образом, на танках как бы отрицает сам себя. Это же простая диалектика — прогрессивное в одних условиях новшество в других, изменившихся условиях, становится тормозом для развития, для движения вперёд. Говоря это, Михаил Ильич заметил, что Сталин поднял голову и посмотрел на него почти с интересом, но потом снова занялся своей трубкой.
Обсуждение оживилось. Члены совета, встав со своих мест, обступили макеты танков, словно желая получше их рассмотреть. Пояснения по компоновочным чертежам танков спокойно и толково давал Александр Метелин. Но… голосов «за» было мало. Большинство присутствующих ссылались на опыт Халхин-Гола и Киевских манёвров. Колёсно-гусеничные танки показали себя отлично. Проект Т-32, очевидно, всего лишь попытка завода уйти от некоторых производственных трудностей, связанных с двойным движителем…
— Вы серьёзно считаете, что ваш новый танк может заменить все существующие типы? — спросил один из членов совета.
— Я не говорю, что наш проект идеален, — спокойно возразил Михаил Ильич. — Но принципиально создание единого основного танка возможно. Для этого по скорости и манёвренности он должен не уступать лёгкому быстроходному танку. Броневая защита — противоснарядная, как у средних и тяжёлых машин. Вооружение — тяжёлого танка. Тогда, ни в чём не уступая каждому из этих типов, новый танк будет превосходить лёгкие — по бронезащите и вооружению, средние — по мощи огня, тяжёлые — по скорости и манёвренности. Его можно будет использовать и как танк прорыва, и для высокоманёвренных действий в глубокой операции… Наличие на вооружении одного только основного массового образца намного облегчило бы и производство, и ремонт, и освоение танка в войсках.
Аргументация Михаила Ильича произвела впечатление. Неожиданно его поддержал один из военных специалистов, сказав, что существующее деление танков на лёгкие, средние и тяжёлые, действительно, в какой-то мере условно. Одни классифицируют их по весу, другие — по калибру пушек, третьи — по назначению. Но тут же заявил, что идея единого универсального танка вряд ли реальна.
— А каково мнение техсовета наркомата? — спросил председательствующий.
Нарком — тот самый, который год назад, напутствуя Кошкина, советовал ему не отрываться «от грешной земли», — встал и доложил решение техсовета: рекомендовать колёсно-гусеничный вариант А-20, поскольку он отвечает ранее утверждённым требованиям и реальным возможностям производства. Вариант, предложенный конструкторами, нуждается в дальнейшей проработке совместно с представителями заказчика и может рассматриваться как задел перспективных проектных разработок на будущее.
Провал проекта Т-32, казалось, был полностью предрешён. И вдруг молчавший до сих пор Сталин встал и, ни к кому не обращаясь, глядя куда-то в пространство, негромко оказал:
— А давайте-ка не будем мешать конструкторам. Пусть они сделают предлагаемую ими машину, а мы посмотрим, так ли она хороша, как они говорят о ней.
Вспомнив сейчас эти слова, Михаил Ильич задумался. «Пусть они сделают предлагаемую ими машину, а мы посмотрим, так ли она хороша…» Сказано предельно чётко и ясно. А машина не сделана. Да, той машины, которую он обещал на совете, ещё нет. Приходится писать о том, какой замечательной она, эта машина, будет. «Получится танк с мощным огнём, надёжной бронёй, и высокой манёвренностью». Получится… Вот в чём слабость его аргументации. Нечто подобное Сталин уже слышал, поверил и сказал: «Пусть они сделают… а мы посмотрим…» Не получается? Не хватает силёнок? Но нытиков и без него, Кошкина, хватает, и пустых обещаний тоже. От него ждут не писем и жалоб, а новый танк. Нужен хороший танк — и это единственный аргумент, который будет принят во внимание.
Трудности, препятствия, кто-то не помогает, мешает? Кто же? Салов? Кошкин вспомнил бравого представительного комкора… Он невысоко ценил Салова. Конечно, герой Испании, вероятно, храбрый человек и даже хороший тактик… Но качеств большого руководителя, с широким государственным подходом к делу, нет… А так ли это? Мысленно попробовал поставить себя на место противника. Это иногда помогало лучше понять его позицию. Итак, не комкор, а он, Кошкин, отвечает за обеспечение Красной Армии бронетанковой техникой… Приём помог, он сразу же увидел ситуацию в несколько ином свете.
В армии тысячи лёгких танков Т-26 и БТ, танкисты обучены действовать на них, и действуют неплохо. Кроме того, имеются средние танки Т-28 и тяжёлые Т-35. Есть предложение: несколько улучшить боевые качества БТ, не меняя в принципе ни его конструкцию, ни технологию производства. Тяжёлый танк (действительно плохой конструкции — пять башен, а броня — противопульная) заменить новым КВ. Но некий конструктор на одном из заводов выдвинул идею: сделать принципиально новый танк, по весу средний, но с противоснарядной бронёй и пушкой тяжёлого танка. Предлагает его вместо улучшенного БТ. Получается, что не нужны ни БТ и Т-26, ни Т-28 и Т-35, а может быть, даже и КВ — пушка-то та же, а манёвренность хуже. Утверждает, что это будет основной танк в будущей войне. А что это за танк и на каких заводах его можно изготовить в нужном количестве — неизвестно. А уже разгорелась, полыхает и громыхает вторая мировая война. Думать, что она, как тучка, пройдёт стороной, не приходится.
Призвать бы к порядку этого прожектёра, да, к несчастью, есть закавыка: на самом высоком уровне разрешено ему сделать этот танк, и он нечто подобное в одном экземпляре для показа уже представил. Испытатели (не все!) говорят, что неплохая получилась машина, да и сам её видел — смотрится хорошо, на показе произвела впечатление. Если усилить броню и поставить новую пушку… Но потом надо переоборудовать заводы… налаживать массовое производство, осваивать новый танк в войсках… На это уйдут годы. Нет, самое правильное — держаться за А-20, пусть синица, но в руках, а этот журавль — пока ещё в небе и неизвестно, когда сядет и что принесёт с собой.
С другой стороны — появилась противотанковая артиллерия. Лёгкие танки с противопульной бронёй она будет выбивать. Это случилось в Испании. Необходимо, следовательно, усиливать броню танков? Но появятся пушки, которые будут пробивать и эту броню. Где же предел? Пушку сделать намного проще, чем танк. В соревновании брони и снаряда преимущество всегда будет на стороне снаряда. Так что же — танки обречены? Нет, кроме брони у них есть могучее оружие — своя пушка, пулемёт, гусеницы да ещё манёвренность, которой нет у противотанковой артиллерии. Танки будут подавлять противотанковые пушки огнём и гусеницами… Умело маневрируя, даже лёгкий танк всегда справится на поле боя с любой пушкой: ведь она расположена открыто и неподвижна. А раз так, нет смысла увлекаться бронёй! Это слишком накладно! Гораздо правильнее иметь побольше быстроходных танков типа А-20 и обучить танкистов метко вести огонь и умело маневрировать на поле боя.
Дойдя до этих рассуждений, Михаил Ильич понял: именно так думает Салов и большинство специалистов. Именно этим объясняется то, что путь нового танка так тернист.
И всё-таки они не правы, и будущее за массовым танком не с противопульной, а с противоснарядной бронёй. За танком типа Т-32, у которого при необходимости можно будет усилить и броню, и вооружение, у которого мощный двигатель и широкие гусеницы, и корпус с острыми углами наклона брони, обеспечивающий максимальную неуязвимость. И он, Кошкин, будет бороться за этот танк до конца… А армада лёгких танков с противопульной бронёй может вообще оказаться непригодной для будущей войны. Что тогда? Этого многие не понимают, но Сталин понимает. Поэтому он и высказался за спорный проект, поэтому и ждёт терпеливо обещанную отличную машину, которая убедит сомневающихся. И не в последнюю очередь его самого… Письмо с жалобами и новыми обещаниями его, мягко говоря, не обрадует.
Михаил Ильич взял со стола начатое письмо, подошёл к урне и разорвал его в клочки. Словами никого не убедишь. Надо завтра же, не медля ни часа, начать доработку Т-32. И так, как задумано: с новой бронёй, новой пушкой. Несмотря ни на что. Ему это разрешено, и он это сделает, откроет дорогу танку, принципиально новому, которого нет у противника, который опережает время.
«Как назвать новую машину?» — вдруг пришло ему в голову. Михаил Ильич подошёл к столу, сел, задумался.
Ленинградцы назвали свой тяжёлый танк в честь Климента Ворошилова — КВ. Может быть, пойти по тому же пути? Тогда он дал бы своему трудному заветному детищу индекс СК — Сергей Киров. Сергей Миронович Киров — вожак ленинградских коммунистов, любимец всей партии, человек кристальной чистоты и честности, сыгравший такую заметную роль и в его личной судьбе… Но те же ленинградцы уже давали его имя двухбашенному тяжёлому танку — СМК. Танк на вооружение не поступил, вытеснен новым — КВ. Нет, давать такие имена — слишком ответственно, в конце концов это всего лишь боевая машина, подвержена в бою любой случайности… Тогда как же окрестить новый танк?
Первый образец назван А-20. «А» — шифр опытного образца, «20» — толщина брони в миллиметрах. Потом усилили броню до тридцати двух миллиметров, «А» заменили на «Т» (танк), получилось Т-32. В чертежах новый корпус с противоснарядной бронёй (сорок пять миллиметров) назвали Т-33 — решили не расшифровывать толщину брони. Теперь танк будет иметь не только новый корпус, но и новую семидесятишестимиллиметровую длинноствольную пушку. Так, может быть, просто Т-34? Не мудрствуя лукаво и надеясь, что машина сама сможет прославить свою обыкновенную, ничем не примечательную марку?
Михаил Ильич раскрыл папку с чертежами, достал лист, на котором был изображён общий вид нового танка, и в графе «индекс изделия» красным карандашом решительно поставил: Т-34. Потом подошёл к окну, открыл форточку, жадно вдохнул бодрящий студёный воздух.
На востоке, за высокими трубами котельной, край тёмного неба слабо светлел: начинался рассвет.