14. Соратник

14. Соратник

Дизель В-2 понравился. Духову. Монолитный, из серебристого алюминиевого сплава. Двенадцать цилиндров расположены в два ряда под углом наподобие латинской буквы V. В развале между блоками — такой же серебристый топливный насос с паутиной медных трубок к форсункам. Всё аккуратно подогнано, двигатель выглядит внушительно, красиво. А красивый внешний вид — почти всегда признак хорошей конструкции. В мире вещей красота подвластна человеку, целиком дело его ума и рук.

Главный конструктор дизельного завода Грашутин, похожий в своей потёртой синей куртке на простого рабочего, принял Духова доброжелательно. Но сразу же твёрдо сказал:

— Ничего не могу вам обещать. Двигатель — в процессе доработки. А главное — принадлежит он авиаторам, делался по их заказу для самолётов. Поэтому, как видите, много алюминия, старались любыми путями уменьшить вес. Есть и другие особенности.

— Танкам лишний вес тоже не нужен. Побольше останется на броню. Как двигатель в смысле надёжности?

— Пока неважно. Но для вас, насколько я понимаю, не надёжность — главная проблема. Повторяю — двигатель авиационный. Хозяева у него авиаторы.

— Но Кошкин поставил его на БТ-7. И, говорят, ставит на свой новый танк.

— Вы знакомы с Кошкиным?

— Учились вместе в Ленинградском политехническом.

— Ах вот оно что! Ну тогда я советую вам повидаться с Михаилом Ильичей. Он поделится опытом, подскажет, как надо действовать. Общими усилиями, может быть, и удастся заполучить этот дизель для танков. С нашей стороны возражений не будет, но в этом деле последнее слово не за нами, а за заказчиком.

— Это ведомственный подход. Мы его поломаем.

— Не знаю, не уверен. Поговорите с Кошкиным.

— Вы не знаете наших Зальцмана и Котина. Против этого тандема ничто не устоит. Если они возьмутся за дело… Знаете что? Мы запросим у вас комплект чертежей и сделаем ваш дизель на нашем заводе. Согласны?

— Согласен. Но только сделать такой двигатель — не лапти сплести. Поговорите всё-таки с Кошкиным.

— С Кошкиным я встречусь обязательно. Ну а комплект чертежей дадите?

— С разрешения наркомата.

— Договорились. Считайте, что разрешение наркомата у вас на столе.

Духов хорошо помнил Кошкина по институту. Тот с первого курса был заметной фигурой — парттысячник, участник гражданской войны (поговаривали, что комиссар), член парткома института… Его знали. А вот помнит ли Кошкин его, Духова? Уверенности не было. Учились на разных курсах (Духов поступил в институт на год раньше), встречались в основном в коридорах да на собраниях… И после института он-то о Кошкине не раз слышал — как-никак заместитель главного конструктора ОКМО, а потом и вовсе — главный конструктор Особого завода. А вот слышал ли Кошкин после окончания института хоть раз его фамилию, Духова?

Но опасения оказались напрасными. Кошкин не только помнил его (при встрече, крепко пожимая руку, похвалил: «Молодец! Совсем не изменился»), но и хорошо был осведомлён о его работе.

— Правильно, что делаете однобашенный вариант, — без обиняков, к немалому удивлению Духова, начал он. — Многобашенность — такой же архаизм, как колёсный ход, — мы от колёс решительно отказались. При противоснарядной броне две башни — это несколько тонн лишнего веса.

— Сначала по заданию было даже три башни.

— Знаю. Это уж совсем на грани фантастики, — усмехнулся Кошкин. — Конечно, выглядит эффектно, настоящий сухопутный крейсер. Но за счёт этих лишних башен можно усилить броню, сделать её непробиваемой, поставить одно, но мощное орудие, обеспечить манёвренность. Вот это и будет настоящий танк прорыва, а не плод нелепых фантазий.

— Мы тоже так думаем, Михаил Ильич. Но некоторые убеждены, что тяжёлый танк должен иметь целую батарею орудий. Правда, находятся и такие, которые считают, что танк прорыва вообще не нужен.

— Кто же так считает?

— В Москве я беседовал с одним военным, преподавателем академии, — сказал Духов, вспомнив разговор с Якубовым. — Полковник, доцент, будущий, надо полагать, профессор. По его теории, нам нужны только лёгкие скоростные танки типа БТ, ибо прорывать оборону — дело пехоты и артиллерии. Танки же должны вводиться в подготовленный прорыв для развития успеха в глубину. Действовать они будут по тылам и резервам, поэтому тяжёлая броня и мощные орудия им не нужны, даже помеха.

— Так можно договориться до абсурда.

— Нечто подобное проповедует и Гудериан. Вообще теорий разных много…

— Теория — вещь серьёзная, — сказал Кошкин, хмурясь. — Шутить с теорией нельзя, да ещё применительно к будущей войне. В военном деле ложная теория способна принести непоправимую беду. Ваш знакомый — смелый человек… или дурак,

— Не знаю, насколько он смел, но не дурак.

— Ленин учил, что высший критерий любой теории — практика, — продолжал Кошкин. — В данном случае практика — это будущая война. Мы должны мысленно увидеть поле боя войны, которой ещё нет, и на нём — наши танки. Это очень сложно и ответственно. Умозаключения вашего знакомого могут серьёзно затемнить вопрос, запутать дело. Скажите вашему знакомому, что право на создание научной теории — высокое право, оно дано не каждому. И забудьте о том, что он вам наговорил.

Николай Леонидович почувствовал облегчение и что-то даже вроде зависти к Кошкину. Покоряла его уверенность в себе, убеждённость, определённость взглядов. И трудный вопрос о дизеле для него оказался простым и ясным. На беспокойство Духова — дадут ли этот двигатель для танков? — Кошкин пожал плечами.

— Интересно, кто же и на каком основании может его не дать, если он нам необходим, — спокойно сказал он. — Мы же с вами не игрушки делаем, а боевые машины, необходимые для обороны страны.

— Но Грашутин говорит…

— Мало ли что говорит Грашутин. Это не его забота. Его забота — и ему не раз об этом говорилось — обеспечить, чтобы двигатель работал надёжно и больше, чём сейчас. Пятьдесят часов — мало. Это при средней скорости двадцать километров в час всего тысяча километров хода. Нам нужен ресурс не меньше двухсот моточасов. Вот эту задачу дизелистам и надо решать, и как можно скорее. Кстати, двигатель с таким моторесурсом и авиаторам не нужен. По некоторым данным — и Грашутин это знает, — авиаторы вообще склонны отказаться от дизеля, поскольку он для них тяжеловат. Для танков же В-2 — самый подходящий двигатель по всем параметрам.

— А вы помните, Михаил Ильич, профессора Кирпичникова? — живо спросил Духов. — Он предрекал дизелям блестящую будущность именно на транспортных машинах, даже автомобилях.

— Конечно, помню. Замечательный преподаватель, один из самых умных и дельных. Про него, правда, говорили, что он женат на какой-то бывшей генеральше, вдове белогвардейца…

— И бывшей фрейлине, представьте себе, — сказал Николай Леонидович. — Я с ней знаком. Очень милая старушка. Кстати, тёща того самого академического теоретика, советского Гудериана, о котором я вам говорил. Живёт сейчас в Москве у дочери, занимается внуками.

— А как у неё настроение? — неожиданно заинтересовался Кошкин. — Наша жизнь ей, конечно, не по душе. Наверное, тоскует о прошлом?

— Вы знаете, не заметно, Михаил Ильич. Притёрлась. Живёт настоящим, прошлое, похоже, совсем выкинула из головы.

— Не знаю, не думаю. Просто, вероятно, умеет держать себя в руках. Человеку, который многое потерял, не свойственно забывать об этом. Впрочем, бывают, наверное, исключения. По личному опыту судить не могу — никогда, признаться крупно не проигрывал.

На усталом лице Кошкина появилась слабая усмешка. Крупная голова Михаила Ильича на висках серебрилась сединой, вокруг глаз — лапки морщин, а ведь он ненамного старше его, Духова. Видно, нелегко доставался Кошкину крупный успех в делах.

Потом они пошли в опытный цех. Михаил Ильич сам предложил посмотреть его опытные образцы — танк А-20 и Т-32.

— А не опасаетесь, Михаил Ильич, раскрыть передо мной секреты фирмы? — пошутил Духов.

— Никаких особых секретов у нас нет, — в тон ем ответил Кошкин. — Да и нам ли секретничать друг с другом, как каким-нибудь Форду с Крейслером. Мы ж работаем на одного хозяина — трудовой народ.

В опытном цехе Духов увидел стоящие рядом почти готовые танки. У одного из них моторно-трансмиссионное отделение было ещё раскрыто и там копошились слесари-сборщики в тёмных комбинезонах. Машин внешне были очень похожи — обе низкие, компактные, с красивой, обтекаемой формой корпуса. Духов это сразу отметил как признак хорошей конструкции. Кошкин объяснил, что одна из этих машин — с колёсно-гусеничным движителем, другая — чисто гусеничная, но при том же весе сильнее по броне и огню…

— Зачем же вы делаете колёсно-гусеничный вариант? — спросил Духов. — Двойной движитель действительно усложняет конструкцию, особенно трансмиссию. На тяжёлых танках он вообще невозможен.

— Видишь ли, Коля… — Духов отметил, что Кошкин впервые назвал его по имени и на «ты». — От сторонников колёсно-гусеничного варианта так просто не отделаешься. Нужны веские доказательства. Их дадут сравнительные испытания обоих образцов.

— То же самое происходит и у нас с башнями на тяжёлых танках. Делаем два варианта, хотя я лично, как вы понимаете, целиком за однобашенный танк. А вы, конечно, за чисто гусеничный?

— Как сказать… — задумчиво проговорил Кошкин. — Человеческая психика любопытная вещь. Разумом я целиком за Т-32. И буду отстаивать его до конца. Но, честно говоря, и А-20 мне дорог. Ничего не могу с собой поделать — тоже ведь наше детище, кое-что получилось совсем неплохо, да и труда вложено немало. Но ничего не поделаешь — придётся, как говорится, наступать на горло собственной песне…

Расстались они дружески, как единомышленники.

Вспоминая потом эту поездку, думая о ней, Духов приходил к выводу, что самым интересным и ценным в ней была встреча с Кошкиным.