19.2. Сначала друг и соратник. В то же время был хитрецом, на первых порах весьма почитал Дон Кихота = Грозного

19.2. Сначала друг и соратник. В то же время был хитрецом, на первых порах весьма почитал Дон Кихота = Грозного

Бакалавр Самсон Карраско, сын Бартоломе Карраско, обучавшийся в Саламанке, впервые появляется в романе только во второй его части, в самом начале, ч. 2, с. 25.

Сервантес сообщает: «Дон Кихот встретил бакалавра С ОТМЕННОЙ УЧТИВОСТЬЮ. Бакалавр хотя и звался Самсоном, однако ж росту был небольшого, зато был ПРЕБОЛЬШУЩИЙ ХИТРЕЦ; цвет лица у него был безжизненный, зато умом он отличался весьма живым… (его лицо – Авт.) выдавало насмешливый нрав и склонность к забавам и шуткам, каковые свойства он и выказал, едва увидевши Дон Кихота, ИБО ТОТ ЖЕ ЧАС ОПУСТИЛСЯ ПЕРЕД НИМ НА КОЛЕНИ И СКАЗАЛ:

– ВАШЕ ВЕЛИЧИЕ, сеньор Дон Кихот Ламанчский! ПОЖАЛУЙТЕ МНЕ ВАШИ РУКИ, ибо, клянусь одеянием апостола Петра… ваша милость – ОДИН ИЗ НАИСЛАВНЕЙШИХ странствующих рыцарей, какие когда-либо появлялись или еще появятся на земной поверхности. Да будет благословен Сид Ахмет Бен-инхали за то, что он написал историю ВЕЛИКИХ ВАШИХ ДЕЯНИЙ, и да преблагословен будет тот любознательный человек, который взял на себя труд перевести ее с арабского на наш обиходный кастильский язык для всеобщего увеселения… Что касается доброй славы и доброго имени… то ваша милость превосходит всех странствующих рыцарей», ч. 2, с. 28.

Карраско долго и доверительно беседует с доброжелательно настроенным Дон Кихотом о самых разных вещах, в частности, рассказывает ему о выходе в свет первой части романа о Дон Кихоте, написанной Сид Ахметом Бен-инхали. Описание этой длительной и приветливой беседы занимает у Сервантеса тринадцать страниц, ч. 2, с. 27–40.

Если не обращать внимания на насмешливые комментарии Сервантеса, то перед нами – вполне ясная сцена. Бакалавр Карраско, умный и в то же время хитрый человек, громко выражает свое восхищение Дон Кихотом, его великими деяниями, его славой и добрым именем. Это идеально согласуется с первоначальным отношением князя Курбского к царю Грозному. То же почтение, восхищение, стремление приложиться к царской руке. Те же приподнятые восклицания: «Великие ваши деяния… О цвет странствующего рыцарства! О лучезарное светило воинства! О честь и зерцало народа испанского!», ч. 2, с. 28, 56. И тому подобное. Во всяком случае, именно такую первоначально благостную картину рисуют русские летописи. Они и Сервантес говорят тут в унисон.