6

6

Официальное назначение на пост главнокомандующего Алексей Семенович Шеин получил 9 января 1696 года. В дворцовых разрядах сохранился царский указ, по которому Шеину с «товарищи» велено «быть на своей, великих государей, службе для промыслу под турским городом Азовом». Тогда же был сформирован многочисленный штаб при главнокомандующем: «у большого полкового знамени воевода» стольник князь Q. Г. Львов, «генерал-профос» (судья) князь М. Н. Львов, трое «посыльных воевод» (адъютантов), «у ертаула воевода», «у большого наряда и зелейной и свинцовой казны и у всяких полковых припасов воевода». К штабу прикомандировывалось множество московских дворян на разных должностях: сто семьдесят четыре «завоеводчика», сто восемь «есаулов», восемь «обозных», пять «дозорщиков», шесть «сторожеставцев», восемь «заимщиков» и другие. 18 января к боярину Шеину была «отпущена» из приказа «святыня» — полковое знамя с ликом Христа, с которым царь Иван Грозный ходил в свой славный поход под Казань в 1552 году. Знамя это хранится в Оружейной палате и описано так: «Камка луданская червчатая, вшит образ Спасов Еммануил, бахрома золото пряденое, древко тощее, яблоко болшое резное, древко и яблоко позолочено сплошь, крест серебряной позолочен, вток, пряжка и напряжник серебреной; на знамя чюшка алого английского сукна». Шеину «отпущены» были также «чудотворный нерукотворенный спасителев образ; святой животворящий крест господень, в нем же власы его спасителевы, которого святого и животворящего креста силой благочестивый царь Константин победил нечестивого Максентия».

Для «письменных дел» в распоряжение генералиссимуса выделялось три дьяка: из Разрядного приказа — Иван Уланов, из Стрелецкого приказа — Михаил Щербаков, из Пушкарского приказа — Иван Алексеев. При Шеине складывалась настоящая походная канцелярия, что видно хотя бы по перечню имущества, которое прислали для его разрядного шатра: «На стол сукна червчатого доброго 3 аршина, бумаги доброй 10, средней 20 стоп, 8 стульев кожаных немецких, 4 тюфяка, 2 чернильницы оловянные столовые, двои счета, двои ножницы, два клея, 6 песошниц, 4 шандала медных, вески болшие, вески малые, 2 фунта, 25 шандалов деревянных, 6 щипцы, свеч восковых полпуда, свеч салных маканых 5 пудов, мелких 5000, чернил росхожих 6 ведер, добрых полведра, 7 коробей на полковые дела, к ним 7 замков». Для перевозки разрядного шатра предназначалось «6 телег с палубы и с колесы, колеса со втулки, и оси с поддоски железными, да к ним 6 замков немецких, 4 хомута с пряжками, 17 ценовой, 40 рогож простых, 30 веревок, чем обвязывать телеги, 3 короба с рогожи и с веревки, в чем положить салные свечи, фонарь болшой».

Из Посольского приказа прислали переводчика и толмачей с разных языков, из Аптекарского приказа — «дохтура», семнадцать лекарей, двух «костоправов» даже сторожа «при аптеке».

Столь подробное перечисление состава штаба, снаряжения походной канцелярии, наиболее почитаемых «святынь» делается для того, чтобы читатель мог понять, что формировался действительно штаб главнокомандующего, рабочий штаб, способный взять в свои руки все нити управления полками, артиллерией и обозами!

Напрасно некоторые историки намекают, что Алексей Семенович Шеин был вроде «декоративной» фигуры, за спиной которой фактически руководил военными действиями Петр I. Не умаляя достоинств «преобразователя России», хочется все-таки обратить внимание на то, что весь реальный аппарат управления армией находился в руках воеводы Шеина. А «святыни» должны были подчеркнуть в глазах всех его высокое положение…

С этой же целью, как правильно предположил Н. В. Томенко, боярину и воеводе Алексею Семеновичу Шеину было присвоено необычное для тогдашней России высшее воинское звание генералиссимуса.

А подготовка армии к новому походу началась задолго до назначения главнокомандующего. 27 ноября 1696 года в кремлевской церкви Чудова монастыря появился «сын боярский» из Разрядного приказа и «пошел по церкви кричать, чтобы все стольники, стряпчие, дворяне и жильцы шли Верх к сказке. Там на Постельном крыльце дьяк Артемий Возницын прочитал им указ: собираться на царскую службу, запасы готовить и лошадей кормить». По всей стране проходил усиленный набор в солдаты и рейтары, причем в царском селе Преображенском записывали даже крепостных крестьян. Всем полкам было приказано собраться к 20 марта в Валуйках и Тамбове.

Армия, предназначенная для похода на Азов, на этот раз состояла примерно из семидесяти пяти тысяч человек. Подробные сведения о ней имеются в «Описании похода боярина Шеина» (СПб, 1773). Под знамя с «образом Спасовым» становились тридцать солдатских полков (тридцать восемь тысяч восемьсот человек), тринадцать стрелецких полков (девять тысяч пятьсот девяносто семь человек), шесть «малороссийских» полков (пятнадцать тысяч человек), донские пешие и конные казаки (пять тысяч человек), калмыки (три тысячи человек), яицкие казаки и низовые конные стрельцы (пятьсот человек). В армии также находилось около четырех тысяч московских дворян. Из солдатских и стрелецких полков сформировали три дивизии под командованием генералов Головина, Гордона и Ригемана. Три солдатских полка были выделены Лефорту, назначенному адмиралом. Донскими казаками командовал атаман Фрол Минаев, украинскими — наказной атаман черниговский полковник Яков Лизогуб. Так выглядел командный состав армии А. С. Шеина. И, конечно, важную роль играл и в подготовке, и в самом походе царь Петр I, не занимавший официально «генеральской» должности.

Сразу же после назначения Шеин активно включился в военные дела, обсуждал с царем подробности похода. Петр I был болен, но постоянно сносился со своим главнокомандующим. Об этом достаточно красноречиво свидетельствуют дневниковые записи генерала Гордона за вторую половину января 1696 года: «Был целый день дома, ожидая известия от А. С. Шеина, чтобы с ним вместе ехать к его величеству… Был в городе сначала у А. С. Шеина, затем у его величества… Собирался к государю с главнокомандующим А. С. Шеиным… Виделся сначала с Шеиным, а затем с царем…» и так далее 23 февраля выздоровевший царь уехал в Воронеж где строился флот и собирались запасы для войны. Оттуда Петр I пишет письма своему главнокомандующему, интересуется делами, сообщает о состоянии дорог и мостов.

Сохранилось ответное письмо А. С. Шеина в Воронеж, которое дает представление о том, чем занимался оставшийся в Москве воевода:

«Государь мой милостивой, многолетно здравствуй! За присланное от милости твоей письма и о ведомостях пути и рек, приняв, благодарственно челом бью. И зело сокрушаются, чтоб, не упустя зимнего времени, поспешить на указное место. Доношу милости твоей: толко задержание мое — пехотные полки; отправя с Москвы последние марта 6-го числа, с поспешением буду ускорять до Воронежа, оставя все. А ваша милость в деле своем управляй, как господь вразумит, и Титову[37] прикажи, чтоб все готово было. Во сем предаюся милоств твоей. Алешка Шеин стократно челом бью».

Действительно, уже 15 марта в Воронеж выступил из Москвы сам «воевода большого полку» Алексей Семенович Шеин, проследив за тем, чтобы все его генералы с полками начали движение к месту сбора. 31 марта, «во втором часу ночи», он был уже в Воронеже.

К этому времени строительство флота в основном завершилось. Два тридцатишестипушечных корабля («Апостол Петр» и «Апостол Павел»), двадцать три галеры, четыре брандера, тысяча триста стругов, триста морских лодок, сто плотов — это была внушительная сила, способная решить две стратегические задачи: обеспечить перевозку по реке Дону «ратных людей», «наряда» и необходимых военных запасов и, главное, блокировать крепость Азов с моря.

С 1 апреля началась погрузка на струги пушек, пороха, свинца, ядер, бомб, хлебных запасов. Затем по судам распределили солдатские и стрелецкие полки. За этим следил сам генералиссимус Шеин, решая споры между генералами. Он же инспектировал готовую к отплытию «судовую рать». 10 апреля боярин «пришел к Воронежской пристани к берегу на будары (струги) и устроясь во всем к плавному ходу по воинской обыкности в назначенный военный путь».

23 апреля отправился в плаванье генерал Гордон с Бутырским и двумя стрелецкими полками. 25 апреля отбыл генерал Головин с Преображенским, Семеновским и тремя стрелецкими полками. Наконец, 26 апреля двинулся в путь вниз по Дону главнокомандующий. Шеин плыл на струге «чердачном дощатом косящетом с тремя чердаки (каютами) и с чуланы»; еще девять стругов было выделено для его людей, поварни и запасов. Генералиссимуса сопровождал только его штаб, а «полков с ним никаких не было».

Второй Азовский поход начался.

Петр I отплыл из Воронежа на галере «Принципиум» 3 мая, о чем тут же сообщил в письме, посланном вдогонку плывущему по Дону боярину Шеину. Впрочем, 12 мая он обогнал струги Шеина и прошел вперед. Царь спешил к устью Дона, чтобы в морских баталиях отогнать турецкий флот и блокировать Азов с моря.

О том, что там произошло, лучше всего, пожалуй, поведал сам царь в письме к А. А. Виниусу от 31 мая 1696 года:

«Сего месяца в 15 день приехали мы в Черкаской и стояли два дня; и собрався с галерами, посадя людей, пошли в 18 числе к каланчам в 9 галерах и пришли того же дни часу во 2 ночи к каланчам. И наутрея по шли на море, при чем и казаков было несколько лодок; и той ночи и утрее за малиной устья пройтить было невозможно, потому что ветер был северной и воду всю в море сбил; однако ж, увидев неприятельских судов, в мелких судах на море вышли. А неприятель из кораблей, которых было 13, выгружеся в 13 тунбас (грузовое судно), для которых в провожанье было 11 ушколов (вооруженная лодка), и как неприятель поровнялся с Каланчинским устем, и наши на них ударили и помощию Божиею оныя суды розбили, из которых 10 тунбасов взяли и из тех 9 сожгли; а корабли, то видя, 11 ушли, а 2 — один утопили сами, и то без всякого запасу. На тех тунбасах взято: 300 бомб великих, пудов по пяти, 500 копий, 5000 гранат, 86 бочек пороху, 26 языков и много всякого припасу: муки, пшена, уксусу ренского, бекмесу, масла деревянного, а больше сукон и рухляди многое число; и все, что к ним на жалованье и на сиденье прислано, все нашим в руки досталось. Петр С моря, майя 31 дня».

Ранним утром 27 мая русский галерный флот вышел в море и выстроился поперек Таганрогского залива окончательно блокировав Азов.

Чтобы больше не возвращаться к военным действиям на море, следует сказать, что турецкий султан послал на помощь Азову большую эскадру, на которой, кроме боеприпасов и продовольствия для осажденных, находился четырехтысячный десант янычар, способных значительно усилить гарнизон осажденной крепости. Но пройти к Азову турецкому десанту не удалось. 23 июня 1696 года Петр писал в Москву князю Ф. Ю. Ромодановскому: «Доношу, что сего месяца 14 дня прислан к Азову на помочь Анатолский Турночи баша с флотом, в котором обретаются 3 каторги, 6 кораблей, 14 фуркатов да несколько мелких судов, который намерен был в Азов пройтить; но, увидя нас, холопей наших, принужден был намерение свое отставить; и стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит, что под городом делается». 28 июня турецкий адмирал приказал поднять паруса, и эскадра окончательно ушла из-под Азова…

Иные заботы были у боярина Шеина. Вся махина надвигавшейся на Азов армии лежала на его плечах, а «морские баталии» близ устья Дона были лишь малой частицей войны.

Алексей Семенович Шеин прибыл в Черкасск 19 мая вместе с генералом Головиным, которого нагнал в пути. За две версты от города его встретил наказной атаман Илья Зернщиков со знатными донскими казаками. В Черкасске Шеину, как главнокомандующему, представился генерал-майор Ригеман. Два из трех командиров дивизий, таким образом, прибыли на место. Генералы незамедлительно получили приказ выступать к Азову. Это был первый боевой приказ генералиссимуса: «Устроясь обозом, воинским ополчением итти под Азов сухим путем со всяким бережением, а пришед к Азову, стать обозом в тех же местах, где стояли в прошлом году московских войск ратные люди, и под Азовом промысел чинить, сколько милосердный бог помощи подаст, смотря по тамошнему делу».

В придонских степях по-прежнему господствовала крымская конница, и опытный воевода предписывал использовать ту же организацию марша, которая оправдала себя в Крымских походах: двигаться большими каре, в окружении обозных телег, чтобы обеспечить безопасность людей от возможных нападений конницы. С той же целью генералам предписывалось и под Азовом «стать обозом», то есть в укрепленных лагерях. Ни на какие активные действия до полного сосредоточения армии у Азова генералиссимус своих генералов не подталкивал. Они должны были «промысел чинить», только «смотря по тамошнему делу».

Воевода сохранял лучшие традиции русского военного искусства XVII столетия: осмотрительность, последовательность, тщательную подготовку каждого действия, внимание к укреплениям — и на марше, и на стоянках. Горячим петровским генералам пришлось приноравливаться к требованиям опытного воеводы, облеченного высшей воинской властью…

Ушел из Черкасска генерал Ригеман со своими полками, полки дивизии Головина (сам генерал оставался пока в городе), донские казаки и калмыки под начальством атамана Савинова. Прибыл в Черкасск адмирал Лефорт.

Наконец, Шеин известил письмом царя: «Я пошел от Черкаского в надлежащий путь сего жь числа. Слуга вашей милости Алешка Шеин. Майя 24 день».

26 мая генералиссимус встречал в Новосергиевске войска, прибывшие в судах по Дону. Полковникам было приказано «с пушками и со всякими воинскими полковыми припасами с водяных судов сходить на берег реки Дону на сухой путь, на азовскую сторону и к походу под. Азов со всем строиться и готовиться без всякого мотчания неотложно». Одновременно было отдано распоряжение об инженерном обеспечении марша: «От Каланчей и от Сергиева города через луг по топким и грязным местам и чрез речку Ерик сделать для переправы на азовскую сторону мосты из готового леса, что с Воронежа для всякого воинского промыслу и к полковому делу приплавлен в плотах и на бударах».

Первыми 28 мая подошли к Азову солдатские полки белгородского «разряда» под командованием генерал-майора Карла Ригемана (десять тысяч человек) и четыреста донских казаков походного атамана Лукьяна Савинова. Турецкая кавалерия из крепости пыталась устроить вылазку, но была легко отбита казаками. Белгородские полки начали окапываться в своем лагере. Больше турки их не беспокоили. 2 июня под Азовом стали три тамбовских полка, 4 июня привел Бутырский полк генерал Гордон. Тогда же, по всей вероятности, прибыли Петр I и боярин Алексей Семенович Шеин. Во всяком случае, вечером этого дня, по сообщению Гордона, провели «обсуждение, как расположиться перед городом и как его осаждать». Обсуждение было предварительным, потому что только на следующий день, 5 июня, Шеин и Гордон объехали укрепления Азова для личной рекогносцировки.

Крепость выглядела внушительно. В ней было три линии обороны: земляной вал со рвом и палисадами, каменная крепостная стена с бастионами и внутренняя стена каменного замка, примыкавшего к Дону. Протяженность каменных стен Азова составляла более тысячи метров, ширина достигала шести метров. Перед стеной пролегал ров, выложенный для прочности камнем, шириной восемь метров и глубиной четыре метра. На одиннадцати каменных башнях и на бастионах насчитали около четырехсот пушек. Твердыня!

Полки занимали назначенные им места.

Крайний левый фланг, примыкавший к реке Дону ниже Азова, прикрывала донская казачья конница атамана Савинова. Численность ее доходила до четырех тысяч всадников.

Рядом заняли позиции полки генерала Ригемана. Со стороны степи их прикрывали таборы украинского гетмана Мазепы (десять тысяч пехоты и шесть тысяч конницы).

В центре стоял большой полк генералиссимуса Шеина (пятнадцать тысяч пехоты и десять тысяч конницы).

Рядом с большим полком расположились полки генерала Головина, а еще правее, примыкая к реке Скопинке, — Гордона.

Наконец, на противоположном берегу Дона, напротив форта, встали четыре солдатских полка под командой полковника Левинсона (тысяча восемьсот человек пехоты при двенадцати пушках и семнадцати мортирах).

Сорок казачьих стругов вошли в устье Дона, их тоже прикрывали с берега войска.

Через Дон протянули цепь, а на берегах поставили батареи. Выше Азова перекинули через реку наплавной мост на судах — для удобства маневра войсками.

К осаде Азова генералиссимус Шеин готовился обстоятельно и продуманно. Взять хотя бы его приказ полковникам занять прошлогодние позиции. Оказалось, что турки не удосужились зарыть русские траншеи и разрушить до конца шанцы, и это облегчало осадные работы. Патрик Гордон писал: «Мы все отправились к старым траншеям и улучшали их». Обратите внимание: не рыли заново, а улучшали!

Сам генералиссимус со штабом перебрался под Азов, когда позиции были уже достаточно укреплены. «Июня 7-го в день недельный (воскресенье) большого полку боярин и воевода Алексей Семенович, устроясь под Азовом обозом, воинским ополчением, в окопах от Сергиева города от каланчей со всеми воинскими припасы пришел в обоз большого полку своего». Здесь, в центре русских позиций, расположилась ставка главнокомандующего.

В тот же день был отдан общий приказ по армии, определявший большие масштабы осадных работ. Только осадные работы, никаких попыток нападения на бастионы и стены Азовской крепости!

В «Описании похода боярина А. С. Шеина» сохранился текст этого приказа: генералиссимус «велел генералам Петру Ивановичу Гордону, Автоному Михайловичу Головину, генерал-майору Карлусу Ригимону полков их с ратными людьми чинить над турским городом Азовом ко взятию того Азова всякий промысел днем и ночью, и для того промыслу к Азову вести шанцы и в шанцах делать раскаты, а на раскатах ставить большие пушки: галанки и мозжеры (мортиры) и полковые пищали».

Крымские татары, как и в прошлом году, пытались мешать осадным работам. На рассвете 10 июня Нуреддин-султан с тысячей всадников приблизился к русскому лагерю. Но сторожевая служба у Шеина была поставлена хорошо, и навстречу своевременно вышла русская конница. Хочется обратить внимание, что против крымцев были посланы конные московские дворяне и иные «московские чины», имевшие хорошее защитное вооружение, умелые в рукопашных схватках и единоборствах. В «стройном бою» или «градных приступах» дворянская конница была почти бесполезна, но рубиться с татарами она умела превосходно! Опытный воевода в полной мере использовал эти ее качества — в коротком бою орда Нуреддин-султана была опрокинута и бежала.

Представим начало осады глазами Петра I, так, как он «отписал» 11 июня 1696 года в Москву:

«А о здешнем возвещаю, что, слава богу, все идет добрым порядком, и обозом город обняв кругом и после в шанцы в одну ночь вступили так блиско, что из мелкого ружья стрелятца стали; а за рекою еще нет. Черкасы (украинские казаки) пришли в Черкаской и ждем их вскоре. Вчерашнего дня Народын-салтан с тысячею татарами под утро ударили на обоз наш, где наша конница такой ему отпор дала, что принужден был бегством спасение себе приобресть и до Коголника гнан со всеми татарами, и конечно был бы взят, толко дятко его, пересадя на свою лошадь, упустил; а сам, против гонителей его став и бився, в руки нашим за спасение ево отдался, того для, дабы тем временем, как он бился и как ево брали, он ушел; однако от Дигилея каллмыченина помянутой Народын меж крылец (лопаток) ранен. На котором, бою несколько их убито да 4 взято, а наших — 8 ранено».

Можно не без оснований предположить, что «добрый порядок», о котором писал Петр I, в немалой степени обеспечивался единством командования и воинским опытом Шеина.

Сам Петр вел себя так, как привык, как ему нравилось: плавал на галере по морю («Вечером лодки сильным ветром гнало на берег, так что мы эту ночь провели в большой опасности», — вспоминал об одном из таких плаваний Гордон), часто бывал в передовых траншеях и на батареях, под неприятельским огнем, рисковал жизнью без необходимости, что очень беспокоило придворных и родственников (царевна Наталья Алекееевна в письме просила брата, чтобы он берег себя, Петр ответил шутливым письмецом: «Сестрица, здравствуй! А я, слава богу, здоров. По письму твоему я к ядрам и пулькам близко не хожу, а они ко мне ходят. Прикажи им, чтоб не ходили; однако, хотя и ходят, только по ся поры вежливо…»), подолгу находился на своей галере «Принципиум», занимался государственными делами, вел обширную переписку, устраивал шумные пиры («При пушечных салютах славно пили!» — вспоминает Гордон).

К 16 июня осадные работы завершились. На предложение сдаться турки ответили выстрелами по парламентеру, который приблизился к стенам с белым, флагом. Тогда начался обстрел из всех пушек и мортир. «Ратные люди подошли шанцами близ азовских, городовых стен и роскаты поделали и пушки и мозжеры на роскатах поставили и город Азов со всех сторон осадили накрепко, въезду в него и выезду из него нет. А ниже Азова на Дону реке, где неприятельские морские суда к Азову приходили, сделаны вновь два земляные городы, а третий против Азова за Доном прежний; укреплены и одержаны те все города людьми и пушками многими. Также море и устьи донские все заперты московскими морскими судами, а на них многочисленными людьми и пушками ж и неприятельские водяной и сухой путь отняты. И за божиею помощию учал промысел чиниться немедленной из шанец генеральских полков, также войска донского казаков и из городка, что за рекою Доном, со всех роскатов в город Азов из больших ломовых пушек стрельба и из мозжеров метание бомб день и ночь непрестанное и из пушек у азовцев по земляному валу роскаты их разбили и пушечную стрельбу у них отбили».

Первая линия азовской обороны оказалась изрядно разрушенной. Осыпался земляной вал, под тяжкими ударами русских ядер рухнули палисады, сметены были с вала турецкие батареи. В городе от взрывов бомб разрушились многие дома, то и дело вспыхивали пожары. Но по-прежнему несокрушимыми оставались каменные стены и башни, с высоты которых турецкие пушкари непрерывно обстреливали русские траншеи и батареи. Широкий и глубокий ров, облицованный камнем, преграждал дорогу штурмующим. Да и стрелять по турецким укреплениям снизу вверх было неудобно, замок вообще оставался вне досягаемости пушечного огня.

Генералиссимус Шеин видел, что штурмовать Азов, несмотря на многодневную непрерывную бомбардировку тяжелыми осадными орудиями и мортирами, бессмысленно, это приведет лишь к потерям. Он решил применить осадную тактику, давно известную русским «градоимцам»: насыпать вокруг города высокий вал и, продвигая его к стенам, «по примету» преодолеть ров и взойти на стены. Эта гигантская насыпь должна превышать по высоте городские стены, и батареи, установленные на ней, могли бы расстреливать внутреннюю часть города.

«Июня с 23 числа в ночи к городу Азову для промыслу ко взятию того Азова и засыпания рва, который около того всего города, и для крепкого приступа и охранения в том приступе учали от шанцев валить вал земляной». Земляные работы шли непрерывно, несмотря на обстрелы из крепостных пушек.

Турки предпринимали многочисленные вылазки, то и дело на тылы русской осадной армии из степи нападала крымская конница, но гигантский вал продолжал неуклонно приближаться к крепости. Батареи, установленные на его гребне, в упор расстреливали город. Осажденные несли большие потери, в городе было много раненых и больных, ощущался недостаток боеприпасов. Об этом рассказал бежавший из Азова русский пленный, который добавил, что половина азовского гарнизона стоит за сдачу крепости, но другая половина с «начальными людьми» — против…

«Все это побудило генералиссимуса, — писал в своем дневнике Гордон, — послать парламентера с обещанием хороших условий и с объявлением, что его величество принимает такую меру ради своих именин».

29 июня за крепостную стену было перекинуто на стреле письмо на турецком языке с предложением сдачи:

«Мы, христиане, крови вашей не желаем. Город Азов нам сдайте с ружьем и со всеми припасы без крови, а вам всем и с пожитками даем свободу, куды похочете. А есть ли о каких делах похочете с нами пересылаться, и вы пересылайтесь и договаривайтесь безопасно, а нашему слову перемены не будет».

Турки ответили усиленной стрельбой из пушек в ружей.

Снова гремели русские осадные батареи, и солдаты и стрельцы продолжали «валом валить». 1 июля земляная насыпь сравнялась по высоте с турецкими укреплениями, а кое-где оказалась даже и выше. В предвидении близкого штурма русские «градоимцы» начали подводить под стены подземные мины. Развязка приближалась.

3 июля Петр I написал в Москву князю Ромодановскому:

«А о здешнем возвещаю, что вал валят блиско и 3 мины зачали. Приезжие бранденбургцы[38] с нашими непрестанно труждаютца в брасании бомбов. Татары мало не по вся дни с нашими бьютца; только, слава богу, кроме одного бою, где погнавшись наши, по прадедовским обычьем, не приняв себе оборонителя воинского строю, несколько потеряли, но, когда справились, паки их прогнали, всегда прогнаны от наших бывают…»

11 июля в осадную армию прибыли «цесарцы» — нанятые Петром военные специалисты из Франции и Италии, опытные инженеры и минеры. Даже они поразились масштабам осадных земляных работ, которые проводились под Азовом. И — неудивительно, ведь над возведением вала посменно работали пятнадцать тысяч человек!

Батареи, расставленные по их советам, действовали еще успешнее. Вскоре был совершенно разбит угловой бастион против позиций генерала Гордона.

В середине июля сооружение земляной насыпи фактически закончилось. «Великороссийские и малороссийские войска, во облежании бывшие около города Азова, земляной вал отвсюду равномерно привалили и, из-за того валу ров заметав и заровняв, тем же валом чрез тот ров до неприятельского азовского валу дошли и валы сообщили толь близко, еже возможно было с неприятели, кроме оружия, едиными руками терзаться; уж и земля на их вал метанием в город сыпалась».

17 июля казаки, численностью до двух тысяч человек, предприняли неожиданный штурм одной из турецких крепостных башен. Они легко перешли вал, сбили турецких янычар с их позиций, а потом долго удерживали башню. Ночью казаки отступили в свой лагерь, увозя турецкие пушки. Об этом боевом эпизоде писал из Азова в Москву переводчик Вульф: «В 17 числе июля, как черкасские казаки земляным своим валом к одной турской башноке (башне) подошли, и тогда они толь жестоко на нее нападение учинили и несмотря на то, хотя турки их больше шести часов непрестанною стрельбою и каменным метанием отбить хотели и трудились, однако ж крепко и неподвижно остоялись; последующие же ночи еще мужественнейше того 4 пушки у турок с башни они сволокли».

В некоторых исторических сочинениях встречаются рассуждения о том, что, если бы нападение казаков поддержали остальные полки, то участь Азова решилась бы в тот же день, и что успех казаков оказался неожиданным для командования и оно не успело принять меры. Думается, это не так. Происходило то, что позднее стало называться «разведкой боем», и казаки свою задачу выполнили. Выяснилось, что крепостные укрепления, вровень с которыми встал земляной вал, больше не являются непреодолимым препятствием и легко прорываются сравнительно малыми силами, что условия для общего штурма уже созданы. Что же касается «нерасторопности» русского командования, то этот упрек несправедлив. Генералиссимус Шеин внимательно следил за ходом боя, и в опасный момент поддержал казаков. Как сообщает Гордон, «чтобы воспрепятствовать туркам обрушиться на них со всею силою», генералы пододвинули полки к городу, «как будто мы хотим предпринять штурм», а «ночью мы отрядили гренадеров поддержать черкас» и помочь вывезти захваченные турецкие орудия.

Не менее важен и тот факт, что и турецкий гарнизон убедился в уязвимости своих позиций. Это сыграло в дальнейшем решающую роль.

Генералиссимус Шеин вновь проявил мудрость в осмотрительность — на неподготовленные, импульсивные действия он не пошел. Даже успешный прорыв в город привел бы к кровопролитным уличным боям, а это было неразумно. И, как показали события, он оказался прав.

Утром 18 июля состоялся военный совет, на котором было принято решение об общем штурме. Штурм назначили на 22 июля, а пока батареи получили приказ возобновить бомбардировку крепости.

Но штурмовать Азов не пришлось. В полдень того же дня на крепостной стене появилось множество турок. Они махали шапками и преклоняли знамена, давая знать, что хотят вступить в переговоры. Смолкла канонада. Ворота азовской крепости распахнулись, и из них вышел знатный турок Кегей-Мустафа. Подойдя к позициям генерала Головина, он передал письмо на имя главнокомандующего русской армией Алексея Семеновича Шеина. Турки просили генералиссимуса принять капитуляцию на тех условиях, которые он предлагал ранее, и подтвердить согласие письмом с его печатью.

Донской казак Самарин немедленно отвез в Азов требуемое письмо.

Вскоре в ставку Шеина явился турецкий военачальник Гассан-бей. Об основных условиях сдачи договорились быстро. Азов переходил в руки русских со всеми орудиями и боеприпасами. Туркам разрешалось покинуть город с личным оружием, с семьями и имуществом. Победители даже согласились перевезти турок на своих судах до устья Кагальника, где стояла крымская конница. Только одно вызвало спор: непременное требование Шеина выдать изменника «немчина Якушку» (голландца Якова Янсена, перебежавшего в Азов во время прошлогодней осады), невзирая на то, что он успел «обусурманиться» и был записан в янычары. Именно на это напирал Гассан-бей, возражая против русских требований. Дело чуть не дошло до срыва переговоров, Шеин пригрозил начать штурм крепости. В конце концов турки уступили. Янсена связанным доставили в русский лагерь.

Утром 19 июля восемь русских солдатских полков выстроились рядами от ворот Азова до берега реки Дона, где были приготовлены струги. Беспорядочной толпой потекли горожане вперемешку с янычарами по живому коридору, между двумя шеренгами солдат. Всего их вышло из Азова более трех тысяч. Последним покинул город Гассан-бей — со знаменами и свитой из высших «чинов» азовского гарнизона. Его подвели к генералиссимусу, сидевшему на коне. Шестнадцать турецких знамен упали к ногам коня полководца, Гассан-бей с поклоном протянул городские ключи. Церемония сдачи крепости завершилась. Это был миг высшего счастья полководца…

А турецкий командующий и офицеры сели в лодки и поплыли вниз по реке. «Наши галеры были выстроены в порядке на якорях, и лодки были пропущены мимо них по узкому проходу при залпах из крупного и мелкого оружия. В этом было несколько тщеславия для нас и слишком много чести для тех», — замечает Гордон.

Русские полки вступили в город. «Весь город представлял груду мусора. Целыми в нем не осталось ни одного дома, ни одной хижины. Турки помещались в хижинах или пещерах, которые находились под валом или около него», — вспоминает Гордон. Впрочем, первое впечатление очевидца было обманчивым. Оказывается, крепость долго могла еще выдерживать осаду: крепостные стены и башни уцелели, запасов оставалось много. Переводчик Вульф писал: «В разных местах нашел яз изрядную пшеницу, сухари, хорошую муку, паюсную икру и соленую рыбу. Итако у них в запасе скудости не было. На верху, между земляного валу и каменной стены, нашел я изрядный, камением выкладенный, студеный кладезь с преизрядною водою». Город вынудила к сдаче сила русского оружия, а не истощение осадных запасов.

О том же свидетельствует официальное письмо в Посольский приказ, перечислявшее, кстати, захваченные трофеи:

«А в Азове городе белом каменном принято 92 пушки, 4 пушки мозжерных огнестрельных и всякого оружия много; пороху много в трех погребах; олова множество, свинцу малое число; хлебных запасов: муки и пшеницы премножество, рыбы вяленой, икры паюсной много ж; мяса копченого и иных снастей много».

20 июля 1696 года в шатре Алексея Семеновича Шеина генералы и полковники русской армии праздновали победу. «Мы были на радостном пиру у генералиссимуса, где не щадили ни напитков, ни пороху» (для салютов), — подвел итоги Второго Азовского похода Патрик Гордон. В тот же день генералиссимус отправил официальную «отписку» о завершении военных действий в Разрядный приказ, а царь Петр I послал короткое письмо в Москву наместнику князю Петру Ромодановскому: «Известно вам, государю, буди, что благословил господь оружия наша государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием нашим государским, азовцы, видя конечную тесноту, здались; а каким поведением и что чево взято, буду писать в будущей почте. Питер. 3 галеры Принцыпиум, июля 20 дня».