3
3
Сохранилась подневная хроника обороны Чигирина, вставленная Патриком Гордоном по реляциям начальника гарнизона генерал-майора Трауернихта и полковника фан-Фростена. Передаем слово современнику событий, который пользовался данными непосредственных их участников.
Итак — хроника осады:
«Ежедневно приходят известия о том, что турки собираются около Днепра, намереваясь осадить Чигирин…
28-го июля в Чигирин прибыл казак, долгое время бывший в турецком плену; он привез известие, что турки уже идут к Чигирину, будто предполагая взять город в 3–4 дня и направиться затем к Киеву; в своей армии они насчитывают до 100000 человек, кроме татар, явившихся, однако, в небольшом количестве. Казак этот был тотчас же послан под конвоем ко князю Ромодановскому.
30 июля между 9 и 10 часами утра татары захватили на поле под Чигирином 150 человек и несколько сот голов скота.
2-го августа татары с некоторым количеством турок, внезапно появились перед Чигирином, но не захватили на этот раз пленных, так как гарнизон был на стороже. Турки ездили по полю взад и вперед, из чего было заключено, что это были квартирмейстеры армии.
На другой день турки показались со всей армией и, расположились на холмах по восточную и южную сторону Чигирина. Турки, укрепившись у старого вала, отстоящего на 216 саж. от рва замка, тотчас же принялись за устройство траншей и апрошей, не обращая внимания на стрельбу из замка.
4-го турки начали стрельбу с двух батарей, устроенных ими ночью и защищенных турами. На каждой батарее у них было по две 20-фунтовых пушки, которыми они разрушали брустверы вала, так что осажденные были принуждены сильнее укреплять их.
Юрий Хмельницкий прислал в город письмо, убеждая их подчинить город и страну ему, как законному наследнику отца. Комендант замка созвал военный совет, на котором решено отвечать не иначе, как пушками. Письмо с подробным донесением и просьбой о скорой помощи было отослано в Москву боярам Голицыну и Ромодановскому.
В тот же день в замок прибыли незамеченными 500 казаков, присланных гетманом.
5-го и 6-го турки с большим усердием и умением продолжали работы над устройством извилистых траншей и апрошей. Все подвигаясь вперед, они через 100 шагов по направлению к городу устроили еще одну батарею.
Комендант решил сделать вылазку; в вылазке приняло участие 1000 казаков и 800 русских. Около полуночи они напали на траншеи, между тем как из замка шла непрерывная пальба в ту сторону, откуда турки могли явиться на помощь к остальным. В этой вылазке были употреблены ручные гранаты, секиры и дротики; близ рва около контрэскарпа был оставлен резерв мушкетеров. Так как турки не предусматривали возможности такой вылазки, то многие из них были застигнуты врасплох во время сна. Из турок многие были убиты; из нападавших было убито 30 человек, а ранено 48.
План города Чигирина
После этого турки стали осторожнее, увеличили стражу и все ближе и ближе подвигались с апрошами к замку. Уставив пушками две батареи, устроенные впереди, они начали стрелять в замок 36-фунтовыми ядрами и 80-фунтовыми бомбами. Самый сильный огонь был направлен ими на бастион, находившийся у Спасских ворот и сделанный из двойных сосновых бревен, и на те места вала, где были заметны пушки. Благодаря ловкости турецких канониров, турки в короткое время сделали негодными для употребления 17 лучших пушек.
После горячего спора было наконец решено, что вылазка будет сделана под начальством одного из подполковников. Брошен был жребий, упавший на некоего Илью Дурова. Сделать вылазку отдан был приказ 200 человекам из каждого стрелецкого полка в лучшем их вооружении и 800 казакам, под начальством двух подполковников.
10-го около полудня сделана была вылазка с секирами и дротиками настолько удачно, что 24 хоругви турок покинули свои траншеи и апроши и отступили за пушки.
В этой вылазке было убито несколько сот турок, осажденные же недосчитывали у себя только 26 убитых и приблизительно вдвое больше раненых.
После этого турки удвоили караулы в траншеях и апрошах, так что там находилось теперь до 534 хоругвей, из которых от 10 до 12 было пехоты.
Увидев, что казаки принимали участие в вылазке наряду с русскими, турки начали рыть траншеи и против города и устраивать шанцы и батареи, с которых стреляли в город ядрами и бомбами: впрочем, этим они причиняли больше вреда домам, чем солдатам.
10-го прибыл в лагерь татарский хан; сын его Азамель Гирей султан и Нурадин султан примкнули с 500 человек на реке Буге к паше. Белгородские татары в числе 4000 уже раньше соединились с турками. Теперь хан привел с собою не более 10000 человек.
11-го, 12-го, 13-го и 14-го турки были заняты устройством нескольких батарей против города, а одной ближе к замку; с них они начали непрерывно стрелять из пушек и мортир и сделали много проломов в брустверах замка; после этого только в немногих местах были вставлены часовые.
В городе было разрушено много домов, и как там, так и в замке, у пушек были испорчены лафеты.
Между тем осаждавшие делали в разных местах подкопы. По особенно счастливой случайности в город в это время прибежал один арап, состоявший при паше, начальствовавшем над артиллерией и заведовавшем устройством подкопов. Через этого перебежчика осажденные узнали, что турки устроили три подкопа: один под равелином, другой под бастионом, называвшимся Крымским, а третий под городским валом в том месте, где он примыкал к замку. Тогда осажденные также принялись за работу. Не умея помешать врагу контрлиниями, они устроили внутренние укрепления и большие ямы.
17-го между 4 и 5 часами пополудни турки взорвали одну из мин под равелином и разрушили непрочный вал, осажденные оставили позицию, которую и заняли турки. Но вскоре осажденные пришли в себя и отогнали их с помощью ручных гранат. Говорят, что турки потеряли при этом 100 человек, у осажденных же было убито 12 и ранено 18. Затем осажденные по мере возможности исправили пролом в равелине.
В течение этого же дня турки безостановочно стреляли в город с батареи, находившейся около холма, и разрушили много домов.
К вечеру в город явился один молдаванин, сообщивший, что обе мины, устроенные турками у Дорошенковского больверка, обвалились от сотрясения, произведенного стрельбой из пушек, и что под городским валом близ замка готова еще одна мина; сообщил он также, что турки готовятся к штурму.
Едва осажденные окончили ретраншемент внутри городской стены у замка, над которым проработали прошлую ночь, как турки взорвали свою мину; взрыв оказался безуспешен благодаря глубоким ямам у вала, через которые в порох проникал воздух.
В тот же день неприятельским огнем было испорчено в замке 4 пушки и убито 3 канонира.
Между тем турки довели свой ломаный крепостной вал и траншеи до самого рва замка; они вырыли их вдоль вершины холма и по обеим его сторонам; ширина их была около 400 шагов, а расстояние от замка, считая по прямой линии, равнялось 150 шагам. Осажденные не могли причинить им и малейшего вреда своими немногочисленными пушками, лишенными большей частью лафетов. Турки же, напротив, постоянно обстреливая из своих пушек брустверы и фланки бастионов, сильно разрушали их, особенно одну каменную стену замка, обращенную к городу.
Хотя осажденные и имели 5 мортир разного калибра, но у них было мало бомб, так что они день и ночь стреляли из мортир камнями. Сначала они причиняли этим туркам большой вред, после же последние избегали его, сделав свои траншеи шире и крепче.
Заполнив ров равелина хворостом и сравняв его таким образом с проломом в вале, турки стремительно ворвались и заняли его. После этого турки изо всех сил старались заполнить фашинами, турами, деревом и т. д. главный ров, но сделать это было нелегко, так как ров был широк и глубок и высечен в скале.
Турки были заняты устройством еще двух мин, одной под валом у горнверка, другой под Крымским бастионом; 19-го осажденные узнали об этом и привезли туда несколько тяжелых пушек и начали безостановочно палить из них, надеясь, что и эти мины, как две первые, завалятся от сотрясения.
20-го к мосту подошел корпус русской армии с музыкой и развевающимися знаменами и был с радостью встречен осажденными. Он выступил от Днепра накануне вечером и шел очень поспешно и без арьергарда; эта помощь влила в осажденных новое мужество и ослабила храбрость турок. Боярин и гетман (Г. Ромодановский и И. Самойлович) написали осажденным, что им остается продержаться еще всего несколько дней, обещая в скорости освободить их от осады.
Имея достоверные известия о том, что русская армия находится поблизости, турки изо всех сил спешили окончить свои мины. Одну из них они взорвали под каменным валом сбоку Дорошенковского больверка. От взрыва произошло такое сотрясение, что часть больверка обрушилась и упала наружу на нападавших. Гнев на неудачу своего предприятия турки выразили в том, что целый день усиленно стреляли из тяжелых орудий.
23-го турки взорвали другую мину под городским валом, недалеко от замка. Когда взрыв разрушил вал, они немедля двинулись к пролому с 36 ротами. Так как осажденные знали об этой мине, то они увели оттуда своих солдат, оставив там только часовых. В то же время за ретраншементом у них было наготове 300 донских казаков; последние смело сделали вылазку и остановились в проломе, готовые встретить турок. Увидев их и устроенный внутри ретраншемент, турки отступили, не сделав ни малейшей попытки к штурму.
24-го осажденные заметили, что из траншей выступило много рот; некоторые палатки были снесены, другие передвинуты дальше. Из этого осажденные заключили, что часть неприятельской армии ушла для воспрепятствования приходу русских через Тясьмин.[32]
25-го турки стреляли сильнее обыкновенного из всех своих батарей как в город, так и в замок.
26-го осажденные заметили, что турецкий лагерь полон верблюдов и вьючного скота и на основании этого ждали или генерального штурма, или снятия осады. Стрельба с турецких батарей была слабее прежнего.
27-го в лагере было видно много оседланных лошадей. Между тем оставалось еще неизвестно, что замышляли осаждавшие, так как турки, находившиеся в траншеях, все еще грозили генеральным штурмом.
28-го августа стрельба из тяжелых орудий была слабая. Когда турки, бывшие в траншеях, узнали, что осада будет снята, их едва можно было там удержать. Между тем осажденные, видя, что турок гнали туда назад их офицеры со шпагами в руках, ждали штурма. Хотя обыкновенно после вечерней зари и перед утренней турки никогда не стреляли из тяжелых орудий и чрезвычайно редко из ружей, тем не менее в эту ночь шла безостановочная стрельба из мортир и ружей. Делалось это для того, чтобы осажденные не слышали шума, когда будет увозиться артиллерия.
Около 3 часов утра турки зажгли свой лагерь. Увидев это, осажденные выслали на разведку отряд, возвратившийся с известием, что все траншеи и апроши пусты. В одном закоулке они нашли спящего турка, которого товарищи забыли разбудить. Он оказался совершенным простофилей, ничего не сумевшим сказать ни об отступлении, ни о намерениях своих земляков.
Во время осады было убито 800 казаков, 150 стрельцов и 48 других русских; раненых было очень много. Турок было по сведениям осажденных убито 6000…»
Патрик Гордон, рассуждая о причинах отступления турок, писал так:
«Причинами снятия осады с Чигирина были недостаток в амуниции и приказание дать сражение; впрочем, они отступили с большой поспешностью. Много поклажи и амуниции, как-то: ядер, гранат и т. п., было ими оставлено в лагере или брошено дорогой. Казаки, неожиданно напавшие на отступавших, убили несколько сот человек и заставили бросить много повозок, буйволов и разных вещей не большой ценности».
Ссылка Гордона на «недостаток амуниции» малоубедительна, тем более что далее он сам себе противоречит, рассказывая о множестве ядер и гранат, которые нашли в брошенном турецком лагере.
Ближе к истине турецкий историк Фундуклулу, автор «Хроники Силахдара», который ссылается на неприступность крепости и стойкость русского гарнизона: «Силы Ибрагим-паши, командовавшего турецкими войсками, осаждавшими крепость, истощились в неудачной борьбе с русскими, которые блистательно отражали все приступы и, совершая вылазки, наносили туркам чувствительные удары. Тогда крымский хан Селим-Гирей со свойственной ему искренностью дал Ибрагим-паше совет вывести из окопов войска, собрать артиллерию и пойти прямо по спасительному пути отступления. На военном совете предложение паши было признан о благоразумным. Кади-аскер (военный судья) составил протокол, осада была снята, и войска быстро двинулись в обратный путь…»
Другое дело, что султан не принял объяснений своего неудачливого полководца и был страшно недоволен отступлением турецкой армии от Чигирина. По сообщению того же Фундуклулу, «Ибрагим-пашу, прибывшего из-под Чигирина с докладом, султан принял сурово и накричал на него: „Пошел, старый пес! Не мог ты взять такой ничтожной крепостенки, как Чигирин, возвратился прогнанным. Сколько истратил на ветер казны? Что у тебя войска, что ли, мало было? Или у тебя не было пушек и снарядов? Что же было тому причиной?“ Ибрагим-паша ссылался на неприступность крепости и на то, что он прекратил осаду по совету крымского хана, с согласия всех военачальников. Султан пришел в ярость от такого заявления и закричал: „Возьмите прочь этого гяура!“»
Ибрагим-пашу по приказу султана заключили в тюрьму Еди Куллэ (Семибашенный замок). Султанский гнев не миновал и крымского хана Селим-Гирея: он был смещен с престола и сослан на остров Родос.
Скорее всего, ближе к истине был молдавский воевода Антоний, который говорил русскому посланнику Афанасию Поросукову в Валахии, что Ибрагим-паша ушел из-под Чигирина потому, что после переправы Ромодановского и Сямойловича через реку крымский хан не оказал ему помощи.
О бедственном положении крепости перед снятием осады сообщал гетман Иван Самойлович, побывавший в Чигирине. Все поле перед городом было изрыто глубокими окопами змееобразной формы, для артиллерии турки насыпали валы, благодаря чему ее огонь причинял большой урон деревянным стенам крепости, под стену подведены многочисленные подкопы, исправных пушек почти не оставалось.
Отдавая должное мужеству и стойкости гарнизона Чигирина, следует все-таки признать, что решающую роль в снятии осады сыграл поход на правый берег Днепра воеводы Григория Ромодановского и гетмана Ивана Самойловича. Приближение русско-казацкого войска заставило Ибрагим-пашу, проигравшего полевое сражение у Днепра, бежать от Чигирина.
Об этом центральном эпизоде военной кампании 1677 года — наш дальнейший рассказ.