Рыцарский дух как основа российской внешнеполитической доктрины

Рыцарский дух как основа российской внешнеполитической доктрины

Старый анекдот гласит, что, когда раввина спросили, зачем евреи делают обрезание, тот, крепко подумав, начал свой ответ словами: «Ну, во-первых, это красиво...» Приблизительно так же аргументировал свою внешнюю политику и Павел I: «Ну, во-первых, это благородно...» Рыцарский дух, как понимал его император, стал решающим фактором, определявшим всю российскую политику в годы его царствования.

Некоторые треэвые мысли, которые Павел когда-то высказывал, критикуя порочность внешней политики Екатерины, «направленной на расширение границ империи ради пустой славы», и разумные в целом утверждения о необходимости сосредоточиться на внутренних российских делах - все это сразу же после восшествия на престол было либо полностью забыто, либо серьезно трансформировалось.

Прагматизма во внешней политике Павла приблизительно столько же, сколько реализма в легенде о Ланселоте. Зато все его действия во внешнеполитической области выглядели, как правило, исключительно благородно и красиво. Павел являлся, например, принципиальным противником раздела Польши. Его рыцарский дух оскорбляла торгашеская сделка между Австрией, Пруссией и Россией за счет поляков.

Вступив на престол, он не был в состоянии отменить результаты этого позорного договора, поскольку на то требовалось согласие и других участников, но Павел сделал то, что мог. Сначала он лично навестил главного польского пленника, одного из руководителей восстания, уже больного Тадеуша Костюшко, и, взяв с храброго пана честное благородное слово, что тот не будет больше воевать с Россией, отпустил его в Америку, подарив на память собственную шпагу и пожаловав изрядной суммой денег. А затем 12 декабря 1796 года подписал указ об освобождении поляков, участвовавших в восстании.

Собственно с самого начала своего правления Павел во внешней политике отчетливо сформулировал всего две задачи: 1) необходимость борьбы против революционной Франции; 2) возвращение крестоносцев на Мальту.

На начальном этапе борьбы враг был лишь один — французы. Республиканские солдаты находились как в Италии, третируя личного друга Павла, папу римского, так и на священном для императора острове, который он был обязан защищать в качестве протектора, а затем и гроссмейстера ордена. Таким образом, самое активное участие в антифранцузской коалиции, на что не решалась осторожная Екатерина, являлось для Павла делом закономерным, а главное дважды благородным.

Из 65 тысяч русских солдат, выделенных на борьбу против французов, одиннадцать тысяч двинулись в Нидерланды, а остальные под командованием Суворова в Италию. Великого полководца вызвали из его имения следующим посланием:

Римский император требует Вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше — спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствия Вас видеть. Пребываю к Вам благожелательный Павел.

Именно перед отъездом в Италию Павел и возложил на старика Суворова Мальтийский крест.

Между прочим, сам полководец, отправляясь в Италию, соглашался с поставленными перед ним задачами полностью. В одном из писем того периода он пишет:

Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели.

Стоит обратить внимание на следующее. В послании русского государя и письме Суворова есть упоминание об Австрии, Италии, римском императоре, рассуждения о безбожниках и, конечно же, о «славе» (за что Павел в свое время критиковал Екатерину), но нет ни одного указания на национальные интересы России. Хотя на смерть идет 65 тысяч русских солдат и офицеров. Это был как раз один из тех многочисленных в истории случаев, когда русского солдата заставляли улаживать абсолютно чуждые ему европейские склоки. Русские отправлялись в бой без малейшей надежды даже на чью-то благодарность. Впрочем, рыцарская внешняя политика этого и не предполагает.

Рассказывая об итальянском походе Суворова, прежде всего по понятным причинам обращают внимание на блистательные победы русского полководца, сумевшего свести к нулю всю предыдущую кампанию Бонапарта. Старик Суворов так и не встретился на поле брани с самим корсиканцем (тот в это время воевал в Египте), но его талантливых учеников разбил убедительно.

Не менее интересно, однако, и то, что происходило за кулисами. В описаниях итальянского похода Суворова, командовавшего объединенными русско-австрийскими силами, то и дело находишь упоминания о бурных спорах полководца с союзниками. Учитывая, что на должность главнокомандующего, как видно из письма Павла I, Суворов был назначен по настоянию как раз австрийского императора, все эти эмоциональные перепалки выглядят на первый взгляд странно. Часть споров можно объяснить обычными разногласиями между генералами, в меру своего опыта, таланта и амбиций по-разному оценивавшими обстановку. Но были и другие, действительно принципиальные конфликты, где просматривается уже большая политика.

Официальная история дореволюционной России рассказывает:

16-го числа [август 1799 года] Суворов получил первое известие о новых планах, по которым русские войска должны были двинуться в Швейцарию, а оттуда наступать на Францию... Венский двор торопил приведением его [плана] в исполнение вопреки серьезным возражениям Суворова, считавшего необходимым сначала довершить покорение Италии и лишь в следующем году приступить к выполнению нового плана. Но австрийское правительство, имея свои виды на Италию и желая остаться единственным в ней хозяином, настояло на немедленном удалении оттуда русских войск и вместе с тем поторопилось вывести армию эрцгерцога Карла из Швейцарии, вследствие чего оставшийся там корпус русских войск Римского-Корсакова поставлен был в опасное положение. Последнее обстоятельство заставило Суворова поспешить движением в Швейцарию.

Подробных комментариев не требуется. «Русского медведя», блистательно сделавшего свое дело в Италии, бесцеремонно теперь выставляли за дверь.

Что же касается истории с корпусом Римского-Корсакова, оставленного союзниками на произвол судьбы перед лицом превосходящих французских сил под командованием Массены, то можно лишь гадать, что в первую очередь двигало австрийцами: некомпетентность, трусость или трезвый расчет — желание побыстрее выманить из Италии Суворова. Если верно последнее предположение, то затея австрийцам удалась полностью. Знаменитый переход русских через Альпы из Италии в Швейцарию и был отчаянной попыткой спасти товарищей. Подвиг Ганнибала русская армия повторила поневоле. Время не ждало, поэтому Суворов избрал самый короткий путь. Причем и здесь по вине австрийцев русским пришлось идти по неразведанным тропам. Даже вьючные мулы, обещанные австрийцами, были доставлены с большим опозданием и в недостаточном количестве. В результате груз перевозили на казачьих лошадях, и животные вместе с людьми то и дело срывались в пропасть. Иначе как предательством всю эту альпийскую историю не назовешь.

Несмотря на нечеловеческие усилия, прийти на помощь своим товарищам солдаты Суворова не успели. Героический переход принес суворовцам заслуженную славу, но корпус Римского-Корсакова все же был разбит.

Словарь Брокгауза и Ефрона резюмирует:

Вскоре император Павел, убедившись в невозможности совместных действий с такими союзниками, как австрийцы, приказал Суворову со всеми русскими войсками возвратиться в Россию. За швейцарский поход Суворов был возведен в звание генералиссимуса, и ему приказано воздвигнуть монумент в Петербурге...

Иначе говоря, рыцарские устремления Павла, столкнувшись с бухгалтерской расчетливостью австрийцев, потерпели полный крах.

Еще раньше гроссмейстера Мальтийского ордена ожидало разочарование в его взаимоотношениях с другим союзником по антифранцуз-ской коалиции — англичанами. 23 декабря 1798 года ради освобождения Мальты Павел подписал договор о военной помощи с турецким султаном Селимом III. Адмирал Ушаков, пройдя со своей эскадрой через Босфор и захватив ряд Ионических островов, двинулся к Мальте, но его опередили англичане. Лондон не захотел выпустить добычу из рук, невзирая на все уговоры стратегического союзника, императора и гроссмейстера. По рыцарским понятиям это являлось оскорблением.

Антифранцузская коалиция разваливалась. В ответ на столь недружественные действия англичан Павел приказал наложить эмбарго на все английские суда и товары в российских портах.

Австрийцы и англичане либо так и не поняли характера Павла, либо просто не сочли необходимым принимать его в расчет. Этой грубой ошибкой сразу же воспользовался Наполеон. Первый консул Франции прекрасно просчитал все нюансы характера российского императора, несмотря на то что сам был выкован из совершенного другого материала. В отличие от Павла, корсиканца бесплодные победы никогда не интересовали. Как точно заметил академик Евгений Тарле.-

Разбить противника, чтобы этим самым навязать свою волю, длительно, прочно, «навсегда» подчинить его... вот зачем, по убеждению Наполеона, нужны войны, штурмы, походы, нашествия.

Тем не менее Наполеон, будучи не только гениальным полководцем, но и талантливым дипломатом, понимал, что с рыцарем, чтобы завоевать его симпатии, нужно обращаться по-рыцарски. Вежливый жест в политике, так же как и в обычной жизни, стоит иногда немного, но окупается сторицей.

В тот момент, когда Франция официально находилась еще в состоянии войны с Россией, Павел получил от Бонапарта послание, перевернувшее весь ход европейской политики. Наполеон предлагал без всяких условий немедленно вернуть на родину всех русских пленных из корпуса Римского-Корсакова. Русский посол Спренгпортен, прибывший по поручению Павла в Париж в декабре 1800 года, выслушал самые теплые слова уважения в адрес российского императора и получил заверение, что все шесть тысяч пленных будут отправлены домой при полном вооружении и в новом обмундировании, сшитом за счет французской казны. Это был поистине рыцарский жест, и Павел не мог не оценить его по достоинству. Одновременно Наполеон сообщал, что мир между Францией и Россией может быть заключен в 24 часа, было бы желание российского императора.

Сближению Петербурга и Парижа в немалой степени способствовали и очевидные перемены, происходившие во Франции: страна от хаоса и республики шла к жесткому порядку и новой монархии. Первый консул Франции вызывал в связи с этим все большие симпатии у такого последовательного монархиста, как Павел. Как сообщал датский посланник Розенкранц, в одной из бесед с ним российский император заявил, что

...российская политика вот уже три года остается неизменной и связана с справедливостью там, где его величество полагает ее найти; долгое время он был того мнения, что справедливость находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам; теперь же в этой стране в скором времени водворится король если не по имени, то, по крайней мере, по существу, что изменяет положение дела...

Вот положение дела и изменилось. В ответ на слова Наполеона, сказанные русскому послу: «Ваш государь и я - мы призваны изменить лицо земли», Павел 18 декабря 1799 года пишет:

Я не говорю и не хочу говорить ни о правах человека, ни об основных началах, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается.

Возможно, Павел и был искренен, когда писал эти строки, но уже очень скоро тон его заявлений стал полностью совпадать с тоном заявлений Наполеона. Забыв о своем намерении «возвратить миру спокойствие», а уж тем более о планах заниматься исключительно внутренними делами и не искать пустой славы, Павел вместе с новым партнером быстро переходит к самым амбициозным замыслам, оба пытаются изыскать способ, чтобы как можно больнее ударить своего общего противника и обидчика — англичан. Скоро такой проект появляется и своей неожиданностью изумляет историков даже сегодня. Целью совместной операции против англичан избрана Индия!

Совместный план Парижа и Петербурга — нанести удар по владычеству Альбиона в столь отдаленном регионе — часто вызывает ироническую улыбку, настолько нереальным он представляется. В русской истории индийский проект оброс множеством забавных подробностей, которые должны засвидетельствовать некомпетентность, если не безумие, Павла I. Как анекдот рассказывается, например, история о том, как Павел, призвав казацкого атамана Платова и лишь мимоходом поинтересовавшись, знает ли тот, где Индия, тут же отправил его в авантюрный поход.

Идея и вправду кажется экстравагантной - из тех, что рождается в голове у политиков, привыкших управлять миром, глядя на глобус. Однако за этим предприятием стоял не только фантазер Павел, но и серьезный аналитик Наполеон. Великий корсиканец в своих расчетах, конечно, не раз ошибался, но чаще все-таки оказывался прав. Если проект и являлся безумным, то не безумнее многих других в истории человечества, которые закончились тем не менее успешно. Можно напомнить о том, как горстка конкистадоров покорила Центральную и Южную Америку.

Стоит отметить, что военные силы 8 Бенгалии состояли всего из 2 тысяч английских солдат и 30 тысяч сипаев — индийцев, обученных европейским методам ведения войны. К тому же верность сипаев всегда находилась под большим вопросом. И недаром. Через полвека после описываемых событий, в 1857 году, именно сипаи встали во главе восстания против английских колонизаторов.

Для сравнения скажем, что у атамана Платова, направленного Павлом в индийский поход всего лишь в качестве авангарда, было 40 донских полков, то есть свыше 20 тысяч человек. Другое дело, сколько казаков реально добралось бы до Индии, учитывая труднейшую дорогу и климат. Сам Наполеон рассматривал возможность лично отправиться в Индию во главе экспедиционного корпуса, он намеревался пройти через Южную Россию на соединение с русскими войсками. Как считали Павел и Наполеон, если англичане смогли покорить Индию в одиночку, то почему это не под силу вместе русским и французам? Наконец, если бы индийский проект действительно являлся чистой утопией, то не вызвал бы такого беспокойства в Англии, стране, где паника обычно не в моде.

Все это, впрочем, любопытно, но и только. Важнее вопрос: зачем? Найти хоть малейшую выгоду, ради которой России имело бы смысл гнать своих казаков в Индию, нельзя. Наоборот, война с Англией наносила немалый ущерб русской торговле, ослабляла ее и без того не очень здоровую экономику. Если для Наполеона успех индийского проекта означал ослабление могущества Англии, что автоматически делало Францию полновластной хозяйкой Европы, то Павел ввязался в это дело из-за ущемленной рыцарской чести. Главной целью всей российской внешней политики того времени стало освобождение от англичан небольшого острова посреди Средиземного моря. Войска Платова шли в крестовый поход против Альбиона, но уж очень замысловатым путем. Продолжался поход, правда, недолго, с конца февраля по март 1801 года, когда в пути казаков настиг приказ: возвращаться домой, Павел I скончался.

У Наполеона участие англичан в убийстве российского императора не вызывало ни малейших сомнений. Если исходить из классической формулы «кому это выгодно?», то Наполеон прав. Союз Франции с Россией моментально рухнул, и выиграла от этого Англия.

Но имелись и другие заинтересованные лица. Множество лиц. Чуть ли не все российское дворянство. На следующий день после гибели Павла в Петербурге нельзя было достать шампанского — так бурно дворяне праздновали смерть государя, за все свое царствование не казнившего ни одного подданного.

Народ шампанское не пил. По воспоминаниям гвардейского офицера Саблукова, свидетеля событий той трагической ночи, когда солдатам из караула предложили принести присягу новому императору, они поначалу не согласились, потребовав показать им мертвого Павла. Заговорщики, поколебавшись, все же предпочли пропустить в императорскую спальню солдатскую делегацию.

На вопрос, готовы ли они теперь присягнуть Александру I, один из солдат невесело ответил: «Точно так... хотя лучше покойного ему не быть... А впрочем, — добавил он, — все одно: кто ни поп, тот и батька!»