На войне и фамилия стреляет

На войне и фамилия стреляет

Михаил Барклай-де-Толли происходил из старинного шотландского рода, предки которого в XVII веке переселились в Россию. Он сумел войти в русскую историю как хороший полководец, толковый военный министр, смелый и порядочный человек, что по любым меркам уже немало. Барклай успешно воевал с турками, шведами, прекрасно показал себя в двух самых крупных битвах русских с Наполеоном — при Прейсиш-Эйлау и Бородино, где он командовал правым крылом и центром русских войск.

В значительной степени как раз благодаря Барклаю русская армия после Аустерлица начала постепенно реформироваться. Именно он в качестве военного министра работал над новыми военными уставами и составил «Учреждение для управления большой действующей армией» — документ, столь высоко оцененный военными историками. Наконец, именно Барклай не позволил Наполеону разбить по частям русских на первом этапе войны, успешно (в условиях большого превосходства французских войск) осуществив планомерный отход и соединение под Смоленском двух русских армий. После смерти Кутузова все тот же Барклай успешно руководил русской армией в походах 1813-1814 годов против Наполеона, отличился в сражениях при Лютце-не, Бауцене, под Торном, Кульмом, Лейпцигом и Парижем. Закончил свою блестящую военную карьеру Барклай в звании фельдмаршала.

Есть лишь один горький и обидный для Барклая эпизод в его долгой и беспорочной службе на благо России. В самый трудный момент, когда Наполеон стоял уже под Москвой, русское общественное мнение потребовало отставки Барклая с должности главнокомандующего и назначения Михаила Кутузова. Этого хотели солдаты и офицеры, не желавшие больше отступать, этого требовали обыватели, напуганные французским вторжением.

Конечно, в этом требовании к Александру I огромную роль играла надежда российского общества на полководческий талант Кутузова, но ради объективности следует признать, что имелся и иной мотив. Отставки Барклая потребовала и издавна укоренившаяся в русском сознании подозрительность к иностранцам. «Барклай ведет неприятеля прямо в Москву», — говорили и в народе, и в русской армии. В роковой для родины момент русские захотели видеть во главе своей армии русского. Не затрудняясь в поиске других ответов, обыватель нашел виновника обрушившихся на него бед в человеке с непривычной чужеземной фамилией. (Грех очевидный, но распространенный не только в России.)

Император, так и не простивший Кутузову Аустерлица, на требование общественности заменить главнокомандующего согласился против своей воли. «Публика желала его назначения — я назначил его, — заявил Александр I графу Комаровскому. — Что касается меня, то я умываю руки».

Есть версия, что за Кутузова активно хлопотали при дворе и русские масоны, поскольку полководец являлся одним из виднейших вольных каменщиков той эпохи. Если такая версия верна, то это был тот редкий в русской истории случай, когда желания «публики» и масонов совпали на все сто процентов.

На прощальной аудиенции с Кутузовым (до своего нового назначения старик занимал скромную должность начальника петербургского ополчения) царь объявил, что главнокомандующему предоставляется полная свобода действий, за одним исключением — запрещается вести какие-либо переговоры с Наполеоном. В свою очередь Кутузов обещал императору, что умрет, но не допустит неприятеля в Москву.

Фамилия на войне, как оказалось, тоже либо дает осечку, либо стреляет. Назначение Кутузова вызвало у солдат прилив энтузиазма. Появление престарелого, но умудренного огромным опытом полководца в действующей армии солдаты встретили восторженными словами: «Приехал Кутузов бить французов!»

«Можно ли все отступать с такими молодцами?» — громко произнес новый главнокомандующий, осмотрев войска. И уже на следующий день дал приказ снова отступать.

Фамилии у Кутузова и Барклая были разные, но ситуацию они оценивали одинаково.