ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Милостью Божьей и милостью гвардейской. Эпоха переворотов

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Милостью Божьей и милостью гвардейской. Эпоха переворотов

Время от Петра I до Екатерины II многие русские исследователи пробегали впопыхах, кажется, даже не без оттенка брезгливости, не желая обращать внимание на исторических карликов после такого титана, как Петр. В этом периоде нет ни трагизма Смутного времени, ни величия петровских реформ. Зато много дворцовой суеты, заговоров и альковных приключений неразборчивых в своих предпочтениях императриц, усевшихся на трон не по закону, а благодаря поддержке гвардейских штыков. Благодатная почва не столько для серьезной аналитики, сколько для авантюрных романов в духе Дюма-отца.

В одном из своих черновиков Василий Ключевский, чьи работы автор немилосердно эксплуатирует в силу того, что это самый приметливый и острый на язык русский историк, записал мысль, не предназначенную по понятным соображениям для публичных лекций. Он назвал всех императриц той эпохи «воровками власти, боявшимися повестки из суда». В другом черновике та же мысль повторяется снова:

Эпоха воровских правительств, которые сами стыдятся своей власти, но держатся за нее без всякого стыда.

В то же время прав Сергей Соловьев, написавший однажды:

При отсутствии внимательного изучения русской истории XVIII века обыкновенно повторяли, что время, протекшее от смерти Петра Великого до вступления на престол Екатерины II, есть время печальное, недостойное изучения, время, в котором на первом плане видели интриги, дворцовые перевороты, господство иноземцев. При... более внимательном изучении русской истории подобные взгляды повторяться более не могут.

И вправду, в истории не бывает пустого времени, даже если на высоких постах по иронии судьбы на какой-то период оказываются самые пустые люди. Тем более важно проследить, что стало с петровским наследием — богатством, накопленным ценой неимоверных мучений. Для данной же работы, посвященной истории взаимоотношений России и Запада, именно этот исторический период в силу «господства иноземцев» особенно интересен.

Если даже эта эпоха и была временем лишь интриг и фаворитизма, то немаловажно понять, какую роль во всем этом сыграли иностранцы. Еще важнее объективно оценить, в какой степени Запад тормозил начатое Петром движение, а в какой ему способствовал, оберегая посаженные реформатором европейские семена.

Разобраться необходимо, наконец, и потому, что именно этот период обычно используется российскими «патриотами» для демонстрации вреда, наносимого России иностранцами. С тех времен в наследство русским осталось непривлекательное словечко «бироновщина» (по имени фаворита императрицы Анны Иоанновны Бирона). Этот термин в сознании отечественного обывателя прочно ассоциируется с засильем иноземцев, их негативным вмешательством в национальную внутреннюю и внешнюю политику. При этом сегодня уже мало кто помнит, что и Биронов в русской истории несколько и что главным противником фаворита был на самом деле не русский человек, а другой немец — один из самых выдающихся «птенцов гнезда Петрова» — фельдмаршал Миних.

Здесь же с самого начала следует обратить внимание и на то, что современники отзывались о Бироне далеко не так однозначно, как их потомки, а само понятие «бироновщины» возникло позже, в основном благодаря мемуарам двух ярых противников фаворита — все того же Миниха и его личного адъютанта Манштейна. Эти зерна, упав на почву, обильно орошенную как справедливыми обидами, так и примитивным национализмом, и проросли ненавистью, далеко не всегда обоснованной. Александр Пушкин как-то заметил

По этому поводу:

Он [Бирон] имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа.

Впрочем, «бироновщина» — лишь фрагмент обширной мозаики взаимоотношений России и Запада того времени. После кончины Петра Великого западная политика оказалась перед сложным выбором. Резкое усиление России, совершившей уже немало успешных походов в сердце Европы, породило страх, но, с другой стороны, петровская реформа стала возможной лишь благодаря Западу. Западные идеи и западные специалисты оплодотворили ее.

Убить собственное дитя, пытаться, как мечтал Карл XII, деевро-пеизировать русских, загнать их в старую Московию было делом уже не только рискованным, но и невыгодным. Соблазнительнее казалось использовать нового европейского партнера в своих интересах: попытаться (в отсутствие у русских сильного национального лидера) привязать Россию к своей собственной политике.

Именно это время положило начало тайным, но жестким посольским войнам при российском императорском дворе. В ход шли любые средства: взятки, подлог, даже спальня императрицы. Главные игроки того периода — дипломаты и тайные агенты Англии, Франции, Пруссии и Австрии.

Цена победы или поражения в этой подпольной войне была необычайно высока. Уже ставший знаменитым в Европе русский солдат как силовой компонент той или иной коалиции мог решить дело в чью угодно пользу.