Женщины и владение крепостными
Женщины и владение крепостными
Так как количество крепостных крестьян служило главным показателем богатства в России, мы могли бы ожидать, что обнаружится более заметный разрыв между числом мужчин и женщин, ими владевших, или выяснится, что у помещиц было гораздо меньше работников, чем у мужчин-помещиков. Но и данные о продаже помещицами крестьян поодиночке, и сведения о выдаче ими вольных и о продаже земли с крестьянами подтверждают, что женщины занимали видное место в феодальной экономике: участие дворянок в продаже крепостных соответствует их активности в продаже недвижимости. Чем энергичнее выступали дворянки в рыночном обороте земли, тем чаще они включались и в оборот крепостных, от труда которых зависела продуктивность их имений. В начале XVIII в. женщины так же редко владели крестьянами, как и землей; самостоятельные продажи крестьян помещицами зафиксированы лишь в 14% сделок, заключенных в трех уездах, а продажи с участием родственников-мужчин — еще в 5%. Через тридцать лет число женщин, продававших крестьян, возросло до 43% от общего количества сделок, к концу века упало до 35%, а в 1805— 1810 гг. снова выросло до 40% (см. табл. 4.5).
Цифры, свидетельствующие об отпуске крепостных на волю, отражают динамику женского душевладения. В самом деле, уже само количество вольных записей, сделанных дворянками в XVIII в., устраняет всякие сомнения в наличии помещиц в губерниях. У помещиков было принято отпускать на волю крестьянок, желавших выйти замуж в соседние имения. Реже они освобождали крестьян в награду за многолетнюю службу, разрешая им записываться в государственные крестьяне. При этом ни помещики, ни помещицы не отпускали крестьянок на волю в другие имения из соображений экономической выгоды, потому что от такой сделки они получали лишь номинальное возмещение всего лишь в несколько рублей. Поэтому данные об отпуске крепостных дают нам важный инструмент для измерения количества крестьян в женском владении. В приведенной подборке доля операций, связанных с отпуском крестьян на волю помещицами, с 17% в 1715— 1720 гг. выросла до скромных 22% в 1750—1755 гг. (см. табл. 4.4). Но в дальнейшем доля женщин, владевших крепостными, продолжала расти, пока не составила 38% всех помещиков, отпустивших крестьян на волю в 1775—1780 гг. и 49% (в одном уезде) в 1805— 1810 гг.
По оценке В.И. Семевского, 84% владельцев крепостных крестьян в 1777 г. имели менее ста душ, т.е. минимальное количество, необходимое дворянину, чтобы кое-как сводить концы с концами у себя в имении{302}. Данные ревизии за гораздо более поздний период 1858—1859 гг. показали, что ниже этой черты бедности проживало 79% дворянства, а 20% имело от ста душ до тысячи. Только 1,1% дворян могли считаться крупными помещиками — те, у кого было больше тысячи крепостных душ{303}. Анализ количества крепостных, проданных в имениях Московской губернии (см. табл. 4.10), подтверждает вывод Семевского. До XIX в. от 76 до 80% помещиков продавали имения, насчитывавшие меньше ста душ крепостных (см. табл. 4.10). К середине XIX в. сократилось число помещиков, продававших имения с менее чем 20 душами. И все же помещицы средней руки все еще составляли лишь 22% от общего числа, и всего-навсего 1% женщин принадлежал к тем помещикам, кто продавал имения свыше тысячи душ. Для мужчин была справедлива та же картина — примерно 1% из них владел крещеной собственностью в крупном размере.
Кроме того, помещики обоих полов предпочитали продавать на вывод отдельных крестьян, а не выпускать из рук много семей сразу. Правда, поведение мужчин и женщин не во всем совпадало. Дворянки были в целом склонны продавать скорее крепостных баб, чем мужиков, дворяне же — наоборот (см. табл. 4.11). Но, продавая целую семью или несколько дворов, мужчины и женщины вели себя одинаково. И у тех и у других с 1715 по 1810 г. 11% всех операций купли-продажи крепостных затрагивали две и более крестьянских семей. Очевидно, что консервативное поведение в экономике вызывалось ограниченными средствами, а не являлось следствием тендерных различий.
Таблица 4.10.
Количество крепостных крестьян, проданных в подмосковных имениях дворянками и дворянами (1750-1860 гг.)[122]
Сведения о продаже земли с крестьянами (см. табл. 4.12) представляют собой последнюю точку обзора для оценки женского и мужского владения крепостными. До XIX в. помещицы охотнее своих собратьев-мужчин продавали населенные поместья (так назывался любой клочок земли, проданный вместе с живущими на ней крестьянами). Здесь снова виден контраст между Москвой и провинцией — в Москве доля продажи земли с крестьянами гораздо выше: за весь период целых 72% проданной в Москве женщинами недвижимости приходится на имения с крестьянами (для сравнения — во Владимире 48%, в Тамбове и Кашине по 35%). При этом во всех уездах женщины продают населенные земли, воспроизводя линию поведения мужчин: продажи увеличиваются в середине XVIII в. и резко возрастают перед отменой крепостного права до уровня в 68% у помещиц и 66% у помещиков[123]. В целом модель женского душевладения на протяжении всего рассматриваемого периода и на всем географическом пространстве мало отклонялась от поведения помещиков-мужчин.
Таблица 4.11.
Крепостные крестьяне, проданные без земли дворянками и дворянами, по виду сделок (1715—1810 гг.)[124]
Третий вид имущества, доступный дворянкам, а также женщинам других социальных категорий, представляла собой городская недвижимость. Если владеть крепостными имели право только дворяне, то представители всех социальных слоев в России имели право вкладывать средства в городские дома, лавки, земельные участки. В результате, в отличие от сведений о продаже имений, данные о продажах городского имущества позволяют провести сравнение между женщинами разных сословий. Нам крайне мало известно о жизни женщин купеческого сословия; сравнение их роли на рынке городской недвижимости с аналогичной ролью дворянок, однако, указывает на принципиальное различие в отношении к собственности у женщин дворянского и купеческого звания.
Таблица 4.12.
Процентное соотношение имений, проданных дворянками и дворянами (1715—1860 гг.)[125]
С середины XVIII в. собственников — представителей всех сословий можно было обнаружить в оживленной сфере торговли городским имуществом. Дворянки также проявляли активность в этой области экономики, выступая покупательницами и продавщицами в более 40% сделок, зарегистрированных в Москве (см. табл. 4.13). Стоимость городской собственности была далеко не пустячной, составляя важную часть богатства дворян: каменные дома с садами и прилегающими постройками, земельные участки и доходная недвижимость ценой переходили за тысячи рублей[126]. Дворянки, по примеру Елизаветы Тутолминой, извлекали устойчивый доход, сдавая в аренду квартиры в Петербурге{304}. Княгиня Дашкова рассказывала в своих мемуарах, как она всячески медлила с тратами на покупку дома в Петербурге и месяцами жила в своем загородном имении или на съемных квартирах. Когда Екатерина II спросила ее, почему она не купит собственный дом, Дашкова ответила: «Покупка дома так же серьезна, как выбор мужа, и тут нужно не один раз подумать!»{305}
Купчихи отставали от женщин благородного происхождения по части сделок с городской недвижимостью. В приведенной небольшой выборке видно, что до середины XIX столетия поведение купчих напоминало образ действий дворянок в начале XVIII в. (см. табл. 4.14). Среди тех московских купцов, кто вкладывал средства в недвижимость, женщины, действовавшие сами по себе, составляли 13% в 1750—1755 гг. и 23% в 1775—1780 гг. Одна купеческая вдова участвовала в самой дорогой сделке 1778 г.: она купила одну десятую долю завода за 30 тыс. рублей{306}. Но такие примеры были редки, и лишь накануне отмены крепостного права участие купеческих женщин в рынке сравнялось с долей дворянок. При этом, становясь все активнее, купчихи явно предпочитали продавать имущество, а не приобретать. Так, в 1855—1860 гг. на долю женщин пришлось 47% продаж городской недвижимости среди московского купечества и всего 30% зафиксированных покупок[127].
Скромная роль, которую купчихи играли как вкладчицы средств в городскую недвижимость, говорит о серьезных расхождениях в культуре собственности между дворянством и купечеством. Хотя современники в один голос твердили об ужасной участи женщин в купеческих семьях{307}, разница в отношении к собственности дворянок и купчих никак не связана с угнетением последних ретроградами-женоненавистниками. Активность купчих в торговле и инвестировании в недвижимость явно сдерживалась целым рядом неясностей в законе. Несомненно, купеческие женщины с опозданием вышли на рынок недвижимости потому (хотя бы отчасти), что распространение на купечество закона о раздельной собственности супругов задержалось. В указе 1753 г., разрешившем замужним дворянкам распоряжаться своим имуществом без разрешения мужей, говорилось о «женских персонах», без пояснений, относится ли это правило к женщинам недворянских сословий. Мало того, лишь в 1800 г. Устав о банкротах прямо запретил кредиторам требовать в возмещение долга имущество жен разорившихся купцов или других предпринимателей{308}. Дворянки же пользовались таким иммунитетом еще с конца XVII в.
Таблица 4.13.
Продажа и покупка дворянками городской недвижимости в Москве (1715-1860 гг.)[128]
Таблица 4.14.
Продажа и покупка купчихами городской недвижимости в Москве (1715-1860 гг.)[129]
Были в законе и другие изъяны, которые ограничивали экономическую свободу женщин из купечества. В частности, если незамужние купчихи пользовались правом приписываться к гильдиям, то замужние, желавшие самостоятельно заниматься торговлей, сталкивались с серьезными препятствиями, как показывает следующая история. В 1853 г. Епистимия Коненкова испросила разрешения приписаться ко второй гильдии купечества отдельно от своего мужа, и Харьковская казенная палата удовлетворила ее просьбу. Но когда это решение поступило в Министерство финансов в Петербург, там распорядились, чтобы Казенная палата обязала Коненкову прекратить торговлю от своего имени, ибо согласно Торговому уставу она не имела права зарегистрироваться в гильдии независимо от супруга. Коненкова подала другое прошение, в котором писала, что ее просьба основана на четком понимании закона, который даровал членство в купеческом сословии женщинам, выходившим замуж за купцов. Далее она оправдывала свое намерение самостоятельно заняться торговлей тем, что унаследовала свой капитал от родителей и имела полное право распоряжаться этим имуществом. Кроме того, Коненкова постаралась успокоить всякие подозрения со стороны судей, заявив, что просьба ее вызвана не раздорами с мужем, а практическими соображениями: ее собственность размещалась в Харькове, а муж вел торговлю в Бердянске и потому физически не мог управлять делами жены, как своими.
Когда дело Коненковой поступило в Петербург в 1856 г., члены Сената признали, что закон содержит противоречия. С одной стороны, в нем значилось, что замужняя женщина не может дать долговое обязательство без разрешения мужа; с другой стороны, закон гласил, что мужья и жены имеют право управлять своим имуществом независимо друг от друга. Наконец сенаторы заключили, что Коненкова может самостоятельно приписаться к купеческой гильдии, так как в законе содержится двусмысленность и нет четких оснований для отказа{309}. В свете подобных правовых неурядиц не следует удивляться тому, что женщины составляли относительно небольшую часть зарегистрированного купечества: в Петербурге в 1858 г. их доля колебалась от всего лишь 2% в первой гильдии до 15% в третьей гильдии{310}.