Душевладение и проблема браков между крепостными
Душевладение и проблема браков между крепостными
Несмотря на всю ту защиту, которую обеспечивал институт обособленного имущества замужним женщинам и их родным семьям, перед российскими судами, охранявшими границы между собственностью мужа и жены, все-таки возникала масса юридических дилемм. Важно отметить, что правовые конфликты по поводу выяснения статуса имущества, принадлежащего мужу и жене, были по преимуществу характерны для XVIII в.: они возникли в его начале и усилились после указа 1753 г., предоставившего замужним женщинам власть над их имениями. Хотя российское право начала Нового времени признавало замужних женщин собственницами приданого, управление имуществом супругов традиционно было их общим делом. Выше мы видели, что до второй четверти XVIII в. приданое вручалось жениху. В начале Нового времени супруги совместно решали вопросы отчуждения приданого жены и выделяли приданое дочерям из своих общих владений («из обща»). К тому же и жены, и дети несли ответственность по долгам мужей и отцов{200}.[88]
В процессе постепенного перехода имущественных прав от семей к индивидам судебные власти в России сталкивались со все новыми трудностями в исполнении закона о раздельном имуществе. Задолго до того как женщины получили право контроля над своим состоянием, дворянские семейства уже прекрасно осознавали, что существует опасность обмана со стороны родни по мужу. В течение XVIII в. их опасения вылились в форму невероятно подробных росписей приданого, в которых не только значились количество земли и численность крестьян, данных за невестой, но и бесконечно перечислялись иконы, платья, хозяйственные принадлежности, корсеты… Такие списки оказывались незаменимыми в имущественных спорах, в которых предметом разногласий служила каждая подушка и каждая кастрюля. Типичный случай произошел в 1761 г., когда подполковник Свечин представил в Сенат восьмистраничный список приданого своей жены, которую обвинял в супружеской неверности, и попытался завладеть ее имуществом. Свечин перечислил по пунктам каждую вещь из жениного приданого и отметил, в чьем владении она находится в данный момент — его или ее. Если вещь была продана, то он отмечал, кем именно. Некоторые вещи, в том числе несколько предметов нижнего белья и лисья шуба, как отметил Свечин, были «изношены женою»{201}.
Но куда сложнее, чем поделить движимое имущество, было установить, кому принадлежат крестьяне в ситуации, когда крепостные мужа и жены вступали в брак и у них рождались дети. Проблема принадлежности крепостных иллюстрирует те сложности, которые были связаны с сохранением раздельной собственности супругов в повседневном обиходе. Она показывает также, что, дабы пожать плоды раздельного владения имуществом, дворянки были вынуждены оберегать правовые границы, отделявшие их поместья от владений мужа. Существование целого ряда документов о юридических договоренностях, в том числе запись полученных в приданое деревень на имя жены и тщательное перечисление состава приданого в росписях, твердо внушало мужчинам и женщинам, что они не могут игнорировать раздельность своих имений. В то же время мужья довольно часто управляли обоими имениями и женили своих крестьян на крепостных своих жен. Причем, если дворянка не самым пристальным образом следила за своими владениями, это могло привести к существенным потерям как для нее самой, так и для ее детей.
В росписи приданого, как правило, включались крепостные женщины, и естественно, что между крестьянами, принадлежавшими супружеским парам, заключались браки. Это обстоятельство никого не тревожило, пока существовал брак между владельцами крепостных, но, как только один из супругов умирал, начинались серьезные проблемы. Соборное уложение 1649 г. запрещало владельцам разлучать жен и мужей. А раз женатых крестьян нельзя было поделить, то перед овдовевшим барином или барыней вставал затруднительный вопрос: собственностью которого из супругов теперь считаются крепостные муж с женой и их дети?
Вдова Акулина Воейкова, обратившаяся в Вотчинную коллегию в 1737 г., стояла на том, что владелица — она. После смерти мужа в 1735 г. Воейкова вступила в длительный спор со своим зятем, князем Никанором Мещерским, по поводу раздела мужнина имения. Воейкова не оспаривала права дочери на шесть седьмых имения, но настаивала, что имеет полное право на одну седьмую часть недвижимого имущества своего мужа, как и на возврат своего приданого. По словам Воейковой, Мещерский отдал ей менее одной десятой части собственности, причем забрал себе всех умелых и работящих крестьян, оставив ей «самых нищих, и увечных, и мертвых». Кроме того, зять причислил к своей доле всех ее крепостных женщин, которых муж когда-то выдал замуж за крестьян из собственных деревень.
В 1744 г. Воейкова представила свое дело в Сенат, после того как Вотчинная коллегия постановила, что крепостных женщин ей должны вернуть, а их мужей и детей зачесть в счет ее прожитка. Тем самым сокращалась та доля имущества, которая полагалась вдове из имения мужа. Сенат же, напротив, нашел решение Вотчинной коллегии противоречащим одной статье Соборного уложения, гласившей, что если женщина умирала, не оставив потомства, то принадлежавших ей крестьянок следовало возвращать ее родной семье. Если же эти крестьянки были выданы замуж, то их мужьям полагалось отправляться вместе с женами, невзирая на то, кому они принадлежали первоначально. Поэтому Сенат постановил, что Воейкова вправе требовать возврата своих крестьянок вместе с семьями в качестве исходного приданого сверх одной седьмой части владений мужа{202}.
В XVIII в. регулярно происходили подобные конфликты из-за принадлежности крестьянских семей разным владельцам-супругам. В 1751 г. в Вотчинную коллегию пожаловалась вдова Акулина Коверина. Она заявила, что ее муж выдал нескольких ее крепостных девок за собственных мужиков, и потребовала вернуть их вместе с семьями. На это ее деверь отвечал негодующим письмом, где говорилось, что Коверина не принесла в приданое ни одной крепостной крестьянки, и более того, его покойный брат выдал за ее крестьян десять собственных девок, и все они теперь принадлежат его невестке{203}. Последовала череда жалоб с обеих сторон; два года спустя Вотчинная коллегия вынесла решение в пользу Ковериной, признав ее права на седьмую часть имения мужа и на всех ее крепостных женщин с их потомством{204}.
До середины XVIII в. дворянские вдовы явно оказывались в выигрыше благодаря тому, как суды истолковывали их право требовать назад своих крестьянок вместе с их семьями. Но такое положение вещей куда меньше устраивало мужчин, которые чувствовали, что их обирали, лишая части наследства. В 1767 г. дворянские собрания представили свои жалобы вниманию Екатерины II, указывая на то, что при действующих правилах мужчины несут убыток в крестьянах и что при разделе имущества следует дать право владельцу крепостного мужа требовать себе всю его семью{205}.
Члены Сената, вынося впоследствии решения по поводу принадлежности крепостных, повторяли логику рассуждений провинциальных дворян-депутатов. В течение второй половины XVIII в., по мере того как законодатели пересматривали свои взгляды на отношение женщин к имуществу, они также во многом лишили прежней защиты замужних женщин-помещиц. Предоставив женщинам в 1753 г. полноправие в отношении собственности, Сенат был вынужден заново рассмотреть проблему принадлежности крестьян супружеским парам.
При пересмотре одного дела в 1799 г. Общее собрание Сената обсуждало принципы, влиявшие на прецеденты решений о принадлежности крестьян от 1744 и 1762 гг. В 1744 г. было вынесено решение в пользу жены и ее родственников, потому что «в прежния времена приданое имение справливалося не за одною вышедшею замуж, но и замужем ея, и по тому почитал он себя владельцем женина имения, мог приданых ея женщин выдавать за своих людей». Чтобы предотвратить ущерб имуществу жены и ее рода, Сенат тогда постановил, что крепостных крестьянок с потомством надлежит возвращать жене и ее родным. Но после 1744 г. в регистрации приданого установились новые обычаи. Теперь чиновники записывали деревни только на имя жены, и женщины стали управлять и распоряжаться своими имениями, не спрашивая разрешения у мужей, так что мужчины более не могли присваивать собственность своих жен. Следовательно, решили сенаторы, будет несправедливо вместо одной крестьянки отдавать жене целую семью.
А потому они предложили новые основания для раздела имущества в будущем. Если мужья и жены сговаривались поженить своих крестьян, то отныне при разделе имущества действовал такой принцип: крестьянская семья принадлежит владельцу крепостного мужа. Поэтому если муж выдавал своих крепостных женщин за мужиков, принадлежащих жене, то владелицей отныне считалась жена, и наоборот{206}. Словом, получив право контролировать собственные имения, женщины, хотели они того или нет, брали на себя и бремя защиты своего состояния от притязаний со стороны мужей.