НОВАЯ ЭКСПЛУАТАЦИЯ

НОВАЯ ЭКСПЛУАТАЦИЯ

Конечно же на деле ситуация сложилась не столь безоблачно, как, бывает, это подается в наших книгах, в том числе учебниках. Конечно, татары с приходом русских оказались в весьма сложном положении, разобраться в котором весьма непросто. В Крыму в отличие от соседних славянских территорий сохранили поразительную живучесть патриархальные отношения и мораль старинной пастушеской родовой общины. Это позволяет некоторым авторам делать вывод об "отсутствии остроты классовых противоречий" в этом обществе (Никольский П.В., 1925, 20). Если это и преувеличение, то оно весьма симптоматично.

Теперь же на полуострове стал укрепляться новый тип землевладения, которому были свойственны юридические нормы и практика эксплуатации, принесенные из крепостнической России. Крепостное право стало внедряться русскими помещиками с помощью привычных приемов. Несколько иными были методы татарских мурз, получивших дворянство и не желавших уступать пришлым братьям по классу. Теперь они понуждали свободных, но живших на их земле крестьян показывать, что издавна принадлежавшие селянам угодья на деле мурзинские. Предлог к этому был простым: иначе эти земли якобы должны объявляться пустопорожними и как таковые переходить в казну или к русским землевладельцам. А такой переход в самом деле означал утрату прав собственности и увеличение нормы эксплуатации в несколько раз — как на обычных арендованных крестьянами землях. Но эту же нехитрую операцию понемногу стали проделывать и отдельные мурзы, обзаведшиеся соответствующими документами о земельной собственности[280]. И сдерживал их в этом лишь шариат, запрещавший повышать весьма необременительную крестьянскую повинность.

Что же касается новых, русских законов, то они закрепили настоящую барщину: 15 дней работы в году. А неограниченный труд во время страды, который ввели у себя новые помещики, узаконили они сами на основе обычного права. Более того, помещики выступали за полный свой произвол в определении барщины вообще. Так, граф Мордвинов писал в Петербург, что "узаконение малой повинности поселян на землю, которую они у помещиков внайме содержат (т. е. на бывшую собственную, татарскую. — В.В.), может послужить к возбуждению лености, всегда вредной" (Никольский П.В., 1925, 23).

Вскоре помещики, в основном русские, не считавшиеся с местными, шариатскими традициями, обязали татар-крестьян полностью обрабатывать барскую землю в расчете 2, 5 десятины на плуг, засеивать ее, собирать урожай и доставлять своими средствами в город. Десятина увеличилась до2/10 всего собранного сена, по 30 коп. с головы крупного скота (за право выпаса на бывшем общинном лугу), по 6 коп. с овцы. Установилась неограниченная подворная повинность и обязанность делать помещику натуральные подношения, а также работать у него по дому, как только это потребуется, — бесплатно, конечно.

Крестьяне были вынуждены безропотно со всем соглашаться, так как их положение было хуже, чем даже у российских крепостных. Татары не обладали абсолютно никакими правами на землю и жили в постоянном страхе, что разгневанный чем-то помещик может их согнать с нее. И если в России у крепостного был один хозяин, то лично независимые татары не принадлежали никому — и всем соседним помещикам, которые нередко совместно эксплуатировали одну деревню, лежащую на стыке их владений. И наоборот, владелец одной деревни и ее угодий мог обирать и жителей соседних деревень, пользуясь несовершенством владельческой документации в Крыму. Так, получивший в собственность дер. Саблы губернатор А.М. Бороздин заставлял работать на себя жителей соседних Бешуя, Карачага, Кучук-Ламбата. Он скупал отдельные участки, становясь таким образом членом общин соседних деревень, и, опираясь на[281] это качество, через суд добивался права распоряжения общинным выпасом, лесом и даже вакуфными землями этих общин (там же, 26).

Подобные перемены были столь разительны, что не могли остаться незамеченными уже современниками Екатерины II: "Судите же, каково переносить народу в новом направлении такие тяжести, особливо таковому, который никогда в прямом повиновении ханам своим не был" (Дубровин Н.Ф., I, 847). И даже гражданский губернатор Новороссии генерал Хорват был поражен тем, что помещики, считая татар "в виде своих крестьян или подданных, а поэтому и недвижимые их имения себе принадлежащими", облагают их невиданными поборами, уклоняющихся же понуждают выходить из селений и земель своих, куда хотят, присваивая их землю себе" (Лашков Ф.Ф., 1897, 136).

Но если новым уровнем эксплуатации были возмущены даже царские чиновники, то можно себе представить, какой поток жалоб на несправедливость и притеснения устремился в Петербург от самих крестьян. Однако действенность их была равна нулю — полуграмотные листки татарских бедняков весили для царицы, конечно, куда меньше, чем многочисленные просьбы ее новых крымских помещиков типа Мордвинова. Среди этих планов неоднократно встречается программа полного выселения татар из Крыма (опять!). И если ей все еще не давалось ходу, то единственно из зрелого опасения обезлюдения края. Время еще не приспело: для обработки помещичьих земель нужны были рабочие руки, а заселять Крым пришлым элементом было невозможно без значительных денег, которые у крымских помещиков водились не всегда. Да и времени на это потребовалось бы немало, и помощи на первых порах — тоже[81]. Короче, план избавления от неудобного населения был явно скороспелым и недодуманным, и ему пока не дали ходу. Но перечеркнут он не был — его лишь отложили. На время...

Те русские дворяне, что были лучше обеспечены деньгами или властью, захватывали южнобережные земли. Первые из них, как правило, не выдерживали огромных трат на придание дикой природе "европейского вида", и их земли скупали более могущественные магнаты. Граф Воронцов, бесспорно, был здесь вне конкуренции. Он и некоторые другие[282] представители виднейших родов скупали мелкие участки мурз и новых помещиков, объединяли их и на полученной таким образом территории возводили усадьбы и дворцы, до сих пор поражающие своим великолепием. Естественно, той же участи подвергались и "вклинившиеся" в их латифундии татарские деревни. Для ликвидации последних были хороши все средства: от сел отводили воду, перекрывали древние дороги, лишали общины права на пользование лесом, выпасом и т. д.; если же крестьянам и дозволялось оставаться на месте, то лишь в качестве бесправных арендаторов.