"ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ" СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

"ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ" СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Ревком Симферополя, состоящий в основном из большевиков, взял фактическую власть 9 апреля 1919 г., еще до полного освобождения Крыма. По мере продвижения Красной Армии в остальных городах шел шаблонный процесс — люди в шинелях назначали ревкомы и распускали выборные земские управы и городские думы. Наконец, 6 мая Крым вторично был объявлен Советской социалистической республикой. В правительство вошли и три татарина — С. Идрисов, С. Меметов и И. Арабский. Тем не менее татарская деревня уже в первые недели новой власти могла готовиться к повторению пройденного: ее постиг очередной жестокий удар сверху — возобновились "контрибуции".

Те жалкие крохи имущества и продовольствия, что уцелели от немецких, антантовских и белогвардейских грабителей, теперь дочиста выметались Советами. И, как ни странно, тоже на "законном" основании "обезоруживания кулака, освобождения бедноты из-под кулацкого экономического засилья" (Бунегин М.Ф., 1927, 254). Бедная татарская деревня сама не понимала своей пользы, когда стоном стонала весной 1919 г. Ведь если представить себе крымскую деревню некими весами с двумя полярными чашами, кулацкой и бедняцкой (именно таким был "социальный" подход), то, снимая все дочиста с полупустой чаши, власти ничего не клали в просто пустую — так элементарно достигалась социальная справедливость. Самого простого не предусмотрели власти — того, что, разоряя "кулака", т. е. зажиточного соседа бедных крестьян, она пускала по миру и последних, которым негде было теперь и семян-то одолжить...[113][414] Начался беспримерный рост поборов с села — уже общего плана. Вначале на крымского крестьянина взвалили лишний миллион налога, затем сумма "контрибуций" выросла с 5 до 12 млн руб. Естественно, подобные самоубийственные для экономики решения принимались где-то наверху, но симферопольские большевики рьяно проводили их в жизнь, железной рукой борясь с попытками скрыть семенной хлеб. Мужества выступить против политики, явно ведшей к голоду и деревню и город, хватило лишь у меньшевиков, уже тогда видевших выход из кризиса не в подобном безоглядном подавлении способности деревни накормить всех, но в том, чтобы, наоборот, "поднять как производство, так и производительность труда" (Борьба, 1919, 40). Но это был глас вопиющего в пустыне. И если городские предприятия постепенно приступали к работе, то обескровленная "контрибуциями", загнанная в экономический тупик деревня была парализована.

В свете встречающихся в исторических трудах упоминаний о так называемых инициативах масс этого периода особенно поучительно выглядят приводимые в литературе случаи "добровольного" добавочного сбора хлеба крымским крестьянством. Сотни тысяч пудов зерна на уезд "добровольно" ссыпались на приемных пунктах в 1919 г. — и это на фоне полуфунтового хлебного пайка в условиях голода, который должен был прийти и пришел в Крым. После чего не приходится удивляться новой популярности эсеров, публиковавших не лживые доклады о поддержке селом экономической политики властей, но конкретно указывавших на первопричину разрухи и голода — "насильственная коммунизация, обирательство крестьян в виде налогов, насаждение назначенцев" (В., 1919, №35).

С другой стороны, не следует принимать эту критику за борьбу с большевизмом — тогда эсеры, чье руководство участвовало в работе ВЦИК, все еще ждали от власти радикальных перемен в аграрном и национальном вопросах, надеялись на них, считая, что "большевики есть основная сила, двигающая и созидающая Советскую власть", сторонниками которой они оставались (Б., 1919, №34). Эсеры лишь предупреждали большевиков о неизбежности крайне нежелательного взрыва недовольства, которое возника[415]ет "благодаря недальновидному хозяйничанью в деревне большевиков" (Б., 1919, 35). И это говорилось задолго до того, как В.И. Ленин признал причину поражения политики Советской власти к весне 1921 г. именно в том, что "наша хозяйственная политика в своих верхах оказалась оторванной от низов и не создала того подъема производительных сил, который в программе нашей партии признан основной и неотложной задачей" (Известия, 1989, №94).

Вполне дружественной большевикам по-прежнему была и позиция Милли-Фирки. С тревогой видя непрочность Советской власти как по внешним (близилась угроза деникинского вторжения), так и по внутрикрымским причинам, миллифирковцы тем не менее "стали серьезно и вполне искренне готовиться и готовить идущие за ними массы к новому строю на советских началах" (Тавр. коммунист, 1919, №15), одновременно выступая против незаконных арестов середняков, "вредивших" власти в татарской деревне.

А репрессии в те месяцы усилились непомерно. В обстановке тыла приближавшегося Южного фронта свирепствовала ЧК. Тюрем не хватало, и физически уничтожались многие заподозренные в простом сочувствии к разогнанной большевиками выборной власти, к эсерам, к крестьянам-повстанцам, скрывавшимся в лесах Главной гряды, к участникам крестьянской войны на соседней Украине. Как сообщал знаменитый "командарм-2" Скачко, в то время как повстанцы "проливали кровь" в различных некоммунистических отрядах, боровшихся против Деникина, Петлюры, Шкуро, Григорьева и т. п., "мелкие местные чрезвычайки" преследовали их и их родственников на обратной стороне фронта и в тылу. Подобная "работа местных чрезвычаек определенно проваливает фронт и сводит на нет все успехи, создавая такую контрреволюцию, какой ни Деникин, ни Краснов никогда создать не могли" (цит. по: Голованов В., 1989).