РОСТ КУЛЬТУРНОЙ ИЗОЛЯЦИИ ТАТАР

РОСТ КУЛЬТУРНОЙ ИЗОЛЯЦИИ ТАТАР

О состоянии малоинтенсивной и отсталой с точки зрения европейской экономики татарской системы землепользования во второй половине XIX в. уже говорилось. Добавим лишь, что российское законодательство последних десятилетий века, стремясь "просветить" татар, нанесло более вреда, чем пользы. Масса новых законов, регламентирующих экономическую жизнь Крыма, отчуждение частных и вакуфных имуществ, открытие и закрытие школ для татарской молодежи — вся эта ежечасно менявшаяся[367] система духовного и экономического прессинга не могла не отталкивать население от русских нововведений в целом, даже тогда, когда они были ему чем-то объективно полезны; в частности, речь идет о тех возможностях заимствований более развитой культуры русских, о которой Энгельс говорил в письме Марксу от 23 мая 1951 г.: "... несмотря на всю мерзость и славянскую грязь, господство России играет цивилизующую роль для Черного, Каспийского морей и Центральной Азии, для башкир и татар". Это точка зрения европейца.

Для татарского же общества это была культура поработителей, и она отвергалась потому уже, что, по словам советского историка, "политика царизма взрастила в широких массах татарского населения особо острую ненависть к русским и стремление к национальной независимости" (Бочагов А.К., 1932, 11). Мы не можем согласиться с утверждением о "ненависти к русским"; она имела место разве что у отдельных социальных групп. Но что касается колонизаторской культуры, то заставить себя "полюбить" ее, очевидно, не был в силах ни один татарин.

Поскольку же приобщаться к мировой культуре крымский народ мог лишь через посредство русской (турецкий вариант давно отпал), то, органически ее не принимая, открытое ранее татарское общество входило с годами во все более глухую самоизоляцию. Причем тем большую, чем большим становилось культурное давление извне и чем выше процент славянских переселенцев, чем более явно татарское население осознавало себя бесправным меньшинством.

Культурное развитие большей части этноса оказалось, как это всегда бывает при изоляции народа, в полосе застоя. И просветительская деятельность национальной интеллигенции выливалась в самообслуживание культурных городских прослоек населения, не достигая наиболее нуждавшихся в просвещении жителей деревни. Именно поэтому уже в 1880-х гг. ситуация стала настолько очевидной, что мимо не могла пройти и русская пресса: "Общественная и умственная изолированность мусульман, глубочайшее невежество, мертвая неподвижность во всех сферах их деятельности, постепенное обеднение населения и... гибельная эмиграция" (Таврида, 1881, №43) — вот картина, бросавшаяся в глаза наблю[368]дателю. И если, по словам того же журналиста, давно уже "дышали Европой" такие центры мусульманства, как Стамбул, Дамаск, Смирна, Каир, то Бахчисарай оставался по сути тем же, что и во времена "Ивана Грозного, Ермака и Чабан-Гирея, с затхлой атмосферой неподвижности застоя".

К периоду революционного подъема 1905 г. положение несколько изменилось лишь в сфере продуктивности и общей культуры хозяйствования татар. Но конечно же даже немногие собственные хозяйства татар оставались далеко позади крепких дворов русских переселенцев, пользовавшихся наемной рабочей силой, не говоря уже о фермах, расположенных в черте немецких колоний. Что касается уровня просвещения в духовной области, то здесь картина в эти годы весьма усложнилась благодаря активности со стороны как официального ведомства образования, так и татарских просветителей.