"ЗАТИШЬЕ" ПЕРЕД БУРЕЙ
"ЗАТИШЬЕ" ПЕРЕД БУРЕЙ
Выше говорилось об ужесточении антитатарских репрессий в 1914 г., с началом первой мировой войны. Власти ожидали (в который раз!) массовой измены, перехода татар к враждебной России Турции. Так, уполномоченный крымских дворян Чернов писал генеральному прокурору Баклемишеву о "готовности татар к измене российскому престолу". Ему вторил Мордвинов, давно мечтавший о полном "очищении" полуострова от коренных жителей: "Не должно магометан водворять на военно-сторожевых стезях гор" (Лапицкая С., 1937, 49). Или вот такое типичное жандармское донесение на учителя симферопольского училища Руштие, который "кроме чтения своего предмета тайно посвящал учеников старших классов в историю Турции и бывшего Крымского ханства", за что доносчиком предлагалось содержание столь опасного преступника "под стражей в симферопольской тюрьме" (Бочагов А.К., 1932, 24).
Более подробная фактология проблемы в печати отсутствует, и читатель, пожелавший ознакомиться с ней глубже, вынужден обращаться к советским послевоенным историческим трудам. Но, увы, новых фактов, кроме упомянутых, он не обнаружит и здесь. Но зато в его распоряжении окажутся крайне любопытные заключения по военному периоду. Не беда, что они голословны, — это с лихвой компенсируется твердостью убеждений авторов и яркостью начертанной ими картины. Возьмем, к примеру, такой пассаж: "Татарские националисты по указке из Стамбула тайно проводили сбор средств для помощи Турции" (Гадинский П.Н., I, 1951, 208). Никакой информацией об этой "тайной" деятельности автор, очевидно, не[382] располагал, так как она не приведена, но такая мелочь не помешала ему нанести прямое оскорбление чохом целому пласту крымского населения, назвав его "пятой колонной германских империалистов" (там же, 203).
Собственно, Надинский лишь подхватил эстафету публицистов колониального периода истории крымских татар, что позволило занять ему достойное место в ряду сталинских фальсификаторов истории наций. Поражает лишь его нетворческий подход к социальному заказу — он почти дословно повторяет измышления газетчиков 1916 — 1917 гг., обличавших, например, крымских "немцев — шпионов, захвативших землю" и т. д. (цит. по: Бунегин М.Ф., 1927, 25).
Впрочем, продажные журналисты военного времени лишь отражали атмосферу взаимного недоверия, слежки и доносительства, которая душным саваном одела Крым еще в 1914 г. Репрессии против немцев-колонистов сменялись повальными обысками татарских кварталов в Симферополе и Евпатории; цензура зорко следила за проповедями в мечетях Бахчисарая; досмотру подвергались фелюги рыбаков Феодосии и Балаклавы. Но особенно болезненно отразились нововведения военной поры, жандармская слежка и добровольно-"патриотические" выступления и доносы частных лиц на татарскую прессу. Репрессии властей и все более смелые акции национально-демократической оппозиции, не считавшей необходимым потворствовать обострившейся шовинистической реакции, чем дальше, тем чаще приходили в столкновение, высекая искры, долетавшие и до самых горных и степных деревень. Что же касается городов, то здесь население давно уже разделилось на антагонистические группы, с нетерпением ждавшие момента, когда накопившийся за долгие годы социальный гнев разразится в открытой и бескомпромиссной политической борьбе. Именно эта взрывоопасная обстановка объясняет некоторые особенности крымского варианта Февральской революции.