ЗАХВАТ КРЫМА ТУРКАМИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЗАХВАТ КРЫМА ТУРКАМИ

Внутреннее положение Крыма накануне нашествия, В первой половине XIV в. власть ханов в Крыму была далеко не абсолютной. Экономическая мощь Гиреев в те годы мало зависела от походов с целью захвата пленных на продажу. В основном она[147] строилась на внутренних доходах — со скотоводческого и земледельческого населения, успешно осваивавшего угодья Крыма, ханы взимали подымную подать, ясак и калан (подать с возделанных земель, вообще с сельского хозяйства). Сбиралась и десятина с урожая и приплода. Таким образом, экономически хан был от своей аристократии независим.

Сложнее вопрос о независимости политической. Менгли-Гирей, а еще более — его сын и преемник Мухаммед-Гирей должен был считаться как с мнением отдельных беев, так и с решениями собственного совета (дивана). Здесь основную роль играли карачи — четверо глав крупнейших бейских родов — Ширинов, Барынов, Аргинов и Кипчаков. Первые два рода были наделены и особыми привилегиями; так, Ширины имели право на сбор пошлины с прибывающих в Крым или следующих транзитом купцов, а также на "жалованье", которое им выплачивал кафинский казначей хана (РИО, ХСУ, 670).

Влиятельные беи доосманского периода избирались по старшинству, по тому же принципу замещались звания Карачи. Однако утверждал подобные избрания хан. Собственно, это было обычным правом, как и у сеньоров в Западной Европе, и, так же как последние, хан мог извлекать из этого права определенную выгоду. Естественно, стремясь к званиям беев или Карачи, претенденты заранее связывали себя какими-то обязательствами перед поддерживавшим их взамен ханом. С другой стороны, войдя в силу и окружив себя личной гвардией, вассалы нередко о былых обещаниях забывали, выступая в оппозиции сюзерену.

И все же именно Гирей оставались единодержавными властителями Крыма. Богатство беев было относительным и менялось в связи с походами, войнами, результатами межфеодальной усобицы и отношений с ханом. Последний же, имея стабильный доход, экономически был свободнее. И даже чисто внешне резиденции карачи конечно же не могли сравниться с дворцом, который Менгли-Гирей воздвиг в Салачике, — роскошным Ашлама-Сараем, до нас, к несчастью, не дошедшим. Здесь, на полпути от Эски-Юрта до Чуфут-Кале, высился он, окруженный мечетями, медресе, банями, множеством усадеб знати, жилищами ремесленников и купцов. Неподалеку[148] раскинулось и новое кладбище с плитами над могилами бедняков и мавзолеями знати, из которых сохранились лишь дюрбе Хаджи-Девлет-Гирея да медресе.

Внешнеполитическое положение Крыма во второй половине XV в. Крымское ханство находилось с момента своего становления как бы между двух огней — между его мощными соседями, турками и генуэзцами. Особенно зыбким стало положение государства после того, как крымские итальянцы выступили против османов в поддержку истекавшей кровью единоверной Византии. Султан затаил на генуэзцев зло и уже через год после падения Константинополя, т. е. в 1454 г., послал к крымским берегам флот из полусотни галер. Воспользовавшись этим, Хаджи-Гирей подступил к Кафе с суши, но консул откупился от татар договором о ежегодной дани в 20 тыс. лир (Смирнов В.Д., 1887, 260).

Этот эпизод показал генуэзцам, чью сторону возьмет хан в случае нового конфликта с Турцией, и они поспешили обещать султану также дань — уже в 30 тыс. венецианских дукатов (Волков М., 1872, 136) за лояльность по отношению к ним. Все, казалось бы, угрозы были нейтрализованы, но генуэзские консулы не учли, что зерна, просеявшиеся во время недавней бури, зрели в лоне самой Кафы. Татарский чиновник — тудун Эминек (о нем уже шла речь выше), постоянно находившийся в этом городе, вступил с генуэзцами в конфликт, обратившись при этом за поддержкой не к хану, с которым он не ладил, а в Стамбул, к султану. Негромкий поначалу конфликт стал в таких условиях разгораться, ведь для турок это был желанный предлог напасть на богатые колонии как с целью добычи, так и для прекращения антитурецкой агитации кафинцев, звавших Европу к новому крестовому походу (там же, 136).

Но у Стамбула имелись и опасения: в случае такого похода крымчанам мог помочь царь Иван Васильевич, дружески относившийся к Менгли-Гирею[62], и сюзерен ханства Большая орда с ее несчетным конным воинством. Впрочем, султан сделал политически верный шаг — он решил заинтересовать в дружбе Стамбула самого Менгли, поставив хана в безвыходное положение. А случай вскоре представился.[149] Эминек призвал турок себе на помощь, и они тут же послали к этому противнику хана свой флот. Менгли-Гирей принял в начавшемся столкновении сторону генуэзцев, на что турки и рассчитывали. Они разбили татарско-генуэзское войско, хан с 1,5 тыс. всадников укрылся в Кафе, после чего его воевода Басса заключил от имени татарского народа мир с турецким адмиралом и даже снабдил его припасами и всем необходимым для осады Кафы.

Начались осадные работы, рушились стены, горели кварталы, и через несколько суток возмутились горожане — греки и армяне. Они кричали консулу, что город необходимо сдать туркам, иначе они перебьют итальянцев и сами откроют ворота (Колли Л.П., 1913, 16). В такой обстановке защита становилась бессмысленной, и город пал. Турки захватили хана в плен, но у султана хватило ума превратить этот плен в почетный — с 1475 г. экс-хан жил в его дворце. До Гирея доходили сведения о том, что его опустевший престол занимает один претендент за другим — дольше всех там смог продержаться некий Джаны-бек. А когда султан убедился, что хан достаточно вкусил горечь хлеба изгнания, то он доставил его в 1479 г. обратно и посадил на крымский престол.

И снова чистая случайность помогла возвратившемуся в бурлящий Бахчисарай Гирею утвердить свое положение. Дело в том, что большеордынский властитель давно уже скрепя сердце наблюдал, как турки шаг за шагом упрочивают свои позиции в Крыму. Теперь же они обратили вассала Орды Гирея из врага в фактического союзника — это было последней каплей, и ордынцы хлынули через Перекоп. Они нанесли крымчанам несколько поражений и уже дошли до Солхата, но здесь их встретили турки. Ордынцы остановились, метнулись к морю — и впервые увидели мощную османскую эскадру, впервые услышали грохот крупнокалиберных корабельных орудий и береговых батарей — для полудиких лучников это было слишком. Психологического шока оказалось достаточно для того, чтобы они утратили боевую инициативу, а затем и военное превосходство. Орда покатилась из Крыма, Менгли-Гирей гнал ее до самого Тахт-Лиа, где и зарезал своего бывшего сюзерена, великого хана.

Вернувшись домой увенчанный славой, победи[150]тель вернул себе авторитет, которому поначалу нисколько не вредил тот простой факт, что хан стал отныне клевретом султана Махмуда II, заморского властителя, для которого Крым был лишь одной из многих завоеванных земель, подлежащих замирению и затем беспрекословному служению "Великой Порте".

История Менгли-Гирея — история нравственного и духовного падения независимого, талантливого, гордого человека. Он, безусловно, понимал, что сулит ему возвращение на крымский престол — бесславное "правление" по указке из Стамбула, узаконенное ограбление Родины ненасытными чиновниками Блистательной Порты, полное отсутствие самостоятельности в выборе путей внешней да и внутренней политики Крыма. Вероятно, чисто психологически его подготовили к такому решению четыре года почетного плена. Он предпочел в конечном счете ограниченную, но все же свободу, открыв собой длинный перечень подвластных туркам ханов. Мы можем лишь догадываться о мотивах, довлевших этому Гирею в пору его рокового выбора. Не исключено, конечно, что он рассчитывал, укрепившись в Крыму, сбросить рано или поздно иго османов. В пользу такого предположения говорят дошедшие до нас отдельные факты его долгого правления, но планам освобождения не суждено было сбыться ни при Менгли, ни при многочисленных преемниках тернового венца крымских ханов.[151]