РУССКИЕ В КРЫМУ

РУССКИЕ В КРЫМУ

На следующий год Россия все же объявила войну туркам, но войско, во главе которого назначили фельдмаршала Миниха, двинулось опять на Крым. Вернувшееся к тому времени домой татарское ополчение числом около 60 тыс. значительно уступало русским в вооружении: как писал один из адъютантов Миниха, оно было вооружено луками! Конечно, никакой речи о серьезном сопротивлении европейски обученным, вооруженным личным огнестрельным оружием и полевой артиллерией солдатам и быть не могло. После вступления русских на полуостров татары терпели поражения, мирные жители бежали — им быстро стала известна жестокость, с которой солдаты расправлялись с населением взятых городов. Даже в таком крупном торговом центре, как Гёзлёв, русские ступили на совершенно пустые улицы — город был брошен.

А затем был взят Бахчисарай и варварски сожжен уже после вступления. Русские не пощадили и ханского дворца, этой жемчужины Востока, более в прежнем величии не восстанавливавшегося. Как писали[250] современники, "какие ни обретались в домах пожитки или приборы, отданы солдатам в добычу, и все строения выжжены. Дворец хана равномерно в целости не оставлен... Все сие толь великолепное здание в несколько часов разграблено и в пепел обращено. Ах-мечеть... подобной участи был подвержен" (Миних Э., 1891, 54). И, добавим, Гёзлёв и множество деревень; о человеческих жертвах вообще страшно говорить: Крым обезлюдел, "уцелела лишь та часть населения, что успела бежать в горы" (Вольфсон Б., 1941, 61). Груды трупов на улицах и дорогах было некому погребать, они разлагались, появилось множество очагов заболеваний. В результате зверства русской армии обратились против нее же самой — если в боях пало ничтожное количество солдат, то эпидемия унесла 27,5 тыс. из 30 тыс. вступивших в Крым (Куропаткин А.Н., 1910, 439). Татар же спас чистый горный воздух — в войске их пало не более 2 тыс.

Прошла зима, татары вернулись на свои пепелища, вновь засеяли поля с надеждой на милость Аллаха, избавившего их так радикально от нашествия. Но вновь за Перекопом показались русские полки, на этот раз их вел другой фельдмаршал — Ласси. Перейдя Сиваш вброд, его 35-тысячный корпус тут же принялся жечь поднявшиеся было из руин бедные жилища степняков. Затем планомерно были выжжены городки и села в долинах Салгира и других рек. А потом иррегулярная часть российского воинства "рассеялась во все стороны разорять и жечь; в этом деле особенно отличались калмыки, которые в один день привели в лагерь 1 тыс. пленных и много другой добычи" (Соловьев С.М., X, 429). Всего было сожжено около тысячи деревень, т. е. основная их часть (Вольфсон Б., 1941, 61).

Ласси "занялся опустошением степей и разрушением городов" "с той же немецкой отчетливостью", что и его предшественник, предав огню тысячу деревень, уцелевших от рук Миниха по той только причине, что они были в стороне от его пути. Удачная охота разлакомила фельдмаршала, и на следующий год он опять отправился в поход на Крым. Но поход оказался невозможным по той простой причине, что в Крыму (т. е. в степной и предгорной частях. — В.В.) никого не осталось после походов 1737 и 1738 гг. и войско не находило себе средств к прокормлению[251] (Марков Е.Л., 1902, 300). К этому бесхитростному, объективному повествованию русского историка трудно что-либо добавить и в наши дни.

Не исключено, что именно эта тупиковая ситуация ускорила русско-турецкие мирные переговоры, которые велись в Немирове с 1737 г. Русские требовали отдать им не только земли между Дунаем и Доном, Кубань, Молдавию и Валахию, но и Крым. Последнее требование мотивировалось достаточно оригинально: разоренный полуостров нужен был России "не ради какой-либо для нее выгоды, а только для спокойствия государства, тем более что Порта не имеет от этих диких народов никакой пользы" (Мочанов А.Е., 1929, 44). Окончательно договор о мире был оформлен в 1739 г. в Белграде; во владении Крымом и даже Кабардой русским было отказано.

Твердая позиция Турции была поддержана Европой, снова ощутившей "русскую опасность". Шведские послы Хепкен и Карлсон работают над союзом с турками, их всячески поддерживает французский дипломат Вильнев.

Но когда шведско-турецкий союз был готов, против его ратификации активно выступило русское правительство (Цинкайзен И., 1857, 814). Из-за персидской угрозы турки не решались противиться нотам Петербурга, ратификация затянулась, и в этой неясной обстановке начинаются шведско-крымские переговоры. Именно согласие хана выступить против русских могло, по мнению шведов, нарушить неустойчивое равновесие, в котором оказалась политика Порты из-за борьбы двух партий в султанском диване (Возгрин В.Е., 1978, 330).

Переговоры со шведами шли в 1741 — 1742 гг. в Бахчисарае. Сюда, ко двору Селамет-Гирея II (1740 — 1743), прибыл из Стамбула консул Вентуре де Парадиз, представлявший одновременно королей Франции и Швеции. В инструкции консулу мало что говорится о Турции, выполнение изложенных в ней задач целиком основывалось на традициях "дружбы Швеции и Крыма" и общих интересах по отношению к России. Исходя из этого, хану следовало бы немедленно, без апробации этого решения Турцией, но полагаясь на шведскую поддержку, объявить наконец войну русским. Иначе, гласил IV пункт инструкции, рано или поздно Крым будет захвачен Россией.

Но даже начавшиеся уже военные действия на[252] шведской границе России не могли придать Селамету решимость — на этот раз он опасался не столько турок, сколько персов. И, заверив Парадиза в добрых чувствах к своему "шведскому брату" Фредрику I, хан начинает длительные консультации со Стамбулом. Турки, естественно, никакого положительного ответа не давали, а вскоре появилось еще два фактора, окончательно похоронившие надежду на шведско-татарский альянс: персы сконцентрировали огромное войско на Кавказе, а в России взошла на престол Елизавета Петровна, дружественно настроенная к Швеции, тут же прекратившей военный конфликт.

История последних шведско-татарских переговоров стала прелюдией к наступившей в 1740 — 1750-х гг. полосе турецкой политики, направленной на поддержание мирных отношений с Россией и Польшей. Не первое десятилетие терявшая позицию за позицией в своей внешней политике, неумолимо слабевшая, империя османов все последовательнее переходит от былой агрессии к концепции самозащиты. И если султаны ранее смещали ханов за недостаточную военную активность в пользу мусульманского мира, то теперь их стали поощрять за искусство хранить мир со славянами. И в этом отношении весьма показательна история правления Арслан-Гирея (1748 — 1756).

Хан этот отличался завидной энергией — прежде всего во внутренних делах Крыма. Он сумел в краткий срок сделать то, чего не удалось его предшественникам, — уничтожить все следы пребывания русских на крымской земле. Строители пришли на брошенные десяток лет до того руины городов и сел. Были реставрированы и отстроены заново мечети, медресе, дворец ханов, загородные поместья, разрушенные крепости Ор, Арабат, Уч-Оба, Джеваш, Джунгар. Перекопские рвы были очищены и углублены, поднялось множество новых общественных зданий и т. д. Но благодарность от султана хан получил прежде всего не за свою беспримерную восстановительную деятельность, длившуюся много лет, но единственно за соблюдение "условий дружбы и приязни с Российскою державою и Польскою республикою" (Смирнов В.Д., 1889, 77).[253]