"Новая эксплуатация пролетариата"? От нэпа к сталинской индустриализации

"Новая эксплуатация пролетариата"? От нэпа к сталинской индустриализации

"Необходимо также отметить весьма резкие выводы против новой экономической политики, Она, например, так и называется: ‘‘Сатанинский нэп"…" — сообщалось в конце 1923 г. о настроениях рабочих в информационной сводке Донецкого губкома большевистской партии руководству страны. Отчеты из других промышленных регионов беспристрастно фиксировали не менее негативные отклики рабочих о нэпе. Для многих людей, живущих сегодня, это может показаться неожиданным и странным. В сознании сегодняшнего человека нэп представляется самым спокойным и благополучным периодом отечественной истории всего XX века. Отказ от политики военного коммунизма, рыночные реформы, по мнению многих, создавали возможности каждому человеку быстро подняться по социальной лестнице, решить свои материальные проблемы, улучшить благосостояние. Но такое представление о нэпе грешит схематизмом и, в конце концов, ошибочно, как любое суждение, продиктованное не научным знанием, а расхожими газетными штампами. В действительности к нэпу следует относиться как к одному из наиболее непростых испытаний, выпавших на долю нашей страны, которое хоть и оказалось преодолено, но потребовало предельной концентрации и напряжения всех сил.

Начать хотя бы с того, что эпоха войн и революционных потрясений, продолжавшаяся почти семь лет, — с лета 1914 по весну 1921 г., а также кризис военно-коммунистической системы имели самые негативные последствия для экономики и социальной сферы, предопределяли крайне низкие стартовые позиции для любых реформ, какой бы характер они ни имели и какие бы задачи ни решали. Прежде всего Россия понесла чувствительные людские потери. Участие в Первой мировой войне, интервенция и Гражданская война стоили нашей стране несколько миллионов жизней. Помимо этого, два миллиона человек оказались в эмиграции, среди них было немало рабочих. Кроме того, города и веси были наполнены миллионами калек, беспризорных, людей, утративших кров и родных, что также долгие годы негативно влияло на восстановительные процессы в экономике. Но главным наследием, с которым страна вступала в полосу новой экономической политики, являлось даже не это, а то ожесточение, тот раскол общества, которые прежде предопределяли бескомпромиссный, кровавый характер Гражданской войны, а теперь все еще густой пеленой окутывал сознание и ответственного работника, и нэпмана, и представителя интеллигенции, и крестьянина, и рабочего. Раны, обнажившиеся в годы революции и Гражданской войны, были столь глубоки, что простой декларацией мира излечить их было невозможно. Неслучайно в последние годы появились историки, называющие нэп то продолжением военного коммунизма, то продолжением Гражданской войны. Эти современные оценки — тоже преувеличение, но они гораздо ближе к действительности, чем прежние сусальные картинки, рисующие нэповское замирение и процветание.

Нэп не был продолжением Гражданской войны, но он стал временем, последовавшим непосредственно за Гражданской войной, унаследовав многие ее пороки и родовые черты. На международной арене это проявилось, к примеру, в той непомерно завышенной роли, которую играл в начале 1920-х гг. в проведении советской внешней политики Коминтерн, а внутри страны — во временном отказе от амбиционных планов прежнего имперского государства по индустриализации и освоению обширных территорий на Востоке страны. Разрушительные импульсы Гражданской войны изживались обществом болезненно и постепенно. К 1925 г. в основном завершилось восстановление отечественной промышленности, но промышленное производство составило лишь около 75 % от довоенного. Недостаточно быстро шло восстановление топливной базы. Так, довоенные нормы добычи угля в важнейшем угледобывающем районе Донбассе были достигнуты только в 1927/28 хозяйственном году. Не поспевало за общими темпами развития экономики и состояние транспорта. При этом даже такие, довольно скромные, результаты достигались дорогой ценой. И, так получалось исторически, прежде всего расплачиваться за восстановление промышленности приходилось рабочим. Мало-помалу вознаграждение за их труд повышалось, но, во-первых, от слишком низкого исходного уровня, и, во-вторых, не так быстро, как того можно было желать. Кроме того, угнетала рабочих и общая атмосфера, порожденная переходом к новой экономической политике. Они вдруг ощутили, что эпоха революционного романтизма осталась позади. Привыкшие считать себя победителями в революции, хозяевами страны, рабочие с ненавистью смотрели на лоснящиеся витрины магазинов, цены в которых были недоступны для их кошельков, на проносящихся в легковых авто вальяжных нэпманов, на "красных управляющих", вышедших из рабочей среды, но теперь без сожалений и угрызений совести порвавших с ней, на спецов — бывших владельцев предприятий и мастеров, за хорошую плату и высокие должности пошедших на службу к Советам. В силу сказанного совсем не удивительно, что рабочие нередко расшифровывали нэп как "Новую Эксплуатацию Пролетариата" — в большей степени сознание определяет все-таки бытие, а не передовицы в газетах "Правда", "Известия" и "Труд". Результатом отторжения рабочими отдельных сторон нэпа и становится рост массовых протестных выступлений в 20-е гг. прошлого века.

Рабочий протест нэповского времени представлял собой пеструю, динамичную картину, в своем развитии он прошел по меньше мере, два этапа. На каждом из них, помимо общих, существовали какие-то специфические черты рабочего активизма и порождавших его причин. Первый этап являлся переходным, когда рабочие постепенно свыкались с новыми экономическими и социальными реалиями, приспосабливались к жизни в условиях рыночного реформирования. Сполна настрадавшись в годы военного коммунизма, рабочие тем не менее относились к некоторым его проявлениям вполне благосклонно, а потом трудно примирялись с их потерей. К числу таких проявлений военного коммунизма, которые соответствовали представлениям большинства рабочих о справедливости, можно отнести уравнительные тенденции предшествующей эпохи и патерналистское отношение Советского государства к рабочему классу. Особенно позитивно отнеслись рабочие к мероприятиям большевиков, предпринятым в конце 1920-го — начале 1921 г. на гребне военно-коммунистического идеализма, к которым прежде всего относятся отмена оплаты за транспорт; жилье, коммунальные услуги, переход к бесплатной выдаче продовольствия, одежды, обуви и пр. К хорошему, как говорится, привыкаешь быстро, поэтому львиная доля трудовых конфликтов первых нэповских месяцев была порождена именно отказом государства от прежних своих обязательств по бесплатному снабжению и содержанию рабочих, те, являлись прямым следствием перехода к нэповским рыночным механизмам стимулирования труда, которые еще недавно многим рабочим казались благом.

В частности, неудовлетворенность рабочих продвыдачами по карточкам стала одной из причин беспорядков на Обуховском заводе в Петрограде. Группа рабочих этого завода 11 октября 1921 г. прекратила работу и попыталась от имени завкома организовать общее собрание, обзванивая цеха по телефону. Члены завкома вовремя узнали о происходящем. Видя, что их инициатива не удалась, протестующие рабочие оставили завод, причем, выходя из ворот, они избили одного сторожа, попытавшегося преградить им путь. Менее драматичный, но возникший на схожей почве инцидент 12 октября произошел на Металлическом заводе Петрограда. В другом важном регионе страны — на Урале, по данным современных исследователей, основной причиной трудовых конфликтов в 1921–1922 гг. также являлось ухудшение снабжения рабочих продовольствием, предметами первой необходимости, а также спецодеждой. Чаще всего эти конфликты, в которых принимали участие в среднем 40–60 человек, были скоротечными, всего по несколько часов, но иногда длились 2–3 дня. Если рабочие не добивались выполнения своих требований, они нередко просто оставляли свой завод и уходили в деревню.

Особенно тревожно складывались события при переходе к нэпу в конце 1921 — начале 1922 г. В это время старые рычаги управления экономикой оказались уже разрушены, а новые только налаживались, в результате государству не удалось предотвратить сильнейший голод, охвативший многие хлебопроизводящие губернии. Положение с продовольствием ухудшилось не только в деревнях пострадавших от неурожая районов, но и в городах. В обзоре ГПУ внутреннего политического положения РСФСР за 1922 г. отмечалось: "Обозначившееся еще в феврале ухудшение рабочих настроений, в марте выступает еще резче и определеннее, в связи с усилением весенней волны продкризиса". "Повсеместно пассивное, это ухудшение охватывает в отчетный месяц всю территорию Республики. Благополучных районов в марте в сущности нет… — подчеркивалось далее в документе. — Вызванное повсюду одними и теми же причинами, характерными для всех районов Республики, недовольство, как бы равным слоем покрывает все рабочие центры, от больших как Петроград и Москва и до самых малых". После некоторого летнего затишья осенью настроения в рабочей среде ухудшились вновь. "Октябрь является месяцем окончательно обозначившегося перелома в сторону ухудшения, — отмечалось в очередной сводке ГПУ за 1922 г. — В настоящий момент не предвидится даже возможности ослабления этого кризиса; наоборот, все говорит за то, что в течение ближайших месяцев он возможно с небольшими перерывами, но будет неизбежно усиливаться". В ноябре 1922 г. органами правопорядка было зарегистрировано 49, а в декабре — 40 серьезных трудовых конфликтов.

Наиболее типичным для первого периода развития рабочего протестного движения в годы нэпа можно считать случай на заводе "Красный пролетарий" (бывший бр. Бромлей). Он стал отголоском волны глухого недовольства московских рабочих монетизацией оплаты труда. В преддверии круглого юбилея — 5-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции — по столичным предприятиям поползли слухи о праздничных раздачах предметов первой необходимости и одежды. Слухи эти, то ли по недоумию, то ли из провокационных целей, были подхвачены некоторыми печатными изданиями — официальными, а потому пользующимися большим доверием рабочих. Слухи, как и следовало ожидать, не оправдались, что вызвало разочарование и ропот. Соответствующие настроения не были чужды и рабочим "Красного пролетария". Взбудораженных тщетными ожиданиями рабочих 3 ноября решил посетить один из большевистских лидеров — Л.Д. Троцкий, но говорить он хотел совсем не о том, что реально волновало в тот момент рабочих завода. Что из этого получилось, рассказал воскресный выпуск газеты московских коммунистов "Рабочая Москва".

Прибыв на завод, Троцкий произнес перед рабочими речь, посвященную событиям Октября 1917 г. и IV конгресса Коминтерна, после чего "он призвал рабочих дружно пойти на демонстрацию 7-го ноября, чтобы показать врагам рабочего класса неугасимый революционный дух и силу, и спайку русского рабочего класса". Однако ответ рабочих оказался обескураживающим. Троцкому было подано заявление, которое настолько примечательно и по стилю, и по содержанию, что имеет смысл привести из него обширную цитату:

"Тов. ТРОЦКИЙ.

…Сегодняшний [Ваш. — Д. Ч.] доклад сводится к воспоминанию октябрьских дней. Из этого доклада видно, что всю тяжесть революции, все кровопролитие, холод и голод перенес рабочий металлист и продолжает по сие время нести все тяжести революции: 1) рабочий раздет и разут, 2) рабочему не дают никакого кредита и он не в силах себе справить ни обуви, ни одежды, а также и своему семейству… Вот [настало. — Д.Ч.] время, когда все государственные тресты загружены одеждой и обувью, теперь же мы серьезно спрашиваем, тов. Троцкий, долго ли мы, рабочие, будем ходить разутые и раздетые и смотреть на своих детей, которые ходят тоже в лохмотьях и босиком. Скажите нам откровенно, когда мы, рабочие, будем жить по человечески, т. е. одеты и обуты и когда мы увидим своих детей не голыми, а одетыми.

Тов. Троцкий… мы вполне с Вами согласны отпраздновать этот дорогой рабочий праздник потому, что он нам дорог и мы его, металлисты, завоевали своей собственной кровью, но беда в том, что мы, большинство рабочих, раздеты и разуты и не в силах идти на Красную площадь и поздравить с праздником наших дорогих товарищей, руководителей нашей всемирной революции. Мы, рабочие завода б. бр. Бромлей или "Красный Пролетарий", вполне убеждены в том, что Вы, тов. Троцкий, примете меры к тому, чтобы наши главки и тресты позаботились о том, чтобы рабочие-металлисты ввиду такого торжественного праздника сумели выйти на улицу одетыми и обутыми и торжественно при крике "ура" встретить светлые дни 5-ти летней годовщины Октябрьской революции".

Начинался 1923 г., ставший переломным в развитии нэповской экономики. Причиной этого стал первый по-настоящему "рыночный" кризис нэповской экономики — кризис перепроизводства. Разумеется, о реальном насыщении рынка товарами не могло быть и речи. Затоваривание происходило, как это всегда и случается, из-за падения спроса. В свою очередь, спрос падал из-за низкой покупательной способности населения, прежде всего крестьянства, и обострившейся диспропорции цен на сельскохозяйственные и промышленные товары. Механизм кризиса был, в общем-то, прост. Сельское хозяйство восстанавливалось успешнее промышленности. Цены на продукцию крестьянского хозяйства начали падать, а на продукцию промышленности — увеличиваться. Один гвоздь или молоток стали стоить дороже мешка картошки. Сложившееся положение было названо современниками "ножницами цен". Их следствием стали кризис сбыта и затоваривание промышленной продукции. Заводы оказались без денег и не могли платить рабочим зарплату. Только Москве в это время бастовали более 11,5 тыс., причем помимо стачек были распространены и другие формы рабочего протеста, не приводящие к остановке работы. Стачки охватили предприятия разных отраслей промышленности и транспорт. Выступая на Пленуме ЦК РКП (б) 25 сентября 1923 г. со специальным докладом, посвященным протестному активизму рабочего класса, Ф.Э. Дзержинский назвал крупнейшие предприятия, на которых рабочий протест выражался наиболее интенсивно: завод "Серп и Молот" (бывший Гужона), "Красный путь", фабрика им. Урицкого, 7-я типография, Электрический завод им. Владимира Ильича (в прошлом Машиностроительный, снарядный и чугунолитейный завод Михельсона), Сормовский завод, Прохоровская (Трехгорная) мануфактура, Цинделевская мануфактура, Тверская мануфактура, Подольский завод и др.

Постепенно, особенно после кризиса 1923 г., рабочие свыклись с мыслью, что государство их больше опекать не собирается и со своими проблемами придется разбираться самостоятельно. Поэтому требования переходного времени, спровоцированные ностальгией по временам военного коммунизма, уходят в прошлое. На первый план выходят причины рабочего недовольства, которые можно назвать типичными для рыночной экономики. "Рост рыночных цен, — отмечается наметившийся перелом в одном из сохранившихся в партийных архивах документов, — повсеместно является основной причиной недовольства рабочих". "Тарифные ставки, несмотря на их увеличение, далеко отстают от уровня прожиточного минимума: жалобы на их недостаточность особенно часто раздаются в центральном и Северо-Западном районах, на Украине, на Юго-Востоке и в Туркестане, — признавалось в нем далее и делался неутешительный вывод: — Таким образом, материальное положение рабочих к концу отчетного месяца должно быть признано более чем неудовлетворительным". Недовольство рабочих на почве дороговизны продуктов и маленьких заработков имело, например, место в Ярославской губернии среди текстильщиков и на лакокрасочных заводах. Рабочих взволновали слухи, что в Москве за ту же работу надбавки к жалованью достигают 10 %. В Псковской губернии в городе Великие Луки рабочие котельного и паровозного цехов Главных железнодорожных мастерских на почве недовольства своим материальным положением в апреле 1925 г. устроили итальянскую забастовку. В Гомельской губернии волнения на предприятиях приобрели широко распространенный характер, выделяясь своей остротой на некоторых государственных предприятиях, таких как Глуховская суконная ф-ка им. Зиновьева и Стодольская ф-ка им. Ленина. Органы ОГПУ в информационной сводке за апрель 1925 г. по горячим следам сообщали: "На большинстве предприятий наблюдается острое недовольство рабочих вздорожанием продуктов питания и малой зарплатой. На лесозаводе "Социализм’’ рабочие указывают, что мука вздорожала вдвое, а зарплата не повысилась. Неквалифицированные рабочие получают не более 20 р. за мес. Особенно сильно недовольство дороговизной хлеба и муки среди текстильщиков". "Почему заработная плата людям физического труда [составляет] 8, 10, 12–15 руб. в месяц? — задавали рабочие вопрос руководству государства в своих письмах. — Не враг ли народа тот человек, кто выдумал такую низкую плату…"

В ряду причин, вызывавших в годы нэпа рабочий протест, важное место занимали и такие, которые можно считать специфическими для стран со слаборазвитой, периферийной капиталистической экономикой, в первую очередь — задержки с выплатами зарплаты. Уже в наши дни, в середине 1990-х гг., задолженности по зарплате заставляли участвовать в акциях протеста тысячи людей — это хорошо помнят и сами работники государственных предприятий, и члены их семей. И вот архивные документы свидетельствуют; что аналогичные трудности возникали и семьдесят лет назад. Именно несвоевременную выплату зарплаты называл в качестве первейшей среди причин недовольства рабочих Информотдел ЦК РКП (б) в своем аналитическом обзоре за 1925 г. Задержки зарплаты составляли от нескольких дней до нескольких месяцев. Так, Вятский губернский комитет большевиков признавал, что творящиеся беспорядки в области оплаты труда достигают существенных размеров, "и чисто пролетарской части приходится тяжело". Брянский губком в своем информационном письме указывал: "Несвоевременная выдача зарплаты неблагоприятно влияла на настроение рабочих и создала почву для скрытой антисоветской агитации. На рабочих собраниях наблюдались нежелательные выкрики и выступления". По информации ГПУ, протесты рабочих против задержек выплаты зарплаты в 1925 г. отмечались на некоторых столичных предприятиях, к примеру, Радиоаппарат-ном заводе и Прядильной фабрике им. Володарского, на Белоречском металлургическом заводе в Башкирии, на заводах "Красный пахарь" в Орле, на Петровском механическом заводе города Новочеркасска, на заводе "Красная звезда" в Одессе и т. д. По тем же источникам, недовольство "на почве невыдачи своевременно зарплаты" фиксировалось в текстильной, химической, лесной, но особенно часто — в металлургической промышленности. Скажем, в мае 1923 г. несвоевременная выдача зарплаты стала причиной остановки трех мастерских Путиловского завода, а в марте 1925 г., добиваясь выплаты задолженностей по зарплате, приостановили работу рабочие Петровского механического завода Тарусского уезда Калужской губернии и т. д. Так же как и в наши дни, большую активность в борьбе с несвоевременными выплатами зарплаты в нэповское время проявляли горняки и шахтеры. Подобного рода конфликты, подчас приводившие к остановке работ, происходили в 1923 г. на рудниках им. Крупской, "Мировая коммуна", "Пролетарская диктатура" и др. в Донецкой области. В 1925 г. году центром горняцких и шахтерских выступлений вновь становятся Урал, Донбасс, Екатеринославская губерния и т. д..

Постепенно, по мере завершения восстановительного периода, в развитии протестного движения рабочих начинается новый этап, и лицо рабочего протеста в очередной раз претерпевает некоторые изменения. С этого времени в разряд важнейших причин недовольства рабочих попадают новации, связанные с попытками большевистского руководства перевести страну на рельсы индустриального обновления, не порывая при этом с нэповскими принципами управления экономикой. Советская страна была лишена внешних источников индустриализации: заморских колоний не имелось, а западные банки вкладывать средства в экономику своего главного конкурента не спешили. Оставались только внутренние источники. В рамках нэпа достаточная перекачка средств из деревни в город на цели модернизации была исключена, поэтому первоначально предпринимались меры, направленные на изыскание резервов внутри самой промышленности, связанные с экономией, рационализацией, интенсификацией и т. д. В 1925–1927 п. принимается комплекс соответствующих партийных и государственных решений. Повышенное внимание к вопросам развития промышленности, как представлялось многим, должно было привести к улучшению материального положения рабочих. Но ощутимых позитивных перемен на практике подчас не происходило, что порождало у многих рабочих чувство неудовлетворенности. Объективно, рабочие, выступавшие против повышения производительности труда, внедрения новой техники, передового опыта и т. д. стояли на консервативных позициях, но виноваты в росте протестных настроений нередко были не они сами, а руководители фабрик и заводов, поскольку все тяготы ускоренной модернизации стремились переложить на рабочих.

Рост протестных выступлений, вызванных тяготами нового этапа развития экономики, скрупулезно отслеживался чекистами. В марте 1925 г. ОГПУ подготовил специальный "Доклад о кампании по поднятию производительности труда". В нем до сведения политического руководства СССР доводилось, что "недовольство задержкой зарплаты перестало быть главной причиной конфликтов в промышленности", и "начиная с ноября 1924 года на первый план выступает недовольство рабочих кампанией по поднятию производительности труда и связанными с ней повышением норм выработки и снижением расценок". Выводы, содержащиеся в документе, подтверждаются и современными исследованиями. Особенно тяжело кампания по интенсификации труда и экономии средств проходила в текстильной промышленности. Здесь она вылилась в переходе на новый метод работы. Вместо прежних двух станков от рабочих требовали теперь обслуживать 3, а то и 4 станка. Как специально оговаривалось в докладе 1925 г, "эта мера вызвала волну недовольства на всех текстильных предприятиях". Недовольство текстильщиков обострялось также из-за повышения норм выработки и снижения расценок, в результате чего многие рабочие лишались возможности выработать хотя бы прожиточный минимум.

Проявления недовольства рабочих в связи с проводимыми мероприятиями приобретали нешуточный характер. "На производственных совещаниях по вопросу о новом методе работы, — отмечалось в подготовленной ОГПУ справке, — чувствовалось сильное озлобление". Так, на фабрике Высоковской мануфактуры в Твери рабочие не давали говорить пришедшим к ним на собрание коммунистам, заявляли о "надетом на шею рабочих хомуте", а закончилось собрание демонстративным уходом рабочих. На текстильных фабриках Иваново-Вознесенского треста и многих других предприятиях рабочие вслух высказывались в том духе, "что фабрично-заводской режим теперь ничем не отличается от царского". На Трехгорной мануфактуре в Москве "во время пробного опыта с работой на 3-х станках" оставили работу около 150 прядильщиц, "возбуждение было настолько сильно, что не был избит помощник директора" фабрики. Недовольство рабочих имело место на фабрике "Пролетарская диктатура", руководству которой "была подброшена анонимка с резкой критикой нового метода работы, при этом в анонимке говорилось о скором восстании рабочих против РКП". Заслуживает упоминания случай, произошедший на Ликинской фабрике, рабочие которой стояли в авангарде Октябрьской революции, и по требованию которых эта фабрика была первой национализирована большевиками специальным постановление Совнаркома от 17 ноября 1917 г. На проходившем на ней рабочем собрании, "посвященном годовщине смерти Ильича, большинство рабочих не хотело слушать доклада", звучали "призывы бить докладчиков и фабком". — публичное равнодушие к мероприятиям по увековечению памяти большевистского вождя даже в годы относительного нэповского либерализма являлось событием неординарным.

Второй отраслью, где кампания по интенсификации труда вызвала повышенное недовольство рабочих, была металлургическая промышленность. В отличие от текстильщиков, среди которых преобладали трудовые конфликты, не приводившие к остановке работы, металлисты, как правило, встречали наступление на их права стачками, хотя органы ОГПУ зафиксировали и другие формы протеста на металлургических предприятиях, такие, как сознательное снижение норм выработки, ползучий саботаж и т. п. Среди рабочих-металлистов накал протестных настроений был в первую очередь спровоцирован снижением расценок. Именно на этой почве на Брянском госзаводе "Профинтерн" произошла одна из крупнейших забастовок, в которой участвовали 2 тыс. чел.; рабочие протестовали против снижения расценок на 20 %. Но такое урезание расценок не было пределом: по данным ОГПУ, очень часто оно составляло 50 % и даже больше. Например, на заводе "Сельмаш № 1" в Калужской губернии зарплата квалифицированных рабочих-литейщиков оказалась снижена с 70 до 30 руб. в месяц, что вызвало их массовый уход с завода. Среди регионов, где недовольство металлистов приобретало особый размах, оставался Ленинград. По сообщению Василеостровского райкома РКП (б) за март 1925 г., затяжной конфликт произошел на Кабельном заводе, недовольство рабочих отмечалось на заводе "Красный гвоздильщик" и других предприятиях. Неспокойно было на ленинградских заводах Карла Маркса, "Красная заря", "Русский дизель", рабочие которых просто физически не могли поднять свою производительность на столько, на сколько от них этого требовали правления их заводов. Наблюдалось ухудшение настроений в связи с пересмотром норм выработки и расценок на выпускаемую продукцию на традиционно мятежном Ижевском заводе. Несколько трудовых конфликтов на этой почве, некоторые из которых приводили к остановке работ, происходили во второй половине 1924 г. Особенно раздражало рабочих, что политика экономии средств проводится только за их счет, в то время как зарплата служащих и администрации остается в неприкосновенности, а кое-где даже повышается. Так, на Севастопольском заводе вся кампания по сокращению числа служащих свелась к переводу их с одних участков работы на другие; на некоторых уральских предприятиях (Златоуст и др.) члены администрации получали специальные премии, доходившие до 7 тыс. рублей и т. д. "Разве допустима роскошь для одних и голод, болезни, нищета и безработица для других, — волновалась рабочая масса. — Почему партия коммунистов на словах защищает равенство и братство, [а на деле] допускает такую невозможную разницу?"

Настороженно встретили происходящие перемены рабочие и остальных профессий. К примеру, в Поволжье, где в середине 1920-х гг. начинается строительство новых дорог, мостов и промышленных сооружений, на острие рабочего протеста оказались строительные рабочие. Как правило, среди строителей преобладали недавние выходцы из деревни, чей труд и так оценивался сравнительно низко. При малейшей попытке администрации еще больше занизить расценки они останавливали работу, часто бросали недостроенные объекты и уходили в поисках лучшего заработка. В Ленинграде, помимо металлургических гигантов, не единожды фиксировались конфликты в связи с интенсификацией труда среди печатников и рабочих табачной промышленности. Повышение норм выработки и снижение зарплаты вызвало конфликт на 2-й табачной фабрике в Киеве. "Сильное брожение" происходило среди мельничных рабочих в Саратовской губернии и некоторых областях Украины: рабочие жаловались, "что урезывается даже голодный минимум". "На большей части сахарный заводов рабочим не хватает на прокормление себя и своей семьи, — признавали в тот период советские чиновники, — рабочие большинства сахарных заводов вырабатывают не более 15–17 руб. в месяц, при этом у них вычитается за питание более 8-ми рублей". Одновременно с этим отмечалось, что рабочие указывают "на большие оклады администрации". Аналогичную позицию занимали и кожевенники, заявлявшие: "Нам уменьшают ставки, а администрации прибавляют". В частности, в Сарапульском Кожтресте спецам выдавались премиальные и наградные, превышающие 1000 руб., в то время как заработок рабочих чувствительно сокращался. Брожение наблюдалось среди рабочих лесной, а также стекольной промышленности. Свое веское слово, как и прежде, сказали при переходе на новые условия труда рабочие горной промышленности.

Помимо основных существовали и многие другие причины, питавшие протестные настроения рабочих. Среди них на одном из первых мест стояли проявления грубости со стороны членов администрации и специалистов, которые в отдельных случаях заставляли вспомнить старорежимные порядки. В информсводках ОГПУ содержится немалое количество подобных негативных фактов; приведем некоторые из них. Рабочие Фарфоро-фаянсовой фабрики им. Калинина (Тверская губ.) выражали крайнее недовольство "барскими замашками" членов администрации, на все замечания рабочих отвечавших: "Про то знает барин, но не рабочий". Недовольство рабочих по той же причине зрело на фабрике "Заря социализма" (Ярославская губ.), со стороны администрации фабрики в адрес рабочих звучала ежедневная брань; не стесняясь, члены местной администрации, окрикивая рабочих, называли их "сволочью" и т. д. Показательный случай произошел на производственном совещании на Красавинской фабрике в Северодвинской губернии. Один из членов администрации предприятия, "указывая пальцем на сидящих на совещании рабочих", заявил: "Это темная масса ни черта без плетки не может работать. Для нее необходима плетка". Рабочие были до такой степени возмущены его наглой выходкой, что в дальнейшем категорически отказывались посещать какие-либо совещания. Имели место и еще более вопиющие факты. Директор фабрики "5-й Октябрь" Владимиро-Александровского хлопчатобумажного треста, к примеру, в пьяном виде бил по лицу рабочих. Рукоприкладством занимался мастер снарядного цеха Златоустовского завода Иванцов — бывший эсер. "В разговоре с рабочим об увеличении норм выработки, — сообщалось в докладе работников ОГПУ о недопустимом поведении мастера, — на возражение рабочего, начал на него кричать, а потом ударил его кулаком по лицу и разбил ему нос. После этого инцидента, многие станки остановились и группа рабочих со свистом и руганью вывела Иванцова из цеха". На базе подобных проявлений, как справедливо пишут современные исследователи, среди рабочих усиливались настроения недоверия и ненависти по отношению к начальству, проявлялось так называемое "спецеедство". Суть последнего явления сводилась к тому, что многие высокооплачиваемые специалисты и члены правлений государственных предприятий являлись выходцами из "так называемых буржуазных и мелкобуржуазных слоев". Некоторые из них, как, например, на Ижевском заводе, в годы Гражданской войны служили антибольшевистским правительствам, но и теперь, перейдя на службу к большевикам, оказались в привилегированном положении даже по отношению к тем рабочим, которые в недавнем прошлом сражались в рядах Красной армии.

Одной из наиболее распространенных причин рабочего протестного активизма в годы нэпа являлось сокращение штатов, что вряд ли можно считать случайностью. В годы военного коммунизма большевикам удалось полностью справиться с такой язвой, как безработица. Наоборот, в некоторых отраслях производства остро ощущалась нехватка рабочих рук. С переходом к нэпу ситуация начинает меняться. Предприятия, которые в прошлом обязаны были кормить даже тех своих рабочих, которых временно негде было задействовать, переводились на рыночные методы хозяйствования, спешили избавиться от лишних рабочих рук. В город из деревни возвращались рабочие, которые в годы Гражданской войны, спасаясь от мобилизации на фронт, и в поисках пропитания покидали свои предприятия, а теперь стремились вернуться обратно, к привычному образу жизни. В результате к концу нэповского периода безработица достигла невиданного прежде уровня. Оказаться в таких условиях на улице для многих рабочих означало лишиться всех источников существования. Не случайно поэтому многие, подвергшиеся сокращению, были склонны к суициду. По этому поводу в сводке Киевского горкома партии в начале 1925 г. говорилось: "В связи с происходящим на транспорте сокращением рабочих наблюдается ряд болезненных явлений, порождающий по линии нежелательные и вредные настроения. Имеют место случаи самоубийств сокращенных". О том же шла речь в письме от 2 марта 1925 г. рабочего-столяра из российской глубинки Павла Третьякова И.В. Сталину: "Почему, — задавал рабочий риторический вопрос руководителю партии, — у нас около 2-х миллионов людей безработных страдают, большая часть невыносимо, в самых ужасных условиях жизни и многие не выносят безработицы и бедственного положения и кончают себя".

Происходило и наоборот, когда потерявшие работу мстили своим "обидчикам". Такой случай произошел на ленинградской фабрике "Скороход": уволенный за прогулы и брак рабочий Быков стрелял в мастера-выдвиженца Степанкова. Некоторые выступления безработных приобретали такие размеры, что сообщения о них попадали на страницы не только советской, но и зарубежной, а также эмигрантской печати. Особенно крупное выступление безработных произошло в Москве уже под занавес проведения новой экономической политики, в 1928 г. О нем сообщала издававшая в Берлине И.В. Гессеном и В.Д. Набоковым газета "Руль". По сведениям, приводимым в газете, в беспорядках, спровоцированных грубостью работников биржи труда, приняло участие более пяти тысяч безработных, преимущественно строителей. С пением "Интернационала" рабочие громили здание биржи. В результате столкновений имелось много раненых, в том числе среди подоспевших милиционеров.

Можно назвать и другие причины рабочего протеста тех лет, среди них — плохое снабжение рабочих продуктами питания, неудовлетворительное состояние кооперации, отвратительные жилищные условия, принуждение подписываться на различные государственные займы, выдача зарплаты талонами и другими суррогатами либо готовой продукцией, плохая работа транспорта и т. п. Как правило, трудовые конфликты в 1920-е гг. происходили помимо профсоюзов или даже вопреки их позиции. И это также являлось одной из причин недовольства рабочих. На отношении рабочих к профсоюзам и отношении профсоюзов к протестным выступлениям на государственных предприятиях имеет смысл остановиться неснолысо подробнее. С окончанием Гражданской войны в профсоюзном движении происходили важные перемены. В 1922 г. в профсоюзах восстанавливалось добровольное членство, но это привело не к снижению, а к росту их численности: с 7 млн в 1921 г. до 11 млн в 1928 г, что означало определенное укрепление их авторитета. Кроме того, при переходе к рынку с профсоюзов снимали некоторые несвойственные им чисто административные и хозяйственные функции, такие как снабжение спецодеждой, нормирование зарплаты, распределение продовольствия и т. п. Профсоюзы наконец могли всецело перенести свои усилия в "область всемерной защиты материальных интересов рабочего класса". Применительно к проблематике рабочего протеста в 1920-е гг. это означало, что в случае возникновения напряженности в отношениях между рабочими и администрацией того или иного государственного предприятия профсоюзы получали формальное право выступать в качестве третейского судьи, отстаивать интересы рабочих. В резолюции XI съезда РКП (б) "Роль и задача профсоюзов в условиях новой экономической политики" в этой связи специально декларировалось, что "единственно правильным, здоровым и целесообразным методом улаживания конфликтов и трений между отдельными частями рабочего класса и органами рабочего государства является посредническое участие профсоюзов, которые в лице своих соответственных органов либо вступают в переговоры с соответственными заинтересованными хозяйственными органами, либо апеллируют к высшим государственным инстанциям".

Однако на практике ситуация очень часто складывалась иначе, поскольку в работе профсоюзных органов продолжала господствовать военно-коммунистическая ментальность, убежденность профсоюзных активистов в том, что в период социалистического строительства никаких забастовок быть не должно, поскольку они являются предательством по отношению к государству диктатуры пролетариата. В одном из появившихся в середине 1920-х гг. документов ВЦСПС так и заявлялось, что "на государственных предприятиях в Советской стране стачка как нормальный метод разрешения конфликтов неприменима". "Штрейкбрехерство" официальных профсоюзных органов в условиях трудовых конфликтов, а то и просто их бездействие даже в тех вопросах, в решение которых профсоюзы могли вмешиваться, не опасаясь окрика сверху, разложение и некомпетентность профсоюзных функционеров, другие негативные моменты профстроительства вызывали растущее раздражение рабочих. В исключительных случаях дело доходило до угроз организовать свои альтернативные, независимые пролетарские организации, которые бы играли "роль зашиты цехового рабочего и правильно бы оценивали его труд". Особенно распространены подобные настроения, судя по сохранившимся документам партийных архивов, были среди металлистов. Однако иногда свою организованность могли продемонстрировать и рабочие других профессий. Согласно данным ОГПУ в середине 1920-х гг. подобная инициатива возникла среди текстильщиков Большой Кохонской мануфактуры в Иваново-Вознесенской губернии. Рабочие этого предприятия обвиняли свой фабком в бюрократизме, а его членов — в пьянстве, в результате на общем собрании один из выступавших "от имени рабочих и при поддержке собрания заявил, что фабком не нужен, ибо он не работает, если фабком не примет надлежащих мер, то рабочие будут вынуждены создать стачечный комитет".

Важнейшей причиной, по которой профессиональные объединения рабочих выступали против протестных акций на госпредприятиях, можно считать то положение, которое профсоюзы занимали в советской политической системе. Профсоюзы, с легкой руки Зиновьева, были провозглашены "школой коммунизма", но что это должно означать, разобраться толком большевики так и не сумели. Дело фактически ограничилось проводимой в период Гражданской войны политикой огосударствления профсоюзов и подчинения их руководящей роли коммунистической партии. В нэповские годы происходит частичное разгосударствление рабочих организаций, но партийный контроль над их деятельностью не ослабевает. А в конце 1920-х гг. начинается очередная волна по ограничению относительной "независимости" профсоюзов, которая была связана с разгромом т. н. "правого уклона в ВКП (б)", среди лидеров которых находился председатель ВЦСПС М.П. Томский и многие другие старые профсоюзные кадры. Тем самым негативное отношение профсоюзов к забастовкам и другим массовым акциям протеста рабочего класса отражало отрицательное отношение к протестным выступлениям рабочих со стороны партийной верхушки. В этой связи интересно остановиться еще на одной стороне рабочего протестного активизма того времени — несмотря на критическое восприятие рабочего протеста партийным руководством, многие рядовые коммунисты нередко примыкали к боровшимся за свои интересы рабочим, а то и возглавляли их. Проблема участия рядовых коммунистов вопреки воле руководящих органов партии в трудовых конфликтах, вызванных теневыми сторонами нэповской действительности, заслуживает того, чтобы на ней остановиться несколько подробней. Без ее освещения невозможно будет в дальнейшем нарисовать объективную картину не только рабочего протеста нэповского времени, но и природы самой большевистской партии.

Выступления коммунистов, комсомольцев и кандидатов в ВКП (б) постоянно с неодобрением и тревогой фиксировались различными местными партийными, профсоюзными и правоохранительными органами, что красноречиво свидетельствовало о распространенности явления. Имеются данные о присоединении коммунистов к протестным выступлениям рабочих на Иркутском кожзаводе № 2: "участие коммунистов и комсомольцев в некоторых забастовках и волынках" было характерным среди металлистов и текстильщиков и т. д. В частности, на заводе им. Рыкова в Орловской губ. "коммунисты поддерживали недовольство рабочих новыми нормами и низкими расценками", а на заводе "Красное Сормово" "часть партийцев даже подстрекала рабочих к стачкам". На фабрике быв. Циндель в Москве "коммунисты восстанавливали беспартийную рабочую массу против перехода на 3 сторонки". Наряду с активным протестом немалое распространение получают и пассивные формы протеста со стороны рабочих-коммунистов. Среди прочего, это нашло выражение в массовом выходе из рядов РКП (б) рабочих. Характерным показателем состояния умов рядовых коммунистов может считаться крупный промышленный и пролетарский район — Нижегородская губерния. По сообщению местной партийной контрольной комиссии, 1925 г. стал временем массового отхода от партии коммунистов и кандидатов, принятых в нее в ходе 1-го и 2-го Ленинских призывов. Особенное массовый отток отмечался в тех парторганизациях, которые прежде пользовались наибольшей поддержкой среди рабочих — Канавинской, Сормовской и Выскунской. Объясняя наметившуюся негативную тенденцию бегства из рядов партии, губернская контрольная комиссия ВКП (б) в начале 1926 г. докладывала: "Подъем духа миновал, прошла опасность быть сокращенными — перестали ходить на собрания, платить членские взносы, несмотря на попытки со стороны бюро ячеек привлечь их к общей работе, и некоторые товарищи на запросы ячейки о причинах выхода из партии отвечали, что их в партию приняли против их желания по коллективному списку и настойчиво требуют исключения. Комсомольцы же из числа переданных в партию преимущественно в возрасте 17 лет при объяснении причин выхода заявляли, что ходить на собрания, в школу надоело, хочется гулять. Небольшая часть кандидатов выходит по личным заявлениям, мотивируя болезнью, семейными обстоятельствами и тяжелыми материальными условиями".

Размах и разнообразие форм протестных настроений среди рабочих-коммунистов заставляли обратить на них повышенное внимание руководства партии. В 1925 г. заведующий Информационным отделом ЦК РКП (б), видный большевистский функционер Л.Б. Рошаль, подготовил аналитическую записку "О поведении коммунистов, работающую на предприятиях, во время конфликтов", содержащую обобщающую информацию за январь — июль 1925 г. В документе имеется немало эпизодов, рисующих напряженность, а часто и драматизм происходящих по всей стране трудовых конфликтов. "В целом ряде предприятий, — с горечью признавал Рошаль, — отдельные коммунисты являлись инициаторами и руководителями забастовок". Среди прочих выделяется сообщение о стачке на Новоткацкой фабрике Глуховской мануфактуры (Московская губ.), во время которой повышенную активность проявляли именно коммунисты, снимавшие с работы остальных рабочих. Один из кандидатов в партию, Бердников, даже ударил по руке железным челноком ткачиху, не желавшую оставлять станок. Он же на устроенном общефабричном митинге выкрикивал в адрес директора: "Пулю ему в лоб", "В куль и на тачку" и т. п. Призывы вывозить на тачке членов администрации звучали во время забастовки на фабрике "Красное Знамя" Егорьевско-Раменского треста. Другой значимый эпизод произошел в Калужской губернии на заводе им. Петровского, где "в забастовке принимали активное участие все члены заводской ячейки". Оказались вовлечены в стачку почти все члены партийной организации шлифовального цеха во время беспорядков на Хрустальном заводе им. Бухарина во Владимирской губернии. От старших товарищей не отставали и комсомольцы, от которых исходила инициатива забастовки на заводе "Профинтерн". Аналогичный случай имел место в Вотской области — на Ижевском заводе "забастовкой группы рабочих "Лесопилки" руководил член РЛКСМ".

Данный текст является ознакомительным фрагментом.