Снова на прусской службе

Снова на прусской службе

По окончании кампании 1814 года легион был принят в прусскую армию. Клаузевиц с гордостью заявил, что он напишет королю и осведомит его, что он не хочет воспользоваться этим случаем, чтобы проскользнуть вместе с другими на его службу, что он не наденет прусского мундира, если он не может как лицо, как индивидуум рассчитывать на доброжелательство Его Величества[227]. В действительности письмо послано не было, но оно интересно дорисовывает характер Клаузевица, его гордость, может быть, расплывчатое отношение к Пруссии.

11 апреля 1814 г. 11 апреля военный теоретик был принят в прусскую армию, после 2-х лет отсутствия в ней, с чином полковника. Он еще временно оставался при легионе, который продолжал оставаться в Нидерландах.

Апрель 1815 г. В апреле 1815 г. Клаузевиц был назначен начальником штаба III прусского корпуса под начальством Тильмана. Его роль в кампании 1815 года нами достаточно была очерчена.

Он затем принял участие в осаде Парижа. Мы имеем от этого периода очень большие письма Клаузевица — к жене, Гнейзенау и т. д., которые в полной мере отражают пережитые им впечатления. В них особенно показательно его разочарование победителями: нанесши окончательное поражение врагу, враги перестали играть красивую роль. Клаузевица возмущали топтание в ногах армиями уже бессильного врага, увлечение грабежом… Офицеры показали себя такими же жадными, какими некогда были французские; победу праздновали грубо, даже пруссаки утеряли корректную и благородную (Vornehm) позицию, приличную «мстителям за право»: обнаружились низменные страсти, проявления жадности. «Я ожидал, — меланхолически пишет Клаузевиц, — что мы будем играть более красивую роль»[228]. Наоборот, французы, которых так не любил писатель, своим поведением, холодной гордостью и слабо скрытым презрением внушали ему некоторое уважение.

Вскоре после войн за освобождение Пруссия была разделена на семь военных округов (Generalkommandos). Гнейзенау был поставлен во главе Рейнского, только что присоединенного, со штабом в Кобленце[229].

1815–1818 гг. Клаузевиц был назначен к нему начальником штаба и оставался в Кобленце три года. Судьба Клаузевица повторилась. Первые месяцы он считал лучшими в своей жизни, его привязанность к Гнейзенау была полная, дни текли весело среди собраний и празднеств. Но Гнейзенау скоро был сменен генералом Гаке — человеком мелочным, настоящим инспектором казармы, который не оставил на долю Клаузевица никакой инициативы, он должен был повиноваться, «как дрессированный пудель». Жизнь Клаузевица стала очень мрачной. В это же время, мучимый подагрой, он должен был несколько раз посетить воды. Он также совершал научные поездки, связанные с его историческими работами.

Сентябрь 1818 г. Произведенный в сентябре 1818 г. в генерал-майоры, он в Ахене во время конгресса в сентябре и ноябре того же года исполнял обязанности командующего войсками.

Конец 1818 г. Непосредственно после этого он отправился в Берлин, где получил должность директора Общей Военной школы.

За указанные три года Клаузевиц много работал над вопросами обороны западной границы и военной организации. Он написал мемуар, еще не изданный, относительно укрепления Трира; другой, также не изданный, набросанный по предложению президента фон Моца (v. Motz), касался вопроса изменения провинций[230]. Последний вопрос очень интересовал Клаузевица. Он держался взгляда, что если Германия осуждена быть архипелагом маленьких государств, то таковые надо разместить в центре, а не у границ, где они сохраняли свою независимость и могли стать добычей иностранца. Пруссия должна на границах Германии сделать компактный блок, быть против Франции на куртине Рейна часовым Германии. Этим путем она приобретет уважение маленьких немецких государств, укрепит свой авторитет, расширит свой круг влияния.

Одновременно с этим он думал над вопросом организации армии германской конфедерации (Bundesheer). В письме к Гнейзенау (15 марта 1818 г.) Клаузевиц писал, что для получения maximum военного могущества было бы желательно предоставить всем государствам конфедерации большую свободу в деле набора и организации сил, что вызываемые этим инициатива и соревнование окажутся лучшими средствами в деле создания солдат; в случае войны общая опасность будет достаточной, чтобы соединить все контингенты бундесгеера. В мыслях автора мы видим повторение многого того, что он когда-то приводил в защиту ландвера. Та же общая идея развита Клаузевицем в манускрипте под названием «?ber die Errichtung des deutschen Milit?rsystems» [ «Об учреждении германской военной системы»][231]. В нем автор говорит, что от каждого государства надо потребовать контингент, равный трем сотым (3 %) от населения и ограничиться контролем крупных сторон организации в каждом государстве при помощи военного комитета, назначенного Бундестагом.

Интересно расхождение Клаузевица, относящееся к 14-му и более поздним годам, с мероприятиями военного министра Бойена. Например, его «Wehrgesetz» [ «Военный закон»] от 3 сентября 1814 г. и «Vorl?ufige Bestimmungen» [ «Временные установления»] от 29 марта 1815 г. не во всем разделялись Клаузевицем. Эти два человека, работавшие в основе согласно (оба преданные одинаково сильно Шарнгорсту), не любили друг друга. Это были разные натуры: Бойен был более доброжелателен, менее резок, не так сух, менее повелителен и не так решителен, как Клаузевиц. «Бойен, — писал Клаузевиц Гнейзенау 12 октября 1816 г., — о большинстве вопросов имеет мнения, совершенно расходящиеся с моими, и меня считает притязательным и непримиримого характера (anma?end und unvertr?glich)». Клаузевиц находил его регламенты лишенными строгости. «Его закон о рекрутах — какая-то смесь либерализма и произвола»[232]. Кто должен поступать в действующую армию, и кто мог быть изъятым? Этого не знали, а решения ревизионных комиссий были скандальны. «Бедняки становятся солдатами, а богатые остаются дома»[233]. В результате бедные презирали правительство, и богатые ему льстили, так что все население развращалось благодаря ошибкам самих же властей. Клаузевиц предлагал систему жребия, «чего требовал и сам народ». Приведенное нами расхождение с Бойеном характерно для склада ума и миросозерцания Клаузевица: будучи очень гибким и, казалось, уступчивым в вопросах политики и крупных военных, он был очень настойчив, точен и консервативен в вопросах внутреннего порядка, особенно в военных.

Подводя итог трудам Клаузевица за 1815–1818 гг., мы должны сказать, что они для него как военного теоретика и философа не составляли резкого уклона от главной колеи его умственных устремлений. Но все же по своей природе они были не совсем однородны с главной темой его жизни — стратегией на основах философского понимания войны. Данные три года расширили мысль и кругозор Клаузевица, но едва ли углубили таковые в основном ходе пониманий.