Ускоренное развертывание
Ускоренное развертывание
Внушительное сосредоточение немецких войск поставило Жукова и Тимошенко перед серьезной дилеммой. Темпы, масштабы и протяженность их развертывания явно опережали соответствующие действия русских. Те отчаянно искали способ сократить разрыв. В ночь на 12 мая, обсудив с Деканозовым неутешительные результаты его последней тайной встречи с Шуленбургом{1123} и, возможно, именно в ответ на оброненные Шуленбургом намеки относительно замыслов Гитлера, Сталин затребовал обоих генералов в Кремль. На встрече, продолжавшейся почти два часа, где присутствовал и Молотов, Сталин неохотно санкционировал ограниченные меры по укреплению обороны, главным образом Киева и Западного военного округа. На следующее утро 16-й, 19-й, 21-й и 22-й армиям, общей численностью около 800 000 чел., с приданной им 21-й мотопехотной дивизией было приказано выступить из тыла на передовую. Прекрасно зная об обостренной чувствительности Сталина, Жуков проводил переброску войск исключительно осторожно, во избежание провокации{1124}.
Развертывание войск кажется особенно ограниченным, если сравнить его с планами, выдвинутыми Жуковым месяцем раньше{1125}, когда, определив слабые места в порядках развертывания немцев, он предлагал перейти в контрнаступление, как только разразится война. Настоящие директивы в первую очередь говорили о необходимости в ответ на развертывание немецких сил создать прикрытие по всей границе в ожидании удара. В планах определялись наиболее уязвимые районы и изыскивались способы предотвращения германской угрозы. Порядки развертывания делили каждый военный округ на 5–6 участков прикрытия. Основные инструкции, переданные командующим фронтами, содержали предположение о наступлении немцев и довольно оптимистично предписывали войскам «…препятствовать вторжению противника с земли и с воздуха, прикрывать огнем и защищать главные силы во время мобилизации и развертывания, ведя упорную оборону на границе, обнаружить мобилизацию и развертывание сил противника, добиться превосходства в воздухе и рассеять скопление войск противника, защищать мобилизацию и сосредоточение советских войск от воздушных атак противника и препятствовать любым акциям воздушно-десантных и разведывательно-диверсионных групп противника». Войска распределялись по своим участкам прикрытия и помещались в соответствующие укрепленные районы (УР). Им было приказано привести укрепрайоны в боевую готовность, создавая необходимые условия для развертывания сил прикрытия в буферной зоне перед границей, чтобы встретить немцев и вступить с ними в бой в случае начала военных действий. Признание уязвимости линии Скавина — Яссы — Бельцы — Бап-нярка, отодвигающее на задний план опасность, грозившую Кишиневу, Галацу, Вольграду и Тирасполю, служило примером перенесения внимания с Балкан на Украину, признанную конечной целью немецких планов.
Порядки развертывания для Одесского военного округа предусматривали создание линии обороны от Коржениц до устья Дуная в Килии и вдоль черноморского побережья вплоть до Проливов. Черноморскому флоту приказано было отражать атаки с моря в направлений Одессы, Крыма и Кавказа, что демонстрировало давний страх Сталина перед негласным участием англичан в нападении немцев. Ясно видны тесные рамки, в которых приходилось действовать Жукову. Осуществляя развертывание, он строго-настрого предупредил командующих фронтами, что «первый шаг через государственную границу» может быть сделан только «по особому распоряжению начальника Генерального штаба», вступающему в силу по получении шифрованной телеграммы со словами «приступить к выполнению плана прикрытия на 1941 г.». Сами директивы выпускались в двух экземплярах от руки, один оставался у Жукова, другой хранился в сейфе у того или иного командующего фронтом{1126}. На полевом уровне новые порядки развертывания соединялись с апрельской директивой Жукова. Действительно, 14 мая генерал Павлов дал более конкретные распоряжения командующим армиями. В частности, командующему в Гродненской области предписывалось сдержать немцев и создать благоприятные условия для нанесения контрудара силами механизированного корпуса. При всем том удар в тыл противника в основном имел целью подавление способности немцев к продолжению атаки{1127}.
Нет сомнений в том, что, будь у него достаточно времени на полноценное развертывание армии на границе, Жуков организовал бы оборону по единственному принципу, признаваемому советской доктриной: комбинации оборонительных и наступательных мер. В самом деле, всего через три дня после осуществления дополнительных мер по развертыванию войск, на фоне югославского фиаско, Жуков пытался убедить Сталина перехватить инициативу. Не будучи посвящен в хитросплетения дипломатической игры, он все больше беспокоился из-за умеренного мобилизационного плана, навязанного ему. 15 мая они с Тимошенко подготовили еще одну директиву, прямое продолжение апрельской. Тогда как в апреле Жуков еще весьма неопределенно высказывался по важнейшему вопросу «начального периода войны» — о выборе момента для контрудара, на этот раз он выражал желание перехватить инициативу, осуществляя упреждающий удар. Отправной точкой ему служили отнюдь не идеологические и экспансионистские мотивы. План четко определял цель — предупреждение удара Германии, в неизбежности которого Жуков теперь был уверен, — и ограничивался ею. Он не выражал стремления уничтожить германское государство или хотя бы вооруженные силы — лишь отразить немецкое наступление. Возможно, Жуков выдвинул эту идею перед Сталиным на их встрече в Кремле в ночь с 14 на 15 мая, но скорее всего она обсуждалась на двухчасовой встрече вместе с заместителем начальника Отдела оперативного планирования генералом Ватутиным 19 мая{1128}. Идея явно исходила от военных и была безоговорочно отвергнута Сталиным, так как ставила под угрозу его попытки добиться политического урегулирования.
То, что Сталин не сумел подготовиться к нападению Германии, в первую очередь отражает трудность политического выбора, перед которым Советский Союз оказался как до начала Второй мировой войны, так и накануне Великой Отечественной. Лишь задним числом, вероятно, можно указывать альтернативы, существовавшие тогда. И все равно удар в лучшем случае можно было смягчить, но не отвратить. Размеров германских военных успехов, как во Франции, так и на Балканах, не предвидел никто из участников того, что Сталин называл «большой игрой». Еще до войны, по словам Молотова, Сталин считал, «что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных»{1129}. Сталинская осторожность в проведении военных приготовлений в значительной степени диктовалась верой в возможность отсрочить, если не предотвратить военные действия с помощью разумной политики и адекватных подготовительных мер. Осознав реальность войны, вместо того чтобы открыто обратиться к военной доктрине или позволить военным сделать это, Сталин в типичном для него стиле издавал путаные распоряжения, приноравливаясь к изменившимся обстоятельствам. Таким образом, он не сумел создать надлежащую обстановку для разработки военных планов, которые примирили бы доктрину со стратегическими целями.
Упреждающий план Жукова фактически представляет собой неподписанный набросок с исправлениями, внесенными им самим, на полях. Об ограниченности целей этого плана можно судить по основной схеме операции, изложенной в начальном параграфе:
«Учитывая, что в настоящий момент Германия сохраняет свою армию полностью мобилизованной, с развернутым тылом, она в состоянии обмануть нас, предприняв внезапную атаку. Чтобы предотвратить это, я считаю необходимым любой ценой не позволить германскому Верховному командованию захватить инициативу, предупредить развертывание сил противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она еще находится в процессе развертывания, и прежде, чем она успешно завершит организацию фронта и координацию действий различных войск».
Может быть, Жуков надеялся повторить относительный успех, достигнутый им в ходе вторых военных учений в январе, когда его юго-западный фронт оказался в состоянии двинуться на запад, к реке Вистула. План содержит элементы теории «глубинных операций», которую он успешно применил на практике в боях на Халхин-Голе.
Жуков рассчитывал, что Красная Армия со своими 152 дивизиями сможет противостоять 100 немецким дивизиям, собранным, по его подсчетам, в глубине центрального участка западного фронта от границы до Варшавы. Окружение путем тактического маневрирования немецких войск, сосредоточенных на центральном западном участке, внесет расстройство в их ряды и изолирует их от левого фланга. Выполняя этот маневр, Красная Армия должна была получить контроль над германской частью Польши и Восточной Пруссией. Первоначальный успех расчистит почву для окружения и северного, и южного флангов немецкой армии{1130}.
Сталин в чрезвычайном порядке собрал в Кремле 24 мая высшее командование, в том числе Тимошенко, Жукова, адмирала Кузнецова, Ватутина и командующих главными фронтами, Кирпоноса (вместе с верхушкой его штаба) и Павлова. На заседании, продолжавшемся почти три часа, они, по-видимому, обсуждали проблемы, связанные с германской угрозой, и меры против нее. Сталин, однако, отказался выходить за рамки уже предпринятых экстренных мер{1131}.
Высказывалось предположение, что если бы Сталин согласился с рекомендациями, то русским пришлось бы легче в начале войны. Но сталинская осторожность казалась резонной, не только в силу политических соображений, описанных здесь, но и по причинам военного характера. Расчеты Жукова основывались на сосредоточении немецких войск в середине мая. Жуков не смог бы завершить развертывание своих сил до конца июня, и к тому времени немцы значительно превосходили бы их численностью. Возможно, еще более отрезвляюще действовали уроки военных учений, обнаруживших неподготовленность советской армии. Ретроспективно Жуков признавал, что его предложение было ужасной ошибкой: если бы Красной Армии позволили нанести удар в то время, ее бы тут же разгромили{1132}. Жуков впоследствии спорил с маршалом Василевским, который в интервью, замалчивавшемся почти 20 лет, утверждал, будто Сталин совершил ошибку, не развернув все силы прикрытия и второй эшелон на границе. Жуков пометил на полях интервью, хранившегося в архиве Политбюро: «Точка зрения Василевского не вполне соответствует действительности. Я уверен, что Советский Союз был бы разбит в самом начале, если бы мы развернули все наши силы на границах накануне войны, а немецкие войска смогли бы выполнить свой план, окружить и уничтожить их на границе… Тогда гитлеровские войска смогли бы ускорить свою кампанию, а Москва и Ленинград пали бы в 1941 г.»{1133}.
Развертывание как экстренная мера проводилось в большой спешке и весьма беспорядочно. Оно осуществлялось непродуманно, армии и вспомогательные части были еще не укомплектованы и плохо экипированы. В Москве это хорошо понимали и поддерживали решение Сталина оттягивать войну насколько возможно. Еще 29 апреля генерал Кирпонос, командующий Киевским военным округом, предупреждал Жукова, что февральский план мобилизации «недоработан». Через четыре дня после объявления мобилизации генерал-лейтенант Пуркаев сообщал Жукову из Киева, что осуществление планов снабжения армий боеприпасами и провиантом идет «крайне медленно». Такими темпами программу снабжения не выполнить и за весь год. 6 июня командир 5-й танковой дивизии жаловался, что, хотя объявлена мобилизация, численность личного состава у него далека от требуемой и у него нет никаких оперативных инструкций. Поэтому, заключал он, «проволочки в пополнении личного состава не дают возможности завершить исполнение мобилизационных предписаний в соответствии с планом мобилизации на 1941 г.». В тот же день заместитель командующего Прибалтийским военным округом сообщал Жукову, что трудности с материально-техническим обеспечением, невозможность создать надлежащую инфраструктуру и отсутствие коммуникаций «не позволяют выполнить план мобилизации»{1134}.
Нежелание перейти к активной оборонительной политике не так уж удивительно. 17 мая Жуков и Тимошенко вместе с Ждановым выпустили отчет о «результатах проверки боевой подготовки за зимний период 1941 г. и приказы на летний период». Отчет разоблачал недостатки, вскрытые в ходе инспектирования армии зимой 1941 г. Недостатки эти усиливали сомнения в способности Красной Армии на данном этапе нанести упреждающий удар. Как показала проверка, армия в целом не проявляла особой бдительности, боеготовности, стойкости в обороне или готовности отразить вторжение танков. Отчет является отражением отчаянных попыток навести порядок. Переоценка задач обороны проливает свет на печальную истину, что лишь немногие из них были решены в течение зимы. Инспектирование, проведенное Наркоматом обороны и военными округами, установило, что в большинстве частей не выполнены директивы по мобилизации. В итоге новые приказы, которые должны были лечь в основу подготовки в течение лета 1941 г., ясно демонстрируют оборонительную тенденцию и необученность вооруженных сил. Приказы командиров мотопехотных и танковых корпусов еще более откровенно показывают, что не усвоены были самые основные навыки, включая осуществление связи и координации, точность огня, тактику ведения ночного боя{1135}.
Эффективность обороны должна была обеспечивать система укрепленных районов, спешно сооружавшихся вдоль новой «линии Молотова», примерно в 300 км к западу от бывшей границы. Важнейшей задачей УР, построенных на некотором удалении от границы, было служить передовыми постами для сил прикрытия первого эшелона и оказывать им материально-техническую и огневую поддержку на начальном этапе войны. Ожидалось, что силы прикрытия захватят приграничную местность, сдержат противника, отразят первый удар и создадут благоприятные условия, чтобы второй эшелон нанес контрудар. План был разработан осенью 1940 г., но ему не был дан ход «в связи с новыми политическими и военными задачами», вытекавшими из пакта Молотова — Риббентропа. Затем ему мешала крупнейшая стратегическая ошибка — предположение, что главный удар Гитлера будет направлен против Киева, а не против Белорусского фронта{1136}.
В 1938 г. были созданы тринадцать укрепрайонов, укомплектованных 25 пулеметными батальонами, общей численностью 18 000 чел.
Еще восемь добавились перед вторжением Германии в Польшу. Введение новых стратегических планов в 1940–1941 гг. сопровождалось строительством двадцати укрепленных районов, густо расположенных вдоль новой границы. Решение демонтировать старую линию и передвинуть орудия на новую принял лично Сталин. Этот проект, однако, встретился с бесконечными техническими трудностями при перевозке оборудования из старых укреплений в новые{1137}.
Военный Совет Красной Армии собирался дважды в феврале и марте 1941 г. для обсуждения мер по ускорению строительства новых укреплений. В начале марта нажало и Политбюро, пытаясь устранить препятствия, мешавшие закончить сооружение У Р. Ответственность за их строительство была снята с инженерных войск и возложена непосредственно на бывшего начальника Генерального штаба Шапошникова{1138}. В середине апреля политическое руководство Красной Армии вновь вернулось к плачевной ситуации с УР и пришло к мрачному выводу, что «эти районы не были еще должным образом подготовлены для обороны». Наркомат обороны обвиняли в срыве снабжения укрепрайонов соответствующим вооружением и техникой. Генеральный штаб издал директиву о необходимости ускорить строительство, на котором ежедневно работало около 140 000 чел. Директива начиналась признанием: «Несмотря на ряд указаний Генерального штаба Красной Армии, монтаж казематного вооружения в долговременные боевые сооружения и приведение сооружений в боевую готовность производится недопустимо медленными темпами»{1139}.
Правительство ассигновало 10 миллионов рублей, огромную сумму по тем временам, чтобы ускорить строительство укреплений на новой линии. Еще 4 июня Политбюро требовало скорейшего завершения его к октябрю 1941 г. Первые УР на 45 000 чел. должны были быть готовы 1 июля, остальные, вмещающие 75 000 чел., в октябре. Работа шла полным ходом, когда вторжение немцев прервало ее{1140}. Между укрепрайонами сохранялись внушающие тревогу разрывы в 50–60 км, оставлявшие силы прикрытия без защиты. Неудача явилась результатом не только переноса границы, но и отсутствия строительных материалов, таких как бетон, лес, колючая проволока, усугублявшегося нехваткой времени{1141}.
До мая Сталин был солидарен с Вознесенским, начальником Госплана, давно находившим требования Генерального штаба чрезмерными. Под нажимом начальника Генерального штаба весной он согласился значительно увеличить производство военной продукции, чтобы обеспечить вновь мобилизуемую армию{1142}. Только в начале мая он дал согласие на крупные перемены в бронетанковых формированиях — создание 20 новых механизированных корпусов. За этим последовали перевод экономики на военное положение, огромные усилия по повышению производства вооружений и боеприпасов во второй половине 1941 г. и спешная конверсия промышленности. Львиная доля выпуска новых КВ-3 и усовершенствованных Т-34 планировалась на конец года, и в этом отражались понимание Сталиным того факта, что ему нечем достойно ответить немцам летом 1941 г., и его уверенность в том, что он сможет оттянуть войну до следующего года. Впрочем, и в этом случае русские успели бы выпустить к концу года самое большее 2 800 танков Т-34{1143}.
Нечем было похвастаться и военно-воздушным силам. В апреле правительство в отчете Политбюро признало: «Число аварий и катастроф в военно-воздушных силах Красной Армии не только не уменьшилось, но фактически возросло из-за халатности пилотов и командного состава, допускающих нарушения основных правил полетов». «Отсутствие дисциплины» приводило к гибели 2–3 пилотов ежедневно. Тимошенко объявили выговор за то, что помогал Рычагову, командующему военно-воздушными силами, намеренно скрывать от Политбюро жалкое состояние авиации{1144}.
Что касается запланированного выпуска ЛАГГ-3 в количестве 593 шт., как признался Сталину командующий авиацией, производство отставало от плана. Из уже выпущенных 158 самолетов многие были забракованы{1145}.
В конце мая, спустя несколько дней после военного совета в миниатюре, состоявшегося в Кремле, Жукова и Тимошенко вызвали на заседание Политбюро, где они надеялись наконец получить распоряжения в связи с надвигающейся опасностью. Можно представить себе их изумление, когда Сталин сообщил им:
«К нам обратился посол Германии фон Шуленбург и передал просьбу германского правительства разрешить им произвести розыск могил солдат и офицеров, погибших в первую мировую войну в боях со старой русской армией. Для розыска могил немцы создали несколько групп, которые прибудут в пункты согласно вот этой погранкарте. Вам надлежит обеспечить такой контроль, чтобы немцы не распространяли свои розыски глубже и шире отмеченных районов. Прикажите округам установить тесный контакт с нашими пограничниками, которым уже даны указания»{1146}.
На этом заседании Жуков и Тимошенко в конце концов все-таки высказали свою тревогу из-за наращивания немецких сил и вновь выразили желание хотя бы остановить рост числа разведывательных полетов германской авиации над территорией СССР. Сталин возражал, ссылаясь на объяснения Шуленбурга, будто бы это результат ошибок в навигации неопытных, вновь набранных пилотов.
Жуков, тем не менее, вынес весьма снисходительный вердикт по поводу сталинского поведения. Хотя и возлагая на него вину, он все же поспешил добавить: «Нет ничего проще, чем, когда уже известны все последствия, возвращаться к началу событий и давать различного рода оценки. И нет ничего сложнее, чем разобраться во всей совокупности вопросов, во всем противоборстве сил, противопоставлении множества мнений, сведений и фактов непосредственно в данный исторический момент»{1147}. В конечном итоге он пришел к выводу, что над Сталиным «тяготела опасность войны с фашистской Германией и все его помыслы и действия были пронизаны одним желанием — избежать войны или оттянуть сроки ее начала и уверенностью в том, что ему это удастся… В этих сложных условиях стремление избежать войны превратилось у И.В.Сталина в убежденность, что ему удастся ликвидировать опасность войны мирным путем. Надеясь на свою "мудрость", он перемудрил себя и не разобрался в коварной тактике и планах Гитлера»{1148}.
До конца мая 1941 г. различные каналы разведки имели тенденцию передавать взвешенные и довольно точные донесения о развертывании немецких сил. Однако нежелание Сталина признать степень опасности и приоритет, отдаваемый им стараниям избежать провокации, возымели свое действие. Двухнедельный рапорт Голикова от 15 мая знаменует собой поворотный момент. Хотя и не забывая о близкой опасности, он предпочитает теперь остановиться подробнее на укреплении немецких войск, предназначенных для операций против Англии на Среднем Востоке и в Африке{1149}. В конце месяца Голиков представил Сталину подробную карту развертывания немецких войск, которая позволяла толковать ситуацию двояко. Можно сделать достаточно правдоподобный вывод, что к тому времени, на фоне все углубляющейся трещины в отношениях между Сталиным и начальником Генерального штаба, он стал понимать: Сталин встречает в штыки всякое предположение, будто немцы на грани войны. В результате все труднее становилось проводить различие между «слухами», от которых Сталин отмахнется, и «неопровержимыми фактами», которые он примет, даже если они имеют тот же смысл. Эта двусмысленность отразилась в нелепых попытках усмотреть сходство в развертывании сил немцев на западе и на востоке.
Согласно подсчетам Голикова (качественную оценку он не давал), у немцев были 122–126 дивизий предназначены для войны с Англией на западе и такое же число, 120–122 дивизии, на восточном фронте. Картина не совсем выверенная, так как 44–48 дивизий Гитлер держал в резерве вблизи фронта и мог бросить их в бой тотчас же. Дивизии в Норвегии тоже можно было развернуть против СССР. В общем и целом Советскому Союзу угрожали с трех направлений: на западе России 23–24 дивизии (18–19 пехотных, 2 бронетанковых и 3 мотопехотных); на центральном участке 29 дивизий (24 пехотных, 4 бронетанковых и 1 мотопехотная); в Люблинско-Краковском районе 36–38 дивизий (24–25 пехотных, 6 бронетанковых и 5 мотопехотных); в Словакии 5 горнострелковых дивизий, причем 4 дивизии были развернуты на границе украинских Карпат. Остальные силы составляли союзные войска.
Голиков теперь изо всех сил вторил предубеждениям Сталина, делая довольно смелое заключение, будто немцы исчерпали свои действия на Среднем Востоке и перегруппируют войска во Франции для главной операции «против Англии». Однако с учетом того факта, что армии разделены поровну между двумя фронтами, окончательный вывод оставлял простор для альтернатив. Он просто гласил: «Перегруппировки немецких войск после окончания Балканской кампании в основном завершены». Разумеется, подобные рапорты являлись благодатной почвой для культивирования в Кремле ошибочных представлений{1150}.
Противоречивые оценки высказывались и в дипломатической колонии Москвы. Гафенку узнал в Бухаресте, что «неизбежное и скорое нападение» начнется 15 июня. Турецкий посол Актай придерживался того же мнения. Даже новый вишистский посол Бержери, по его заявлению, имел достоверную информацию, будто Гитлер решил объявить крестовый поход против большевизма. Криппс, находивший, что это «слишком хорошо, чтобы быть правдой», тоже располагал сходной информацией, исходившей из Стокгольма, будто война разразится 15 июня. С другой стороны, Шуленбург и его сотрудники ходили с «веселыми и довольными лицами», как бы отрицая существование какой бы то ни было угрозы. Россо получил телеграмму из Берлина, в которой утверждалось, со ссылкой на хорошо осведомленный источник, что «идут переговоры между русскими и немцами в Кенигсберге, затрагивающие среди прочих тем право на переброску немецких войск через Украину». Шведский посол, маститый и внимательный наблюдатель событий в Кремле, задавался вопросом, не является ли факт появления слухов как в Бухаресте, так и в Стокгольме признаком того, что они исходят из немецких источников и «имеют целью держать Москву в напряжении, которое поможет ослабить сопротивление Сталина нажиму Германии… Вот почему германское посольство не подает виду, что знает о начале каких-либо советско-германских переговоров. Такие контакты вполне могут иметь место в обход официальных каналов»{1151}.