3

3

Роберт Эммет родился в Дублине в 1778 г. в семье д-ра Эммета, весьма известной в Ирландии. Он получил очень хорошее образование в коллегии Троицы и с ранней юности проявлял, большое умение владеть собой при самых трудных обстоятельствах. Например, однажды во время занятий химией он почувствовал страшные боли, происходившие от нечаянного отравления: вследствие привычки грызть в задумчивости ногти мальчик ввел в свой организм ядовитое вещество, которым были испачканы его руки. Дело было ночью, и, несмотря на полное сознание опасности своего положения, ему не захотелось никого тревожить. Он пошел в комнату, где помещалась домашняя библиотека, отыскал том энциклопедического словаря, где было слово «яды», узнал из статьи о подходящем противоядии, принял его и при продолжавшихся тяжелых страданиях снова уселся за прерванную работу. Только на утро узнали в доме, что случилось, по измученному лицу Роберта. В коллегии Троицы, куда он поступил 15 лет, товарищи очень ценили его красноречие, проявлявшееся во время дебатов в состоявшем при коллегии «историческом обществе». На заседаниях этого общества воспитанники произносили речи и читали рефераты на разные темы, причем прочитанное подвергалось обсуждению и критике. Хотя строжайше воспрещалось при этом касаться вопросов текущей политики, но некоторые темы по существу своему давали проявляться тем или иным политическим предрасположениям учащихся. Так, например, весной 1798 г. (как раз когда восстание было в ходу и репрессия свирепела) дебатировался в историческом обществе следующий вопрос: «Существенно ли важна для благоденствия хорошего и добродетельного правительства полная свобода речи?» Во время споров, вызванных этой темой, Роберт Эммет сказал: «Если какое-либо управление было бы настолько порочно, чтобы ниспровергнуть свободу речи, то долг народа состоял бы в том, чтобы обсудить ошибки правителей, хорошо взвесить зло, которое они причинили, рассмотреть, какой правильный путь надлежит выбрать, и после того, как они это сделали бы, их обязанностью было бы вывести отсюда практические заключения». Товарищи всю жизнь потом вспоминали об Эммете как о замечательном ораторе, прямо преображавшемся, когда он начинал говорить. Его обычная сосредоточенность, неподвижность, мешковатость куда-то исчезали в самом начале речи, и самая речь казалась вдохновенной импровизацией. Характер у этого юноши был замечательно мягкий и добрый, и говорили, что он привлекал к себе своей внутренней чистотой, светившейся в глазах, сказывавшейся в каждом слове, проявлявшейся в каждом порыве. В 1798 г. его университетское учение оборвалось. Весной этого страшного года в коллегию явился лорд-канцлер и потребовал нескольких студентов к допросу под присягой относительно того, что им известно по части смуты, царящей в стране; в частности, было предъявлено требование назвать тех товарищей, которые состоят членами общества «Объединенных ирландцев». Получил подобное приглашение и Эммет. Лорду-канцлеру он ничего не ответил, но написал письмо товарищам, в котором выражал негодование по поводу требования от студентов доноса и заявлял желание быть вычеркнутым из списков воспитанников коллегии. Его исключили немедленно вместе с некоторыми из студентов. Старший брат Роберта, серьезно скомпрометированный, случайно избежал виселицы и сидел в ньюгэтской тюрьме, а потом в одной шотландской крепости. Роберт виделся с ним и с другими арестантами и исполнял различные их поручения. В 1800 г. он отправился на континент, где долго путешествовал по Франции, Бельгии, Швейцарии. Со второй половины 1802 г. рассеянные по континенту члены сильно поредевших кадров «Объединенных ирландцев» уже мечтали воспользоваться ожидавшимся разрывом только что заключенного мира между Францией и Англией, чтобы по возможности снова начать восстание. Талейран имел уже тайные свидания с некоторыми из них; но могильная тишина, царившая в Ирландии, делала теперь надежду на восстание крайне шаткой, почти фантастичной. Лично Роберт Эммет долго не верил в возможность ждать от первого консула хоть какой-нибудь поддержки. Но когда с самого начала 1803 г. отношения между Бонапартом и английским правительством обострились до последней крайности и разрыв стал совершенно неизбежен, Роберт Эммет, уже поглощенный своим планом (о котором сейчас будет речь), получил две желаемые аудиенции и говорил как с самим первым консулом, так и с Талейраном, министром иностранных дел. Не понравились ему оба эти лица. Молодой энтузиаст, по-видимому, при всем недоверии к ним подходил к ним все-таки с несколько иными требованиями и ожиданиями, нежели, например, Вольф Тон, так прекрасно знавший людей вообще, а политиков в частности. Тем не менее, когда весной 1803 г. амьенский мир был окончательно нарушен и вспыхнула с новой силой нескончаемая англо-французская война, и Эммет, и очень многие в Англии и Ирландии (лорд Бентинк, лорд Гренвиль, Файнерс, директор Ост-индской компании Фольдер и многие другие) ожидали или считали вполне мыслимым вторжение французов в Ирландию и новое восстание в этой стране против английского владычества.

Трудно установимо (если требовать полной хронологической точности), когда именно Роберт Эммет стал активным революционером; к 1802 г. во всяком случае это уже совершилось. Положение его было гораздо хуже, нежели положение Вольфа Тона, лорда Фицджеральда или любого из деятелей предшествовавшей формации, подкошенной виселицами, тюрьмами и изгнаниями, ссылками и сошедшей со сцены после неудачи бунта 1798 г. Тогда и наличных сил было больше, и настроение было повышенное, и организация была крепка, а теперь, в 1803 г., ни сил, ни организации, действующей в стране, de facto не существовало, а настроение общества и простого народа было самое подавленное. Появился неизбежный спутник и вернейший симптом слабости революционеров — бесконечный раздор между ними, началось распадение эмигрировавших и проживавших во Франции «Объединенных ирландцев» на фракции. Одни говорили, что Ирландия должна образовать самостоятельную республику, другие, что она должна присоединиться к Франции, но и те, и другие весьма сбивчиво представляли себе, как достигнуть намечаемой цели. В течение всего 1803 и отчасти 1804 г. они сильно полагались на французский десант, и только осенью 1804 г. окончательно поняли, что Наполеону и они, и вся Ирландия нужны только как «стратегическая угроза» и что никогда этой высадке на самом деле не бывать; Роберт Эммет находился под властью этих надежд еще меньше времени, нежели другие, но разрыв амьенского мира для него послужил окончательным толчком.

С октября 1802 г. он зондировал почву в Дублине и в ближайших к Дублину местностях. Он пришел к заключению (или убедил себя), что воскресить бывшее 5 лет тому назад движение возможно; что для этого стоит показать другим решительный пример и внезапно напасть на врага, застать его врасплох и первыми быстрыми и успешными ударами разогнать мираж английской непобедимости. Предприятие было очень трудное. Эммет отдал на это дело около полутора тысяч фунтов стерлингов — перешедшую к нему долю отцовского наследства; он завязал тесные сношения с несколькими десятками людей… Подобных средств и сил в наиудачнейшем случае могло бы хватить на отдельное террористическое предприятие или, например, на начало новой пропагандистской организации, но никак не на совершение внезапного государственного переворота. Правда, силы эти несколько увеличились за те немногие месяцы, которые протекли между началом приготовления и роковым 23 июля 1803 г. Эммет выработал план внезапного ночного нападения на замок наместника и на два другие пункта в Дублине, причем тотчас по овладении замком надлежало провозгласить временное ирландское правительство, которое и должно было обратиться к стране с воззванием ко всеобщему возмущению против англичан. В поддержке дублинской массы Эммет был совершенно уверен; войск тоже много в Ирландии не могло остаться ввиду того, что англичанам всякий лишний батальон был необходим для защиты метрополии, со дня на день ожидавшей французской переправы через Ла-Манш. А после удачи внезапной атаки все ирландское население встрепенется и примкнет к временному правительству. Словом, на совещаниях все выходило гладко. Ближайшими единомышленниками Эммета были Томас Россель (отставной офицер), Вильям Даудэль. Томас Уайльд (хозяин мануфактуры), несколько лиц еще, принадлежавших по большей части к среднему сословию, к купечеству, адвокатуре, зажиточному фермерству. Затеянное дело моментами представлялось, по-видимому, самому Эммету безнадежным вполне или почти. Вот, например, какие речи, не совсем обычные и устах главы заговора, пришлось выслушать от него одному из участников предприятия — Джемсу Хопу: «Если я потерплю поражение вследствие их поведения, — жаловался он на некоторых недостаточно самоотверженных людей, — то вина не моя; однако даже и поражение мое не спасет ту систему, против которой я борюсь, но придет время, когда самые ярые ее защитники не смогут жить под бременем ее несправедливости, а до тех пор мои основания, побуждающие предпринять настоящую попытку, не будут вполне поняты, кроме немногих, которые служат (этому делу — Е. Т.) со мной и могут пострадать со мной». В другой раз Эммет (незадолго до 23 июля) выражал удовольствие по поводу того, что среди главарей заговора нет ни одного католика: «Мы все — протестанты, и их (католиков — Е. Т.) дело не будет скомпрометировано». Ясно, что мысль о неудаче посещала Эммета настойчиво, ибо дело католиков было бы выиграно в случае успеха заговора, а глава заговора радовался уже наперед тому, что его предприятие хоть вреда католикам не принесет в конце концов.

С марта 1803 г. приготовления шли усиленно. Можно было уже рассчитывать на 3 небольшие отряда, которые должны были сформироваться в назначенный срок в Дублине и окрестностях; организаторам удалось для пополнения кадров этих будущих отрядов воспользоваться главным образом остатками «Объединенных ирландцев», теми, которые мечтали и о мести за усмирение 1798 г., и о непосредственной цели предприятия — начале нового восстания.

Роберт Эммет разработал план внезапного нападения в таких деталях, которые указывают на долгий и кропотливый труд. Этот план изобилует любопытными и характерными чертами. Например, Эммет рассчитывал при нападении на замок захватить наместника и все высшее правительство и в случае необходимости отступления приказывал непременно отослать захваченных под конвоем по направлению к Уиклоу (где должна была сформироваться особая инсургентская армия по плану Эммета). Отряды должны были сообщаться и давать друг другу сигналы посредством ракет (во время и после действия). Кроме первоначальных нескольких десятков помощников Эммета, наскоро, с бору да с сосенки, собраны были около 800 человек, которые и должны были взять на себя активную роль в назначенную ночь, т. е. составить намеченные 3 отряда. Между ними было много храбрых и честных людей, но были и люди, совершенно не подходившие к принятой на себя миссии ни по умственным, ни по моральным качествам. Оказались в решительный момент и предатели. Совершенно недоставало инициативы и находчивости у лиц, поставленных на самые ответственные места. Всего этого было бы достаточно, чтобы серьезно скомпрометировать дело, если бы даже по существу оно являлось лучше обставленным, нежели на самом деле. Менее одной тысячи заговорщиков против нескольких десятков тысяч английских войск, расположенных в Ирландии, полное отсутствие пропаганды, которая хоть немного подготовила бы население к перевороту, глубочайшая подавленность, царившая в стране после усмирения и введения унии, — таковы были условия, которые, несомненно, страшно затруднили бы Эммета даже в случае полной непосредственной удачи дублинского плана. Но логика вещей не допустила тут даже и мимолетного успеха.